Арест

Действия происходят в 80-е годы в Румынии. Показанная история, по словам режиссёра, полностью выдуманная, то есть зрителю не стоит особо переживать по поводу судьбы некого архитектора, которого режим Чаушеску сгноил в застенках своих тюрем.

Арест — это и есть арест архитектора, интеллигента, по словам режиссёра, «среднего» человека того времени. В общем, мы получаем не исторический документ, а, скорее, исследование поведения «среднего» человека в условиях психологического и физического давления, с целью выудить у него признание об участии в неком «заговоре».

Давление осуществляет в основном не человек в мундире, а подсаженный в камеру заключённый по имени Вали, которому пообещали ослабить его наказание. Вали прекрасно владеет идеологической терминологией и вроде бы понимает грань, за которой прослушивание радио «Свободная Европа» и чтение запрещённой литературы переходит от нехорошего поступка в уголовную статью. Раз уж нет прямых доказательств «заговора», то эта грань должна называться признанием вины, и Вали давит и давит на сокамерника: избиения, допросы, разговоры «по душам» (какая у тебя любимая книга?), снова избиения, снова допросы, снова разговоры.

В чём-то наш средний человек признаётся — в том, что слушал «Свободную Европу», и в том, что распространял какую-то литературу. Вообще, вскоре он уже готов подписать что угодно и без какого-то давления рассказывает всё, что знает, — кто перевозит контрабанду, кто откуда приехал, какие у него дома припрятаны ценные вещи. И на этом этапе возникает вопрос — а действительно ли этот фильм о Румынии 80-х годов? Или он о психологии среднего человека, который ради комфорта не сможет даже возразить человеку, оскорбляющему его мать?

Почему Вали в какой-то момент теряет контроль — потому что ему рассказали о грязи в его стране, которую он видел несколько иначе, или потому что он так и не смог отыскать в среднем человеке никакого сопротивления, никакого достоинства? Архитектора «арестовывают» (предлагают прокатиться в столицу) на нудистском пляже, который становится символом открытости и беззащитности индивида. И таких беззащитных, судя по словам режиссёра, было тогда много. И фильм именно об этой рефлексии беззащитности, которую режиссёр ещё подростком осознавал тогда, в 80-ые. Сцена, когда Вали теряет контроль, выглядит в контексте переживания слабости попыткой режиссёра разобраться — а что-то изменилось? В образе Вали, возможно, уже повзрослевший режиссёр, бьёт самого себя и вопрошает: почему? Почему режим ушёл, а я не перестал быть беззащитным, не перестал быть слизью. В этом свете фильм кажется весьма смелой попыткой отойти от традиционных клише «палач и жертва режима».

Страшно жить при диктатуре? А не более ли страшно жить на нудистском пляже, прикрывающем рабство комфорта иллюзией свободы?

6 из 10