Королевство

'Мы только мутный цвет миндальный'
Фильм построен, как спираль Фрейзера или как другая оптическая «иллюзия крутящихся колёс».

Постоянным мельтешением кадров, цветов, лиц, тел, мешанины музыки и неоновых огней, ярких одежд и крашеных голов, перескакивающих кадров Татьяна Рахманова создаёт иллюзию насыщенной, полноцветной, яркой жизни и праздника. Которого на самом деле у персонажей нет, не было и не… Вот тут режиссёр ставит фильм не на паузу, а превращает в иллюзию одного, тянущегося, как само ожидание, кадра, напоминая, что есть такое понятие в мире кино – флешбэк.

Вернёмся.

Так же, как спираль Фрезера имеет воображаемый центр, центром фильма становятся два друга, они же протагонисты, они же воплощение света и тени, свершившейся реальности и духовной возможности. «Мы в больницы познакомились. Он болел, а я ему помог», - говорит тот, кто с капельниц не слезал.

Сюжет закручивается то вокруг Сани, которого играет профессиональный актёр Иван Решетняк, то вокруг Игоря (Игорь Филиппов, детдомовец, первым появившийся на съёмочной площадке и приведший потом других непрофессиональных актёров).

Саня, «замутивший» праздник, потому что Игорь хотел, — это воплощение не только детдомовских, а вообще подростковых, страхов, желаний, «хотелок», штампов, заблуждений, заботливости и бережности, желания любви и роскошной жизни, мечт и пацанских приколов, рупор беспросветных педагогических характеристик и символ инициации всей «гоп-компании».

Игорь – символ того духовного потенциала, который есть у каждого из ребят-выпускников, но им сделали лоботомию «педагоги», глядящие на мир из заскорузлых рамок клишированных социальных оценок. Забили гвоздями убогих фантазий получить кредит и слетать в Турцию, запугали риэлторами и цыганами, как закрывают замшелыми досками глаза окон дома.

Святой Серафим Саровский жил среди медведей, а Игорь ходит среди дикой танцующей орды, омывает раны разбитых в кровь кулаков и укрощает одним присутствием своим. Превращает в шутку похоть. Носит строгую одежду сдержанности и башмаки ретро-воспоминаний. У него очки и познания очкарика. Голубые глаза мечтателя и точное знание, что глубокая печаль и безысходность загоняют под кровать. Он может врачевать раны тем, что расскажет, что, где и почему болит. У него широкие плечи и чуть торчащие из спины зачатки крыльев. Именно они в клаустрофобном пространстве последнего безнадёжного кадра позволят глазу зацепиться и не упасть в осуждение и безверие.

Татьяна Рахманова и Алишер Хамидходжаев щедро насытили пространство фильма деталями и словами, которые то теряются и застревают в тумане музыки и шуме кадров, то намеренно точно и беспощадно фиксируют, документируют, свидетельствуют.

Герои и сюжетные перипетии по-детски кричат: «А может этого не было?! Может, показалось и сейчас всё будет, как прежде?!». То тщательно вглядываются в зазеркалье, надеясь найти другую реальность. То маскируют и лакируют размыто-неоновыми красками, строят сказочный королевский лаймо-лайтовый дом, и тут же перечёркивают его надписью «Батор» в значении «инкубатор». Они и вправду инкубы – искусственные создания нетворческой лаборатории для разрушения и уничтожения детских душ.

Фильм кричит прямо в сердце: «Неладно что-то во всём нашем «Королевстве». Государство, забирающее их, социально заброшенных, из семей, тупо складывает эту армию несчастных, нелюбимых, но так мечтающих о любви и нежности, детей в СИРОТСКИЕ ПРИЮТЫ, цинично прикрытые вывесками «детский ДОМ». Тратит громадные деньги на образование, пансион, жильё, выпускные пособия воспитанников. И получает в итоге гарантированное пополнение колоний, тюрем и криминальной среды. Если звёзды не зажигаются, значит…

Ружьё было снято со стены, даже сыграло роль подарка. Выстрелило и загнало в подвал растерянный и ошарашенный «детский мир». А теперь, уютно устроившись на животе, хищно смотрит в подбородок…

Но есть чуть приплясывающие смешные туфли, step by step подводящие к мысли, что ребята прошли инициацию;

что есть свет, пробравшийся через узкое окошко;

что есть широкие плечи и чуть торчащие из спины зачатки крыльев.

А между, где-то прямо в сердцевине, живут стихи Владимира Набокова:

'... Мы целомудренно бездомны,
И с нами звёзды, ветер, Бог.'

Тактильная и звуковая искренность
«Королевство» — это максимально тактильный фильм, который ощущаешь кожей. Фильм, который ощущаешь на уровне звука. Именно тактильность и звуковое восприятие играют существенную роль в этой картине. Ощущение тишины, видимость тактильности, видимость соприкосновения людей, открытая чувственность между персонажами — это то, что делает фильм ощутимым, портретным, искренним.

Тактильность как уязвимость незащищенной прослойки людей. Детей, которых окружающий мир научил говорить о самих себе «Я урод», «Мы все повреждены, мы просто больные люди». Фразы, которые в их сознание вкладывали люди со стороны, фразы, которые были пропущены через детскую чувствительность и сформировали у детдомовцев восприятие себя в этом мире. Но такие ли они на самом деле?

Они восприимчивые и ранимые, по-своему одинокие внутри и снаружи, вместе и поодиночке. Они настоящие. Их чувственность неподкупна, она не может существовать без искренности, за деньги, по принуждению. Чувственность может быть только искренней и обоюдной. Благодаря телесности, благодаря портретам персонажей, благодаря крупным кадрам, мы видим и чувствуем ощущение окружающего персонажей пространства, мы ощущаем все происходящее их кожей, их слухом. Чувственность одиночества и разделения ощущения одиночества, чувственность агрессивного воздействия и заботы о полученных ранах, чувственность от боли необнаруженной утраты и долгой подкроватной скорби… Вся их тактильность четко передает чувственность юности. Ту подростковую чувственность под песню Максим, под самую чувственную песню, песню юных, песню ранимых. Поэтому такой важной, такой трогательной выглядит их попытка создать свой утопический дом, реальный или метафорический — коттедж, в котором они празднуют свой выпускной, или скатерть, под которую забирается одна из героинь в момент своей ранимости, или батут, который выглядит как большой вигвам. Стремление воплотить тот дом, ту реальность, в которой место найдется для каждого — это демонстрация уязвимости и стремления обрести защиту.

Желание защиты приводит к самоизоляции как в «Декамероне» — происходит уход в мир, в который ужасы и страхи реальности не должны ворваться. Пусть это один день, одна ночь, часы осознания самого себя, но осознание себя собой. Без ярлыков, которые навешали люди серой реальности, без границ, которые поставили те же самые люди. Эта вечеринка самоосознания, пир во время чумы с бургерами, сгущенкой и сосисками. Больны не главные герои, а болен сам мир, который проецирует свою жестокость и свое самоутверждение на уязвимую ячейку общества. Выпускной как обряд инициации, как обряд перехода, как обряд очищения, из которого нет желания возвращаться в мир, в котором никакого изменения и очищения произойти не может. Этот яркий, похожий на бесконечный праздник мир в огнях свечей и неоновой подсветки, мир с ярким макияжем, накрашенными ногтями и покрашенным в яркий цвет волосами — это мир, в котором выпускники впервые чувствуют себя собой без ярлыков, без ограничений. Просто чувствуют. И не хотят покидать место, покидать время, возвращаться в рамки реальности после первого в своей жизни самоощущения себя. Они обороняются.

Мир реальный врывается в мир фантазийный физически, посредством звуков. Лишь наличие контролируемого звука способно поддерживать ощущение стабильности хрупкого Королевства. Нет нужды показывать драку, потому что она слышна из-за двери. От нее хочется абстрагироваться, перечеркнуть, заглушить звуком мелка. Страх неконтролируемого как страх громких звуков выстрелов с последующим сокрытием самого себя в замкнутом, темном пространстве в поисках тишины. Или наоборот, грохочущая, перебиваемая слух музыка, от которой нет возможности услышать то, что ты не хотел бы слышать. Когда не можешь доверять миру, когда не можешь доверять окружающим, кому-либо извне — ты можешь доверять только собственному мироощущению. От мира реальности есть лишь один побег — внутрь себя. Существование Королевства — это воплощение внутреннего яркого мира в противовес серой реальности. Это не бунт против стандартов реального мира — это отстранение в собственную воплощенную реальность.

Мир реальный — серый и безжизненный как кладбище из окна трамвая, как туман, из которого выходит прошлое и подстерегает расправа будущего. Это мир, который общается с тобой на дистанции как риэлтор или отсутствующий отец. Мир, который сам оградился от тебя. Мир воплощенный — это мир искренности, в котором дозволено все и возможно все. Пусть малый промежуток времени, но это мир настолько красочный, что краска просачивается в цвет волос, в розовое платье, в надписи на стенах и тем самым преображает все реальное. Хоть и не на долгое время, но делает эту серость гораздо ярче.

Фильм соткан из ощущений. Ощущений не только самого автора, Татьяны Рахмановой, но и ощущений непрофессиональных актеров, исполнивших роли детдомовцев. Тех, кто не умеет изображать эмоции как профессиональные актеры. Тех, кто живет проецируя свои эмоции и свои чувства на экран. В этом случае мы получаем максимально искренние портреты персонажей, мы получаем незамаскированные чувства смущения, недоверия, ранимости. Благодаря этой непрофессиональной не-игре мы видим искренность настоящую. Искренность, не замаскированную актерским мастерством, не замаскированную подражанием реальным чувствам. Мы видим искренность современную, живую. От этого персонажи не воспринимаются персонажами, а видятся реальными людьми со своими характерами, со своим отношением к миру и со своим проявлением в мире.

Режиссер не перекраивала людей как полотно и не шила фильм из лоскутов правильных или неправильных актерских эмоций и действий. Она погрузилась в каждого из непрофессиональных актеров, в их чувствительность и чувственность, и продемонстрировала это на экране как самый талантливый психолог, который способен включить эмпатию и показать зрителю не игру, а настоящего человека и настоящие чувства. И благодаря обилию этой искренности, неподдельной искренности, герои профессиональных актеров, таких как Иван Решетняк и Дарья Каширина, не контрастируют по исполнению с героями непрофессиональных актеров. Они как наставники, как колонны повествования — те, кто способен понять, услышать и почувствовать других героев и дать им нужную поддержку в предлагаемых экранах обстоятельствах. Этот симбиоз профессиональных и непрофессиональных актеров позволил воплотить настоящие ощущения реальности на экране.

Благодаря этой искренности, этому непрерывному со-переживанию, со-ощущению, невыносимо тяжело и тревожно находится в ожидании, в конце. Вечность, которую персонажи пытаются заглушить постукиванием, напевами, ходьбой, чем угодно, лишь бы не оставаться в тишине. Этот финальный кадр, кадр длиною в несколько минут, снятый без склеек, старается сделать все возможное, дабы персонажи... не погрузились в тишину, остались слышимы, были услышаны. И когда фильм уходит в затемнение, когда уже идут титры, отголоски внутрикадровых звуков преследуют зрителя и не отпускают. И зритель не желает отпускать их. И когда наступает тишина, когда реальность побеждает над оборонительным звучанием Королевства, происходит неверие в прекращение этого фильма. Это не просто открытый финал — это самое длинное ожидание неизбежного конца. Нет ничего страшнее ожидания, особенно после всех испытанных непередаваемых ощущений от фильма «Королевство» Татьяны Рахмановой.