Повесть о Гэндзи

Если вы не читали романа Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи», но желаете, просмотрев данный фильм хоть кратко ознакомиться с этим поистине великим литературным памятником Японии — не выйдет. Фильм не о том.

Фильм рассказывает об истории создания романа. «Тысячелетняя тайна» — недаром присутствует в названии. Минуло более тысячи лет, а исследователи японской литературы до сих пор теряются в догадках, как на самом деле обстояли дела создания этого потрясающего литературного памятника Японии, актуального и по сей день для всего человечества. Мы никогда не узнаем истины, да и сама автор, Мурасаки Сикибу, оставила на память потомкам о себе лишь то, что пожелала нужным оставить в своих дневниках. Встречаются упоминания о ней и в дневниках других авторов того времени, но совсем немного и вскользь.

В своем фильме Цурухаси Ясуо представляет одну из версий создания «Гэндзи моноготари», гармонично вплетая в основной сюжет основные начальные эпизоды самого романа.

Бесспорно «Повесть о Гэндзи» это настолько сложное и объемное произведение, что вместить его в два часа фильма просто не представляется возможным.

Фильм очень красивый, но многое людям, не читавшим саму повесть и незнакомым с бытом японской аристократии эпохи Хэан будет невидимым, а чаще всего даже непонятным. Без знакомства с содержанием литературного произведения, скорее всего, кино покажется очередной восточной сказкой с элементами мистики. Кто есть кто из героев, причина тех или иных событий, не говоря уже о скрытых смыслах и намеках, которыми пронизан весь фильм — всё это останется покрытым завесой незнания.

Тем же, кто прочитал «Повесть о Гэндзи» очень рекомендую данное кино для визуализации реальных интерьеров эпохи, одежды и предметов быта. Западному человеку очень сложно представить в полной мере то о чем пишет Мурасаки в плане визуализации, а этот фильм является отличным примером.

Фильм не о Гэндзи, а вариация на тему истории создания романа, об авторе, жизнь которой навсегда останется для нас загадкой.

Заглянув однажды в мир «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, остаться прежним почти невозможно даже сейчас, когда миновало десять веков с момента написания. В ней отзвуки прошлого находят путь в настоящее и определяют будущее, соединяют реальность и вымысел. Имена персонажей давным-давно стали нарицательными, а само произведение — олицетворением расцвета японской культуры и искусств в эпоху Хэйан. До сих пор неизвестно, закончила или нет писательница моногатари — свой разговор-воспоминание. Ореол таинственности окружает Мурасаки Сикибу — о ней известно совсем немного: кое-что из кратких заметок современников, да то, что она захотела явить миру о себе в «Мурасаки Сикибу никки» (дневнике) и «Мурасаки Сикибу касю» (собрании песен). Даже её имя принадлежит одной из героинь повести, а фамилия — название должности супруга. Настоящего же имени писательницы не знает никто.

Для Цурухаси Ясуо этого оказалось достаточно, чтобы провести параллель между жизнью самой Мурасаки и тем, что создала её фантазия, а кисть передала на бумаге. Он переложил на киноязык рассказ о хэйанской женщине-писательнице, что создаёт главу за главой о блистательном принце Хикару Гэндзи по настоянию аристократа Фудзивара Митинага, приближённого к императору. Как истинный японец, Цурухаси постарался сохранить поэтический строй языка Мурасаки, обогатив повествование метафорами и новыми деталями. Если Ёсимура Кодзабуро в 1951-м и Сугии Гисабуро в 1987-м ограничились лишь интерпретацией произвольно выбранных глав-новелл книги, то эта кинокартина не только красивая иллюстрация изящности хэйанской аристократии в достоверных интерьерах, с точностью воссозданных костюмов и причёсок эпохи это — попытка заглянуть глубоко в человеческую душу и найти ответы на вопросы бытия, передать саму суть тех ценностей, что пришли в современность из древности и продолжают определять смысл жизни.

Фильм получился многослойным и абсолютно непохожим на то, что создавалось ранее по мотивам «Повести о Гэндзи». Но Цурухаси щедро расставил подсказки для более лёгкого восприятия. Это закадровый голос писательницы, что отделяет её общение с Митинага и реальную жизнь от жизни персонажей повести. «Конденсирование времени» в стремительно развивающейся истории о незаконнорождённом принце смягчается короткими чувственными зарисовками. Например, парящие в весеннем воздухе лепестки сакуры неспешно осыпаются на пол дворцовой галереи, где завязываются отношения между императором и наложницей Кирицубо (матерью Гэндзи). Опадающее бело-розовое чудо словно намекает на скоротечность их любви, что оборвётся смертью Кирицубо через некоторое время после рождения сына. Её смерть не будет показана, а только лишь обозначена облаками в небе, закрывающими солнце, да багрянцем кленовых листьев, подчёркивающих глубину тоски императора о возлюбленной.

Портреты, персонажи, актёры слились в единые законченные образы. Хэйанские красавицы с гладкой кожей и лаковой темнотой волос до пола в дзюни-хитоэ (платье двенадцати слоёв) из множества надеваемых друг на друга разных по цвету тонких одежд, что создают эффект сложного смешения цветов и являются отражением их вкуса, разговаривают через занавеси и прикрывают рукавом лицо при неожиданной встрече лицом к лицу с мужчиной. Хикару Гэндзи… Его образ особенно сложен, и Тома Икута, исполнявший его, очень приблизился к пониманию сути этого персонажа. Гэндзи — это образ идеального мужчины-японца: красив, умён и образован, с тонким вкусом и хорошими манерами, талантлив в музыке, танцах и в стихосложении, благороден до мозга костей. Умеет мудро и изысканно шутить, демонстрируя соблазнительные ямочки на щеках, не только получает любовь, но и дарит её взамен, принимает на себя ответственность за поступки своих возлюбленных не формально, а глубоко переживая и страдая. Он подобен героям древности, но одновременно режиссёр сравнивает с ним реально существующего Фудзивара Митинага, раскрывая некоторую общность черт характера.

Через яркие краски, красоту, созерцание явлений природы, чередование радости и грусти, драматически тонко выстроенные мистические эпизоды Цурухаси стремится уловить ускользающий смысл вечного в истоках вещей — моно-но аварэ («печальное очарование вещей»). Где звуки капель воды от клавиш фортепиано одного эпизода в другом сменяются нежными переливами струн кото — японской цитры, идущими из глубины сердца, и подхватываются смычками скрипок, разрывающих душу, заставляя задохнуться от нахлынувших потоком эмоций. Неспроста в финальном эпизоде где-то во внемирье на мосту встречаются писательница Мурасаки и её выдуманный персонаж, символизируя переход из одного мира в другой. Там и намёки на колесо сансары, означающее замкнутость цикла существования, и выхода из него. И одновременно дзенское интимно пережитое Гэндзи ощущение конечности бытия как индивидуального существования, где переход через мост — продолжение дороги жизни, а его юношеский весёлый смех после горестных раздумий — что-то наподобие сатори и в то же время напоминает поговорку «смеётся лицом и плачет сердцем». И в этом вся Япония.

Легкой дымкой
Растаяла веточка ивы,
Только капли дождя
Теперь нарисуют тот образ,
Что сокровище в сердце…