Алые маки Иссык-Куля

В 1970-е годы в советское кино причудливым образом дотянулось влияние вестерна. Тогда как на Западе этот жанр уже в конце предыдущего десятилетия подвергся ревизии даже на его родине, у нас он ассоциировался с более классичной этической определенностью, хотя «винить» тут надо не американцев, но восточно-германские фильмы с обязательным Гойко Митичем и обязательной инверсией индейцев и европейских пришельцев, где первые представали как благородные «простодушные», а вторые как лицемерные захватчики.

И вот тут нас ждет главный парадокс. Казалось бы, жанр так называемого истерна, где вместо американских прерий среднеазиатские ландшафты и т. д., должен всеми силами подчеркивать специфику местной культуры изнутри ее аутентичности. Но что же мы видим в «Алых маках»?

Перед нами типично колониальное кино. Местные жители представлены как элементы доиндустриального общества, без современной инфраструктуры и даже представления о времени (кое-кто из героев считает, что ими до сих пор правит «белый царь»). Понятия о политике и экономике отсутствуют напрочь. Политическое исчерпывается локальной властью местных старейшин или криминальных личностей. Наркотрафик является альфой и омегой тамошней экономической азбуки. При этом все ходят в шапках, халатах, поют песни, пляшут танцы, изъясняются на традиционном для колониальной эстетики «воляпюке» пословиц, поговорок, иносказаний, недомолвок, часто переходя к грамматическому третьему лицу при разговоре о самом себе. Ясно, что такая эстетика экстраполирована на проблематику первых лет Советской власти, когда неизбежно деление «на старое и новое», и в пылу классовых битв за урожай мака, это старое и новое должны обязательно размежеваться. Только снято все это марксистское благолепие как-то неубедительно. Параноидальный поиск пролетариата и буржуазии, которая наживается на первом, — самое слабое место левых идей. Поэтому превратить локальную, в сущности, историю, как местный харизмат пользуется родным ландшафтом для организации контрабандных поставок, в «последнюю главу борьбы за освобождение угнетенных братьев Востока», конечно, можно, но эстетическая составляющая от этого никак не усилится. При этом фильм любопытен как пример весьма неумелого выстроенного, но все же боевика, что редкость для советского кино. Если бы авантюрную составляющую можно было бы расширить, он выглядел бы тогда более удачным примером адаптации оригинального жанра.