Мы

Что ж, о демонических — в данном случае, правда, просто бесявых — подростках снято изрядно. Какую новую цель в этой избитой теме преследовал режиссер — для меня осталось загадкой. Может быть, то, как он снял свой фильм и было его первоначальной целью? — показать зло безыскусным, ничем не обоснованным, скучающим, не отдающим себе отчета ни в чем вообще. В принципе, это даже удобно — и для режиссера, и для условного общества, взгляды которого режиссер отражает: черт их разбери, что там в голове у этих подонков-молокососов, и поэтому в их поступках никто не виноват, ни они, ни мы. Мир, благополучный до блевотности, производящий в своих зелененьких пейзажах вот таких детишек и полное отсутствие рефлексии по поводу их патологической жестокости, — ух, он в беде, этот мир. Всем плевать, правда, и режиссеру тоже.

С технической точки зрения и с точки зрения художественных методов фильм прост как две копейки, спасибо, что хоть не «мокьюментари». Актеры играют слабо, и реплики у них, и сами они — вялые, одинаковые, никакие. Психология образов тоже слабая — зачем там суд, зачем абортирование избиением, почему никому нет дела, почему парню неинтересно, что на самом деле случилось с его типа первой настоящей любовью, что за героини такие, выращенные в ультрафеминистическом обществе, позволяющие обращать себя в проституток, еще и сутенёрствовать над собой какому-то дегенерату со смешными усиками (такое сейчас разве носят?). В общем, сплошное раздражение. Чуть-чуть свет брезжит в образе лупоглазой художницы — она, по крайней мере, вызывает хоть какую-то реакцию, пусть и негативную. И я предположу, что может быть, м о ж е т б ы т ь то, что она художница и усы фюрера, пририсованные к плакату политика, составляли какой-то замысел режиссерский, его прорыв и откровение? Шутка, нет, конечно же.

1 из 10

Первые минуты вводят в недолгое заблуждение: большой зал, где, стоя перед судом, молодые люди, присягнув, рассказывают по очереди о происшедшем, продолжая начатую речь за кадром, протокольно фиксирующим то, что может показаться признанием — историю их знакомства, дружбы и приключений, растянувшихся на всё лето и продолжавшихся потом, но, совсем вдруг, их выступления оказываются не защитой, а обвинением, ступая вразрез с тем, что недавно показывал нам экран.

Так, ничего хорошего. Обычная глупость, переходящая в распущенность, лёгкая гнильца, покрывающаяся густой гнилью, без понятия, откуда, зачем и почему — просто они уже были к этому готовы, живя не высокими чувствами, а низменными инстинктами, теряя голову от неожиданной удачи, всё больше поражающей их нравы, падающие ниже всяких приличий, обнажая выеденное нелюбовью нутро, откуда потянуло запахом давнего тления.

Не стоит вестись на возбуждающий анонс будто бы реальных событий. Рене Эллер, имевший до сих пор у себя в активе лишь короткие видео, самоуверенно шагнул в пространство полного метра, не имея у себя ничего пригодного для профессии, равно как и за душой, так и не придумав для своей картины полнокровного сюжета, веских шагов и крепких характеров, сделав из неё заевшую пластинку, прокручивающую поочерёдно пару повторяющихся эпизодов, казалось бы логично следующих из рассказов участников — подельников, говорящих об одном и том же месте и времени, но от примитивности постановщика картина становится сборником короткометражных фильмов, где режиссёр, запутавшись в словах, ищет спасения в лёгком порно, тщась поднять бурю в своём болоте, но меняются имена — названия частей -глав, а толку от этого — никакого.

Ни идеи, ни цели в сценарии никакой нет, у режиссёра не хватило сил даже на качественные штампы и клише, замещённые здесь нелепой мутью семейных раздражений и личных изъянов, замешанной на дешёвой провокации, которой выглядит раскрывающийся в финале переход негодяев из защиты в нападение, где режиссёр даёт себе такую волю, что, кажется, готов записаться к ребятам сутенёром, чтобы вместе с ними, в реале, оттянуться по полной.