Медиас

Дождя жаждали. О дожде молили, охлаждая тела в тёплой речной воде. Выжженные пеклом поля иссохли в жёлтую пыль, сдуваемую на обочину силой хилых ветров, стороной проносящих водоносные облака, минуя заждавшегося их фермера, обманувшегося в расчётах на прирост своего голодающего стада, отчаянно стараясь сохранить веру в лучше, когда хуже становится день ото дня.

Неурожай висит дамокловым мечом над его будущим и будущим его семьи, с женой и пятью детишками, подчиняющимися воле хозяина, не переставая тяготиться заброшенностью и одиночеством, связывающими их естественные желания с намерениями их мужа и отца, удручённого тяжестью своих твердокаменных дум, появляющихся первым, но единственным источником нарастающего напряжения, последовательно наполняющего этот фильм, исподволь открывающий секреты и обнажающий мысли обитателей тихого дома, на который опускается тяжёлая непроглядная мгла, обещающая разразиться громовой волной.

Изменяющая мужу жена теряет контроль над ситуацией. Тайное становится явным для не самого старшего, и, Кто его знает, долго ли он будет носить это дело в себе. Старшие подростки стоят на пороге обычной зрелости, требующей своей воли к телу и мысли, входящими в конфликт с родительским авторитетом, нервно выдающим свою уязвлённую слабину, глохнущую в суровом молчании подавленного труженика, недовольного всеми, каждым и, конечно, самим собой.

Неудачи неудачников, накапливаясь, создают ощущение грозящего взрыва, который, как кажется, случится вот-вот, пока продолжается гнетущая тишина, накрывающая обессилевшую природу и обессиленных фермеров, будто коровы к стойлам, привязанные к постылому дому и постылой земле, обязанные одному и подчиняющиеся ему же, не в силах порвать обязательства и разорвать круг, где всё больше и больше огня.

Молчание в этой картине отнюдь не знак согласия, а естественное состояние немой женщины, носящей в себе больше, чем любовь к одному мужчине, это и покорность, и тайна, и отчаяние, и тревога, провоцирующие скрытую активность детей, накрытых общей для всех депрессией, о мотивах которой можно судить по деталям внешности и обстоятельствам их встреч и свиданий, тенью которых всегда остаётся незримая боль, всё сильнее разжигающая ожидание приближающегося разряда с громом, молнией и прочей грозой — единственным фактором приковывающим внимание к каждому шагу и к каждому моменту в их судьбе, показывающихся чаще по отдельности и только иногда вместе, к чему склоняет из непреклонный отец.

Истекающее время грозит оставить угрозу бесплодной, но залетевшая не случайно в дом птица приходит последним знаком в этой затяжной семейной истории, очевидность которого ясней всех прочих неясностей, отметивших каждого из седевших за общим столом, определяя лицо характера взрослых и их детей со всеми признаками расстройства будущего, которое, вроде бы в руках каждого, но, получается, что дело отцовских рук.

Так что, как экзерсис, кино вполне себе имеет цель со средствами, не оправдывая при этом терпения, затрачиваемого на портретный анализ затаённо действующих лиц, позволяя вообразить перспективу для каждого, как вдруг некстати выходит, что её у них вовсе нет, и это, признаться, приносит сильнейшее разочарование, как всё же неожиданный, и не закономерный итог.