Жестокая игра

Отец — в прошлом серьезный ученый, а ныне серийный убийца, правда, причина, по которой он это делает, до самого конца фильма не уточняется. Дочь — инвалид-колясочник с самого рождения, озлобленное на весь мир жестокое создание, мучающее птиц и насекомых.

«Я ограничусь детьми, чтобы все было яснее…», — таким эпиграфом из Достоевского Бриссо начинает фильм, давая зрителю понять, что через ребенка он изучает психологию взрослого. И ведь действительно — «яблочко от яблоньки…» — у Изабель её отца господина Тесье много общего, как бы они друг друга не недолюбливали. Причина жестокости, как мы видим, в холодности, бесчувствии, ведь тело только что умершей матери для Кристиана Тесье — «всего лишь предмет». Точно также Изабель убивает живых существ, чтобы хоть что-то почувствовать, но тщетно.

Отец хочет подавить садистские наклонности дочери в зачатке, заключая её в рамки установленных им правил и наказывая за малейшую провинность. Но он не может добиться этим желаемого. Мораль Бриссо проста: трансформации с Изабель происходят только на фоне любви, пусть даже и неразделенной. Только тогда она начинает созерцать мир, понимать красоту природы, осязать свое тело, сострадать животным.

И может быть есть хоть какой-нибудь шанс, что она не пойдет по отцовым стопам, в некогда светлой голове которого кристаллизовалась параноидальная идея, заставляющая губить невинных детей.

7,5 из 10

Бриссо, как было сказано, — автор фильмов о добре, по крайней мере, Бриссо 80-ых. Но говорить (или снимать) о добре сложно. В эстетике, как и везде, мы любим Бога и интересуемся дьяволом. Поэтому выдача карамельных пудингов из приторных добродетелей — самый верный способ внушить либо отвращение к добру, либо вселить мысль о том, что добро и зло бессмысленная выдумка, годная на то чтобы манипулировать дураками и кликушами, но недостойная ума уважающего себя человека.

Думаю, Бриссо это понимает и поэтому (1) показывает добро в его противостоянии и переплетении со злом; (2) берет его не как статичную слащавость какой-нибудь улыбчивой старушонки, а в постепенном обнаружении и раскрытии. Улыбчивой старушонке мы не поверим — и мы не верим умирающей матери Кристиана Тессье (Бруно Кремер) с ее почти загробными откровениями. Пользуясь некоторыми вспомогательными линиями сюжета и мотивами из «Братьев Карамазовых», Бриссо противопоставляет эти блаженные наставления убийствам детей, совершаемым самом Кристианом, и дикой ожесточенности его дочери-калеки Изабель (вспомнить Лизу из «Карамазовых», подругу Алеши, которая намеревалась ананасовый компот кушать, наблюдая за истекающим кровью распятым мальчиком). Кристиан — жестокий человек. Принадлежа к тем верующим, что больше верят в черта, чем в Бога и начинают в итоге путать одно с другим (типаж карамазовского «Великого Инквизитора»?), он с холодной жестокостью заставляет Изабель выйти из скорлупы своей обиды на весь мир и начать отзываться на чужие чувства и слова. Но подлинное преображение наступает только благодаря эротическому влечению Изабель к Паскалю, брату ее учительницы. Паскаль становится платоническим наставником Изабель, помогая ей обучиться созерцанию красоты мира, вплоть до пресловутой «гармонии сфер». Парадоксально, что слова Паскаля повторяет и мрачный параноик Кристиан, дополняя их, впрочем, реалистичными соображениями биолога: вот он демонстрирует Изабель как уж пожирает лягушку или, говоря словами Ивана Карамазова «гадина пожрала гадину». Но и реалистичная поправка не помешала Изабель открыть для себя сострадание, любовь (не только эротическую), молитву. А заодно и кошмар зла, творимого Кристианом.

В сущности, это мы видим и в «Звуке и ярости» (или, если воспользоваться более привычном переводом, «Шуме и ярости»), где обыгрываются некоторые мотивы одноименного романа Фолкнера. Злоба и беспричинная агрессия подростковой банды (отчасти это вошло и в «Жестокую игру»), предсмертное откровение умирающего старика, не воспринимаемое поначалу всерьез, первое открытие для себя подростком мира добра и зла. В роли инициирующей фигуры выступает не отец, а старший приятель, но все равно — добро, по Бриссо, не может быть познано в отрыве от зла, они слишком глубоко взаимосвязаны, при своей противоположности. И нельзя сделать реалистичный, а значит, реальный выбор, не познав и этого взаимопроникновения, и этой противоположности. Только в «Звуке и ярости» мы наблюдаем за взаимосвязью и противоборством нравственных категорий в смешении дворово-криминальной хроники, в путанице жизни, которая ведь «полна шума и ярости», по словам шекспировского Макбета, позаимствованным Фолкнером, а у Фолкнера — Бриссо. «Жестокая игра» имеет более интелегибельный характер притчи, отвлеченной от обычных житейских обстоятельств.

8 из 10

Жана-Клода Бриссо называют французским Ханеке. Он снимает всегда по собственным сценариям, без звезд и крупных бюджетов. «Жестокая игра» — его фактически первый полнометражный художественный фильм.

Бруно Кремер играет угрюмого детоубийцу. Некогда он был известным ученым, но паранойя не дремлет, и заподозрив коллег в шпионаже, он благополучно уволился. С женой развёлся. Но осталась дочь — Изабелль. И она, ко всему прочему — инвалид. А благодаря взрослению в интернате, вдали от нелюбящих родителей, и с характером у неё имеются необозримые проблемы. Посему, герой Кремера нанимает учительницу, которая должна наладить контакт с этой жестокой неуправляемой истеричкой и сделать из неё «человека».

Сцены с девочкой-инвалидом более всего напоминают классический «Сотворившая чудо» Артура Пенна, где воистину чудеса актёркого мастерства демонстрировала Энн Бэнкрофт (по совместительству, жена Мэла Брукса) в роли наставницы. Девчушку картинно отучают от насилия на свежем воздухе, а папа её, тем временем, мирно режет детишек.

И вот, прямо у нас на глазах, не сильно изящно и совсем не логично вырисовываются две обособленные сюжетные линии — папа-маньяк и девочка-инвалид. Но линия богобоязненного учёного, который утверждает, что «ничего случайного в мире не бывает» и «бог приказал мне» — слаба, а мотивы убийств в купе с «пришей кобыле хвост» парафразом «Убийств по алфавиту» Агаты Кристи — смехотворны. Линия о девочке-инвалиде — вторична, психологически убога и по всем статьям проигрывает «Сотворившей чудо». И мало того — эти два сюжета не стыкуются между собой, ну хоть ты тресни!

Примерно на сороковой минуте Бриссо вводит нового персонажа — красавчика-брата наставницы Изабелль. Подобный прием терпим в мыльных операх — но не в психологических драмах. Тем более, что чудесное превращение Изабелль из озлобленного садиста в блаженную идиотку благодаря неземной любви к новоприбывшему плейбою, выглядит фальшиво, дешево и до боли сериально-предсказуемо..

О чём думал Бриссо, когда писал сценарий?! Его по молодости так распирало от идей, что он решил реализовать сразу два сюжета, закрыв глаза на торчащие во все стороны «уши»? Что это — «первый блин комом»? Правда Бриссо и в дальнейшем ничего «эпохального» так и не снял…

В течении последних минут двадцати экранного времени «Жестокая игра» уже окончательно превращается в бульварное чтиво о безумном маньяке с комплексом бога, психология закономерно и неотвратимо катиться ко всем чертям, а кино в целом сокрушительно идёт ко дну.

Бруно Кремеру играть катастрофически нечего. Эмманюэль Дебевер внешне смахивает на Сару Полли, а её Изабелль — на аналогичный персонаж в исполнении всё той же Сары Полли из замечательного фильма «Славное будущее». И, конечно, сходство с героиней Полли Дьюк из «Сотворившая чудо» — так же на лицо. Вот только персонаж Дебевер — нелеп и алогичен. Она слишком груба в начале и слишком мила в конце — это шарж, а не человек.

Персонажи приходят и уходят как «приглашенные гости» в сериалах. Они не оставляют нам ничего — ни сожаления, ни отвращения. О чём вообще этот фильм? О ком он? О сумасшедшем ученом, который ни с того ни с сего вдруг осознал ценность жизни? О дочке сумасшедшего ученого, которая, впервые влюбившись, тоже осознала внезапно ценность жизни — своей и чужой? «Прозрение» девочки обосновано (правда, исключительно для «галочки»), но снято и сочинено так неправдоподобно, что аж челюсти сводит. «Прозрение» папы — финт ушами на пустом месте. Больно смотреть, как более-менее интересно начинавшееся кино, скатывается в жуткие штампы, горе-психологию и подтасованные выводы уровня «нулёвки».

Жана-Клода Бриссо называют французским Ханеке. Но Ханеке никогда не позволял себе отращивать такие «уши». Никогда.

5 из 10