Гамлет

Авторами сценария заявлены: Лев Додин, Уильям Шекспир. Именно в такой последовательности. Скромненько. Сразу вспоминается бессмертное — «Галантерейщик и кардинал! Это сила!». Я только что посмотрела «Дядю Ваню» в английской постановке, так вот там, глупые, консервативные англичане в титрах указали — «пьеса А. П. Чехова в современной переработке…». Это понятно, куда им до Чехова! Куда Шекспиру до самого Додина! Я вот прямо вижу, как он беседует с коллегами по цеху: Пьеску тут набросал, о природе власти… Нет, не один. В соавторстве с одним провинциалом, из Стратфорда на Эйвоне. Уильямом звать. Неплохой мальчишка, хваткий…

Старший собрат Шекспира по перу решил удивить зрителя модернизЬмом. Сцена представляет собою арматуру, или швеллеры (я не специалист в строительстве), короче, это крупноячеистая поверхность, железная рама с расположенными в шахматном порядке отверстиями. По ходу действия, актёры то спускаются в эти отверстия, то выпрыгивают из них, как чёртики из табакерки. Если я правильно поняла гениальный режиссёрский замысел, то сцена должна символизировать преисподнюю, в которую попадут все действующие лица (они же исчадия ада), а может быть это тот самый deus ex machina? Понимайте как хотите.

Роль декораций исполняют строительные леса. Что должно символизировать бренность, временность всего сущего. Глубоко. Очень. Проблема в том, что в определённый момент, бегающие по стройке актёры, начинают напоминать расшалившуюся бригаду нетрезвых строителей, решивших поиграть в театр. Сходство со стройкой усиливают рабочие сцены (все в антиковидных масках — привет Роспотребрнадзор!) деловито снующих по сцене, громко топая сапожищами. Весь мир стройбат, и люди в нём солдаты!

В полном соответствии с шекспировской фразой о том, что «есть выходы и входы», актёры постоянно бегают по залу, открывая и закрывая все возможные двери. Для того, чтобы уследить за их перемещениями, зрителям приходится крутить головами, словно они на теннисном матче. Отдых и зарядка в одном флаконе! Устав от беготни, актёры приседают отдохнуть на специально освобождённый от зевак первый ряд, и тоже наслаждаются актёрской игрой. Я плохо разбираюсь в театре, вот слышала что — то про иммерсивность. Может быть это оно?

Додин не случайно поставил свою фамилию первой, ибо он перекроил шекспировский текст, изменив его до неузнаваемости. Режиссёр сократил число действующих лиц раза в три. В самом деле — зарплатная ведомость не резиновая, сцена маленькая, да ещё и дырявая, зачем устраивать сутолоку? Поэтому, один актёр играет роль коллективного Полония — Лаэрта — Гильденстерна — Розенкранца. Избавившись от лишних персонажей, Додин отказался и от старой, пронафталиненой бутафории — все эти мечи — кинжалы, ржавые доспехи, чаши с ядом, короны — всё в утиль! Кто в чём спал, в том и вышел на сцену. Для того, чтобы зритель не путался, на маечках изображены портреты героев с надписями по — английски: I m the king, my king, и так далее. Очень удобно. Если (в пылу спектакля) зритель забыл — кто есть кто, то всегда можно схватить идущего мимо актёра за майку, и прочитать ФИО.

Я привыкла воспринимать Гамлета как рефлексирующего, сомневающегося в своей правоте интеллигента, амбивалентность которого заключается в том, что он разрывается между любовью к отцу, и матери, и стремлением отомстить убийце. Ослеплённая страстью Гертруда, не видит злодейства Клавдия, и Гамлет (очень жестоко) открывает матери глаза, тем самым, убивая её духовно. Но это у Шекспира. Додин пользуется инверсией ролей. Не буду раскрывать содержание спектакля, скажу только, что более отталкивающего Гамлета я не видела.

Гамлет Козловский, Данила Датский, короче, бригадир очень озабочен воплощением своего замысла. От рефлексии не осталось и следа. Он злобен, гадко хихикает, явно упиваясь своей подлостью и мщением. Гамлет отпускает похабные шутки, и изредка хватается за причиндалы майклджексоновским жестом. Он рычит, вопит, скачет по лесам, и в свете софитов видны летящие из царственного рта слюни (осторожнее принц, эпидемия нынче!). Часть текста я не разобрала — очень плохой звук. В одной из сцен я слышала, как Офелия — Боярская явственно сказала — я сейчас кончу! Показалось наверное. Выдаю желаемое за…

Режиссёр отпускает шпильку в адрес «увядшего в северных широтах христианства». Действительно, и чего бы нам не позаимствовать близкого нам географически, скандинавского язычества. Будем приносить человеческие жертвы на Лобном месте, во славу Одина! В конце спектакля есть какой — то мутный намёк на нынешнюю власть (если я правильно поняла, а я могла и ошибиться).

Подытожу.

Смотреть на это было любопытно, но неприятно. Порадовал смешной паричок и весёлые трусишки Раппопорт (Шекспир полон сюрпризов!).

Театр это не моё.