Иерей-сан. Исповедь самурая

Начну с хорошего. Хорошего же… не самая плохая идея+монологи и озвучка самого Иерея. Остальное… не очень. И шаблонные характеры, и стереотипы про «русскую жисть», и, к сожалению, не самые лучшие актёрские работы (кроме охлобыстинской, наверно). Ну и постановка. Она, на мой субъективный вкус, уже на не «удовлетворительно», а на «плохо». Не говоря про вышеописанные недочёты, сам фильм воспринимается если только как заготовка на что-то. То ли на «Путь иерея», то ли на «Исповедь самурая» — ни одна из центральных идей не доведена до конца(не говоря уже про обе сразу). Совсем не доведена. Также очень плохо обошлись с главным плохишом и его командой — учитывая направление фильма, рассчитывал.. хоть на что-то рассчитывал, а по результату — пара диалогов Вани Охлобыстина, и всё.

В общем, грустно. Рассчитывал и на самурайский дух, и на православное покаяние и на верное обрамление звезды 90-х — Кэри-Хироюки (он, кстати, неплох, но режиссёрская работа в адрес его героя… а впрочем, об этом уже было) — по факту же фильм категории «Б» для зрителей лет до 13. Обидно.

5 из 10

Я уже давно ищу в последних лентах, к которым так или иначе относится Иван Охлобыстин, что-то такого, что хотя бы отчасти напомнило мне те удивительные эмоции, которые я, в своё время, испытал от просмотра «8 с половиной долларов» и «Даун Хаус». Признаться, ничего похожего в последнее время я не нахожу. И данный фильм, увы, не стал исключением. Безусловно, Охлобыстин имеет отношение и к более серьезным фильмам, которые по стилистике никак не похожи на упомянутые мною выше картины, но не менее замечательным.

«Иерей-Сан. Исповедь самурая» относится все-тки к картинам серьезным, хоть герой Охлобыстина периодически бросает фразами разряда чёрного юмора.

Перед нами фильм, который расскажет историю священника японской православной церкви, укрывшегося от серьезных проблем с японской мафией (это если совсем вкратце, не вдаваясь в подробности) в русской глубинке, где деревня «из четырех домов» и заброшенный храм. Люди, конечно же, пьют, друг с другом не дружат, но восстанавливая храм, священник параллельно занимается еще и, так сказать, «восстановлением душ» в своём приходе — проводит с ними беседы и наставляет на путь истинный. И вроде бы все хорошо так получается, пока не объявляется человек, которому эта земля нужна для земельных махинаций и он готов пойти на всё, чтобы эту землю получить.

В общем, всё довольно просто и прозаично. Если зачин этого рассказа еще хоть как-то интригует или скорее слегка заинтересовывает, то чем дальше происходит развитие сюжета, тем всё банальнее и банальнее становится всё вокруг. Поступки героем угадываются (этот обязательно образумится, тот обязательно простит), само развитие сюжета становится сильно предугадываемым.

Безусловно, это не очень плохой фильм. Скажем честно, в нашем кинематографе бывает все намного хуже, но и средненьким его назвать удаётся с большим трудом. А ведь тут играет много хороших и известных актеров. И, наверное, если бы в фильме играли какие-нибудь молодые менее талантливые актеры, то всё получилось бы намного хуже.

Что касается финала этого фильма, то он меня бесконечно разочаровал. Лично мне он показался откровенно глупым и из разряда — «слушайте, надо как-то же закончить всё, что мы сейчас наснимали».

Как и всякий хороший фильм, «Иерей» не то, чем кажется.

Особенно это заметно, когда почитаешь критику. От картины ждали то ли экшена на уровне «Смертельной битвы», то ли криминальной драмы на манер «Брат Якудза». Ну, на худой конец, еще одного гвоздя в крышку гроба постмодерна типа «Соловья-разбойника» — благо и сценарист/режиссер те же.

Но это совсем другое кино. Как говорит герой Охлобыстина в одной из первых своих сцен — «четко, ясно, непонятно — икебана, короче».

Здесь он играет антагониста как Филатов в «Сукиных детях» — когда сюжетообразующую роль сыграть лучше самому, потому что только автор знает как на ограниченном экранном пространстве дать исчерпывающий образ абсолютного зла. Важно здесь, что Охлобыстин рисует роль просто, бытово — и, во многом именно от чудовищной мотивации его героя в эту историю веришь сильнее, чем от других деталей (а именно это сегодня — из-за денег можно сделать все — и есть т. н. «правда жизни»). А вот другие детали как раз на трудноуловимый градус преувеличены — как небольшой пережим по цвету и слегка нарочитая красота «среднерусских» деревенских пейзажей, как сладкоголосый БГ, как беглое цитирование в «японских» action-сценах.

«Русский», финальный action, наоборот, бесхитростен и прост. Как в «Холодном лете 53-го», например — и я не уверен, что это случайное сравнение.

Сама история, как рассказывал Охлобыстин, родилась из простой посылки (собственно, так и создаются все хорошие истории): что будет, если поставить православного священника-японца в русский контекст? А в итоге получилась попытка ответа на вопрос — что, собственно делает русского русским (тут нас, кстати, уже не удивляет, что одного из жителей деревни зовут Чингиз).

И финальное чудо (то есть буквально — чудо), наконец, дает ответ на вопрос о жанре, об который разбили лбы критики. Конечно, это — лубок (без всяких уничижительных коннотаций). Вид графики, картинки с подписями, отличающиеся простотой и доступностью образов. И в этом смысле все тоже получилось очень «по-русски».

Так что обилие критических отзывов от штатных критиков не удивляет. Обсуждать того же «Ученика» удобнее и привычнее.

Красиво сочетание японского и русского колоритов, красив самурай в православной вере, японский священник, открывающий путь русским прихожанам. И что-то в этом сомнительное есть. Хотя… судя по закадровой истории среди современных русских священников не нашлось ни одного сильного духом, чтобы выполнить миссию, которую принял японец. И тут — ножом в сердце: ну, почему русским опять понадобился варяг?! Даже для духовной жизни…

Нас учат, что логика чужой культуры нам может быть непонятна. Но уж не настолько, чтобы защищать хама и потенциального насильника и обвинять в межклановой войне человека, просто заступившегося за бессильную девушку. Разумеется, тут все показательно. Дескать, если бы отец Николай не защитил девушку и не покалечил беспредельщика, то война между кланами не разгорелась бы и число невинных жертв не росло бы в геометрической прогрессии от нападения к нападению. Но ведь это — в рамках православной культуры. А речь идет о японской.

Насколько все происходящее логично с их традиций? Очень сомнительно. Сомнительно и то, что японский православный священник (кстати, с чего японец принял православие?) осознал свое место в мире только после русского служения. Хотя тут, наверное, у каждого свой путь.

Хорошо было собрать разные модели появления городских жителей в деревне. Кто-то бизнес решил затеять, кто-то в городе не прижился. Жаль, что такие спонтанные «героические» решения оказываются не очень обдуманными и успешными. Впрочем, книжки пишут только про успешные стартапы, а сколько неуспешных, стараются не сообщать, чтобы не лишать людей веры и сил, необходимых для взбивания сметаны. Но тема отмечена.

Очень утомительно опять смотреть на бизнесменов, готовых жечь людей живьем и отстреливать их среди ночи. Уже сил нет видеть полицейских, даже не пытающихся выполнять свои обязанности и свой долг. Неужели все так плохо?

Одномерность и некоторая неестественность — в галерее образов оставшихся жителей деревни, их имен, прозвищ, фамилий, историй, мотиваций поступков… Этакий лобовой классицизм с его говорящими фамилиями: священник — отец Николай (и впрямь чудотворец); молодой житель — Ерёмин (тут тебе и простоватый Ерема, и пророк Иеремия в потоке ассоциаций), зрелый — Яхонтов (яхонт по прочности уступает только алмазу); злобный герой Охлобыстина, разумеется, Нелюбин… и так далее. Незамысловато, хотя поучительно и зрителям должно нравиться. В конце концов, классические художественные приемы никто не запрещал. Хочется большего. И даже актеры не везде спасают. Все время вертится на языке «не верю».

В советское время пропагандировали атеизм. Нарочито, плакатно, в лоб. С разрушением храмов, уничтожением символов, запрещением проведения таинств. И эту пропаганду все так осуждали! Осуждали даже не атеизм как таковой, а духовное насилие, одновекторность информационного потока. Так почему же сейчас та же однонаправленность, хоть и в обратную сторону? Получается перебор. А перебор всегда отталкивает. Даже если против идеи, мысли может и не быть возражений, форма вызывает отторжение и авторам перестаешь верить, улавливая подвох и неискренность.

Лобовая пропаганда православной церкви, построенная на символах, на самом деле удручает. Символы, ритуалы и обряды, конечно, способствуют привлечению к идеям, однако никогда не убеждают в них. Можно, конечно, и с них начинать приучать к вере. Но ведь должен быть путь! Духовный, тернистый, с сомнениями, выбором, ошибками, признаниями и раскаяниями — со всем тем, что свидетельствует о свободе совести, путь, который в принципе проходит сам иерей-сан. Но только не наши бессильные прихожане, уверовавшие только потому, что под куполом церкви им удалось укрыться. Логично предположить, что если бы они смогли укрыться в другом месте, уверовали бы во что-то другое.

И, по большому счету, не есть ли тут антиреклама русской православной церкви как организации? До отца Николая ни один присланный священник не выполнил своего долга. А стоило только отцу Николаю с риском для жизни помочь сельчанам объединиться и отстоять свою землю, как тут же из церковного правления пришли на расчищенное новые служители, готовые без риска для собственной жизни продолжить служение для обретших мир жителей. Что-то неоднозначное тут есть.

В общем, картинка красивая, яркая, рекламная. А суть спорная.