Дом дураков

Фильм производит неоднозначное впечатление, здесь бесспорно есть много над чем подумать. Но мне показалось, что тем раскрыта не до конца. Какие то слишком добрые чеченцы, и слишком непонятный главврач. Фильм обещает многое своей завязкой, но по ходу просмотра понимаешь, что вот уже больше половины фильма а ты находишься в каком то предвкушении и ожидании чего то действительно судьбоносного и волнующего. Но увы!

Актерская игра неплохая, но порой этот парад кривляний немного надоедает и ощущение недосказанности преследовало меня весь фильм.

Особенно хочу отметить Евгения Миронова, чье появление в самом конце картины просто взорвало и оживило все вялотекущее действо. Это бесспорно потрясающий актер, его образ командира взвода кажется самым ярким и пожалуй самым живым из всех. Голос, мимика, речь-ему веришь с первых секунд в кадре, сама не понимаю как он это делает, но ты как завороженный начинаешь следить за каждым жестом именно его героя.

В целом, картина достойная, к просмотру рекомендую.

7 из 10

Миронову-100!!

Что такое Кончаловский?

1. Это взгляд со стороны. Он снимает о том, чего не знает, о тех, с кем не знаком, с кем не имеет ничего общего. Он родился в Москве. Его папа писал гимн СССР. Его мама слагала стихи. Его прадед — художник Суриков. Что он может знать о нищете деревни, об Асе Клячиной? Есть ли что-то более далекое от зажиточного московского интеллигента, чем Сибирь и история её покорения? Он снимает беспощадно, издалека, через бронированное стекло, с чуткостью энтомолога, приговаривающего «Ой ты моя прелесть…», разглядывая муравья в микроскоп. Энтомолог не идентифицирует себя с муравьём — им движет исключительно научный интерес. Во имя прогресса он раздавит объект своего исследования и даже глазом не моргнёт.

2. Это сюрреалистическое нагромождение аляповатых аллюзий. Феллини. Драматургия Кончаловского — это грязь, фарс, сборная солянка, цирк, разврат, порнуха, бордель, китч — мюзикл и балет в одно флаконе. Не потому что ему так нравится, а потому что иначе не выходит. Лаконизм и чистота — не его конёк. Его актёры кривляются. У них накладной крысиный нос, они носят нацистскую форму, поют хором и танцуют лезгинку. И не стоит коситься на Кустурицу — в 1974 году, когда Кончаловский снял свой первый цирк-балаган под невинным названием «Романс для влюбленных», фестивальный югослав ещё под стол пешком ходил.

Вот уже второй раз Кончаловский использует сумасшедших персонажей в качестве двигателя сюжета. Его роуд-муви «Гомер и Эдди» тоже отнюдь не брезговал низменной эксплуатацией и дурновкусием. Но это стиль режиссера. Он неэтичен, безнравственен. Он до того избыточен и бесстыден, что порой вгоняет в краску. В его понимании использовать душевно-больных как символ России, сорвавшейся с тоталитарной цепи — это нормально. А что? В 1970 году Херцогу ведь не показалось аморальным использовать карликов как символ уродства человеческой расы — а нам почему нельзя?

Юлия Высоцкая в роли Жанны — это Кабирия Джульетты Мазины. Блаженная идиотка в озверевшем мире. Её светлая мечта — красивый ухоженный Брайан Адамс. Настолько чистый и непорочный, что почти Христос — тот, что из «Гомера и Эдди», а значит она в свою очередь — безумная Эдди и — невеста Христова. Но жених не в курсе. Там, на плакате, идеализированный мир цивилизованного запада — душистый, добрый, элегантный. А здесь — уроды и гоблины — перекошенные рты, жирные тела, плешивые макушки и атрофированные ноги. Цинизм Кончаловского достигает олимпийских высот. Экскурсовод — он тащит зрителя за собой по залам Кунсткамеры и комментирует: «Смотрите, какие они мерзкие и жалкие… Бедняжки… Какая гадость… какое уродство!». Больные — душевно и физически — люди срываются в танец под цирковую музыку как дрессированные обезьянки с напомаженными мордашками. Вертолёт рушится на землю лишь чтобы у героини Высоцкой взрывной волной сорвало белую шляпку. В этой бесстыже-отстраненной порно-симфонии можно найти сходства с поздними картинами Никиты Михалкова — шарфик из «Солнечного удара», дефекация с бомбардировщика в «Утомленные солнцем 2». Братья на то и братья. Разница между ними в том, что у Кончаловского фарс — это инструмент, а у Михалкова — смысл.

8 из 10

В своем творчестве Кончаловский не раз обращался к фарсу. Вероятно, его таланту в этом пространстве легко. Можно сделать ставку на лицедейство, шутовство, манерность, даже некоторое фиглярство и жонглирование вещами сакральными, а ведь тем самым нивелируя риторику, можно сказать самые смелые и передовые вещи. Сказать напрямую, без каких-либо витиеватостей. А тут такая прекрасная возможность рассказать об ужасах войны, безумствах разума, сквозь постояльцев психиатрической лечебницы. Собственно, может ли более содержательным быть контраст толстой женщины, явно не ладящей со своим миром, держащей автомат? Любовная линия тут скорее для соблюдения общепринятых стандартов.

Вообще, фильм мне показался очень осторожным. Осторожной была игра актеров. Осторожными были сюжетные ходы. Осторожной была и режиссура. Все дело в том, что очевидно отталкиваясь от формановского «Отрыва» и «Андерграунда» Кустурицы, Кончаловский все-же старается быть понятным. А оттого, при всей нестандартности авторского взгляда, без академического прононса не обходится. Тем самым, фильм остается не более, чем понятной всем метафорой досужих социокультурных рассуждений. Не спасает и Брайан Адамс, харизму и мелодичные напевы которого уже ранее успешно использовали в ленте «Дон Жуан де Маркко». Вот, кстати, в истории про Андрея Тряпицына Кончаловский «похулиганил» до конца, рискнул, отрекся от привычных форм и добился куда большего, как я полагаю, успеха.

Все дело в искренности. В «Доме дураков» я ее не заметил — прагматично, профессионально, без надрыва. И не случайно, самая ключевая сцена фильма — продажа солдатами трупа боевика его соратникам, обнаруживающая общность воюющих сторон, при всей своей безупречности, даже не скрывает своего постановочного характера. Поэтому, при всем уважении к Мастеру —

3 из 10

За отсутствием собственной ключевой творческой идеи Кончаловский (в отличие от младшего брата Никиты) часто отдавался в плен идей заимствованных. Но благодаря врождённому чувству стиля он уже в начале своего паломничества в большое искусство мог создавать потрясающие имитации, то под Куросаву в «Первом учителе», то под чешскую новую волну в «Асе Клячиной», мог на американский мюзикл «Скрипач на крыше» ответить советским «Трубачом на балконе» (которого в «Романсе о влюблённых» играл Смоктуновский), то вдруг проворачивал совсем уже амбициознейший проект «Сибириада» — не что иное как русский ответ итальянцу Бертолуччи на его «ХХ век».

Даже в «Доме дураков» можно усмотреть вполне конкретное стремление повторить успех снятого годом раньше оскаровского лауреата, сербского фильма «Ничья земля», где военный конфликт был локализован в камерную трагикомедию о двух представителях бывшей Югославии. Авторские амбиции Кончаловского всякий раз подпитывались не столько художественными задачами или гражданским самосознанием, сколько честолюбивым соперничеством, либо с кем-то из коллег, либо с родным братом. Эти амбиции всегда вступали в трудно разрешимый конфликт со стремлением снять хит в Америке или народный фильм в России.

Длительный вояж режиссёра в США не прошёл даром: с момента возвращения на родину, ему напрочь стало изменять чувство правды, что для российского кино, у которого всегда были проблемы с чувством жанра, является едва ли не главным грехом. Начиная с «Ближнего круга», и продолжая «Курочкой Рябой», фильмы Кончаловского истекают «клюквенным соком»: чувство стиля вступает в неразрешимый конфликт с отсутствием чувства правды. Именно это чувство правды с первых же кадров начинает предательски изменять режиссёру и в «Доме дураков».

Но зная его главную слабость — отсутствие чётких творческих воззрений, не кажется удивительным, что он пытается соединить здесь несовместимое — актёров и ярких типажей. Это примерно то же самое, что выпустить в театре на сцену пятилетнего ребёнка, который будет жить по своим законам и разрушит всю условность (Форману в «Кукушкином гнезде» хватило ума доверить всё профессиональным актёрам, которые сработали так, что иллюзия их ненормальности была абсолютной).

В результате уже с самых первых кадров с трудом веришь в предлагаемые обстоятельства. Однако Кончаловский не злоупотребляет этим, сосредотачиваясь на построении образного ряда. В этом смысле «Дом дураков» предлагает сразу несколько сквозных метафор. Первая заключена уже в названии: дом дураков — это не только конкретная психушка в Ингушетии, но и состояние нашего общества. Вторая: война — это мероприятие, непременно кому-то выгодное, если не в финансовом, то в политическом смысле.

Третья: рядовые солдаты враждующих сторон — всё одно братья, вынужденные играть в игры грязных политиков. Четвертая и сюжетообразующая метафора — история попранной невинности и красоты. Её воплощением становится дурочка Жанна (явная перекличка с дурочкой из «Андрея Рублёва»), любительница играть на аккордеоне, влюблённая в образ канадского певца Брайана Адамса, и на полном серьёзе поверившая в шуточное предложение чеченского воина выйти за него замуж.

Будто вечный студент ВГИКа (куда пришёл из консерватории, поскольку кино тогда, в хрущевскую оттепель, было даже не модой, а религией), Кончаловский всё никак не решится довериться самому себе, цитируя всех, кем восхищается — от Феллини до Кустурицы. В результате натурализм перемешивается то с карикатурой, то с романтикой не лучшего пошиба. Через весь фильм рефреном проезжает поезд в лампочках, будто заимствованный из рекламы кока-колы (хотя в этом смысле у режиссёра есть железное алиби: все эти образы как бы пропущены через сознание дурочки, а что у неё на уме одному Богу ведомо).

И тем не менее, за всей этой эклектикой чувствуется культурный контекст, а не пустопорожнее эпигонство. Циничные моменты (например, все сцены с Адамсом, где фоном присутствуют «больные», но уже нет настоящих больных) чередуются с сильными эмоциональными образами, совсем как у брата Никиты в его лучшие времена (когда по спине мурашки, в горле комок, а на глазах слёзы). Видно, что автора мало волновали «рабочие моменты», а интересовали вещи более важные — художественные образы, а они (если настоящие) будут посильнее любой правды.

Извечный любитель женщин, переживший немало романов (читай «Низкие истины»), Кончаловский, похоже, что и к кино относится как любовник: вдохновляется чьим-то созданием и начинает примерять его к себе, оплодотворяя семенем своих амбиций уже созданный кем-то стиль, идею, образ… Вот потому-то «Дом дураков», как бы не «колбасило» порой его создателя, всё-таки смотрится не без интереса.