Щелкунчик

Наверное, эта мысль покажется крамольной поклонникам советской анимации, но в этих же самых советских мультфильмах постулируется мысль, что честность — это главное; так вот — «Щелкунчик» 1973 года не самая лучшая экранизация классической сказки Гофмана.

В основном потому, что получилась не сказка про Щелкунчика. Да. в фильме есть элементы гофмановского сюжета: заколдованная игрушка, мыши, Новый Год (ну, вернее, Рождество, но мы в советской версии, поэтому какое ещё Рождество), но изменено главное, что стоит в основе всего сказочного сюжета, а именно — причина, по которой Мари полюбила Щелкунчика. В мультфильме это произошло потому, что Мари — обыкновенная служанка, а, как нам всем известно из сказки «Золушка», служанки обладают наиболее чуткой душой и устойчивыми моральными ценностями.

Да, по факту «Щелкунчик» превратился в «Золушку», и это обстоятельство меняет решительно всё: вместо сказки о детской фантазии зрителю предлагают мелодраму про социальный лифт по факту бесполезной, но такой ранимой и отзывчивой девочки-уборщицы. Не то чтобы акцент на романтике невозможен в этой истории, в конце концов, она о любви и рассказывает, но просто изначальная история Мари совсем другая — она про любовь вопреки уродливой внешности и опасности, которая ей грозит от Мышиного короля, а не о том, что твой тяжёлый труд окупится и ты отхватишь себе сказочного заколдованного принца. Зачем смотреть на копию «Золушки», когда, во-первых, мультфильм называется «Щелкунчик», во-вторых, более удачная анимационная экранизация «Золушки» выйдет всего-то через шесть лет?

А помимо этого мультфильм предложить толком ничего и не может: всё самое интересное (Дроссельмейер, история о Пирлипат, путешествие в сказочное королевство) выкинуто нафиг и ничем не заменено, мыши из реально опасных противников превратились в забавные карикатуры, вообще никак и никого не пугающие, экшн невпечатляющий, а финальная сцена танца Щелкунчика и Мари растянута до безобразия. Не то чтобы это плохой мультфильм — он нормальный, даже хороший, если не вспоминать по оригинал… но как экранизация он лишь немногим успешнее американских анимационных эпизодов по мотивам этой сказки.

Наделяя какое-либо произведение эпитетом «детское», мы часто вводим в заблуждение сами себя: нам кажется, что все детское — это простое, незамысловатое и наивное. Но настолько ли просто то, что создано якобы для детей? И так ли очевидно, что автор писал для детей?

В 1816 году в Берлине впервые вышла в свет сказка Эрнеста Теодора Амадея Гофмана «Щелкунчик и мышиный король», она была опубликована в сборнике детских рассказов, но сам автор определял ее как сказку для больших и маленьких детей. С одной стороны, она погружает нас в мир светлой фантастики и несбыточного сюжета, безграничного воображения и сказочных чудес. А с другой — вновь рассказывает об извечной борьбе благородства и подлости, о непобедимой силе добра, об истинной красоте, сосредоточенной в душе человека. Критики писали об «Щелкунчике» так: «Все в этих сказках отдано во власть всепокоряющей богини фантазии, доброй к добрым, беспощадной к злым, щедрой рукой рассыпающей для своих любимцев драгоценные самоцветы поэзии и юмора, не требуя от них при этом никакой платы, кроме простодушной веры в то, прекрасное существует, вопреки всем ее врагам и гонителям» (Н. Миримский).

Почти через 80 лет после публикации, произведения Гофмана, оно обрело новую жизнь в неожиданном качестве: в Мариинском театре Санкт-Петербурга состоялась премьера балета «Щелкунчик», музыку к которому написал Петра Ильича Чайковский на либретто Мариуса Петипа. И до сегодняшнего дня это один из самых важных балетов для классического балета, а музыка стала культурным феноменом — ее любят и узнают даже те, кто далек от искусства. Эта немецкая сказка на российской сцене — один из настойчивых признаков рождественско-новогоднего настроения, это чудо для взрослых: музыка и танец переносят тебя в собственное измерение, искусство возносит ввысь, совершенство осеняет и чувства, и мысли.

Музыка П. И. Чайковского стала основой для мультипликационного фильма Бориса Степанцева, снятого в 1973 году. В золотую эпоху отечественной анимации снимали не только очень много, но и хорошо, с детьми умели говорить на их языке, но при этом не упрощая смыслов. Все самое важное сохранялось и преподносилось в тех образах и метафорах, которые понятны ребенку. «Щелкунчик» — картина без слов, здесь обо всем расскажет музыка, мультипликация понятна и красива. Но становясь старше, ты по-детски доверчиво вновь и вновь всматриваешься в этот мультфильм, но с той разницей, что возраст дает тебе преимущество замечать нюансы, видеть оттенки и переливы. Понимать не только то, что сказано, но и ценить то, как это сказано. Понимать, что у прекрасного есть множество путей к нашему сердцу, особенно если оно выросло из мудрости, нравственности, доброты и любви.

В этом фильме соединились три искусства, талантом к которым был наделен Гофман: литература, музыка и живопись. Но объединились здесь еще и три автора: сам Гофман, Чайковский и Степанцев, чтобы превратить один сюжет в целый мир, зазеркалье снов, где любой ребенок сможет свободно парить по воле собственной фантазии. Мир, где он учится понимать, что значит добро и зло, с которыми нам идти об руку всю жизнь. И еще «Щелкунчик» являет нам — маленьким и большим, нечто гораздо более сокровенное, чем прописные истины: силу искусства, которое порой единственное может быть ответом на несовершенство мира, нашей тайной дверью, через которую мы сбегаем от реальности.

Есть на свете много новогодних и рождественских сказок — веселых и грустных, классических и всеми давно забытых. Объединяет их одно — незримое присутствие праздничного волшебства и повсеместной всепобеждающей доброты, иначе сказка — и не сказка вовсе. Водоворотом вариаций и трактовок произведение Гофмана обрело бессмертие, в чем неоспорима заслуга одного из самых известных и талантливых российских композиторов. «Щелкунчик», рожденный в 1973 году на «Союзмультфильме», с высоты прошедших лет не только имеет право называться бриллиантом отечественной мультипликации, но и является для многих детей и взрослых частицей той уникальной магической атмосферы, явление которой так сложно постигнуть разумом и описать словами.

Невероятная история, где готический мистицизм ночных превращений переплетается с барочным изяществом придворных балов, где трагичная симфония тревоги и отчаяния лопнувшим нервом взрывается хороводами триумфа и благодати, плавно перетекая в безграничный микрокосм ирреальных метаморфоз и ассоциативных образов, кружащихся вихрем фантазии под умиротворяющие ноты «Вальса цветов». Где закованный в уродливый деревянный саркофаг вчерашний принц сублимирует потерянную радость детства в смиренное благородство и беззаветную отвагу. Где юная нищенка, подобно Золушке нивелирующая одиночество танцем с ожившей шваброй, проходит по-кэролловски сакральное таинство умельчения до дюймовочных масштабов, только лишь для того, чтобы стать главным инициатором свержения трехглавой мышиной тирании. Где невинные игрушки оборачиваются храбрым войском из боевых слонов, марширующих зайцев-барабанщиков и пушек, палящих картечью из конфетти.

По-детски наивная прорисовка персонажей воплощает столь знакомую и родную стилистику Степанцева, показавшего советским детям Карлсона и приключения Вовки в Тридевятом царстве. И повернулся бы язык назвать подобную анимацию простецкой, если бы не приковывающие взгляд импрессионистичные, монохромные, под стать Норштейну, фоны, расплывающиеся в туманной дымке, и, конечно, гипнотизирующее мерцание елочных огней, увлекающее в нематериальное пространство астрально-сновиденной мультипликационной реальности.

Беспрецедентное в своей органичности сочетание трех компонентов — визуального, аудиального и смыслового — сотворяет четвертый: магический. Да, та самая магия, что родом из детства, заставляет в очередной раз восхищаться удивительной судьбе зубастого рыцаря печального образа, дивиться манящей красоте новогодней ночи и переживать вместе с героями катарсис любовного единения, романтичного до интимности, но возвышенного в своем эстетическом целомудрии.

Пора, когда вера в чудеса соседствует с обреченным осознанием собственных ошибок — конец декабря удивителен своей мистикой детской радости и взрослых размышлений под аккомпанемент вальса снежных хлопьев на улице и бесконечного марша гостей в доме. Все несерьезное исполняется вселенской значимостью, а времени, чтобы прощелкать недочеты, как орехи, остается все меньше — это далеко не беззаботный праздник-феерия, но квинтэссенция мрачной романтики, бережно воссозданной немецким писателем. «Щелкунчик» Гофмана — это спиритическое свидание особ королевских кровей, фей и тех, кто не смотря ни на что верит диковинным фантазиям декабрьских вечеров, когда дивной колыбельной звучит поэтический балет Чайковского, объединивший в себе Запад и Восток, правду и вымысел; этот поразительный симбиоз литературы и музыки что дражайший шар на праздничной елке, который вешают повыше, дабы незнающие руки детей не разбили его ненароком. Но разве можно что-то спрятать от ребенка?

Сердобольные взрослые сняли для него вожделенную игрушку, которую он тут же и сломал: цельный «Щелкунчик» распался в его руках, но на том осколке, что он держал, осталась акварель рождественского антуража, а в ушах до сих пор слышались отзвуки постукивающих друг о друга шаров на елке, что записал в нотной тетради Чайковский, так что можно было сделать вид, что ничего и не случилось. Однако это уже совсем другая история авторства, скорее, Перро, чем Гофмана: Мари Золушкой печально наблюдает за чужим весельем, и ах! как же вовремя на ее ножке оказывается хрустальная туфелька — хрестоматийность сюжета вовсе не означает обязательное цитирование в каждом втором произведении, тем более там, где душевный порыв стремится чуть выше башен матримониального замка. Реминисценция продолжается воспоминанием о спящей красавице, дремлющей под шум лебединого озера, — что заставило память вернуться к этим балетам, когда есть одноименное совершенство содержания и формы есть тайна, скрытая, по всей видимости, в тех частях шара, что остались в беспорядке на полу. Но у кого поднимется рука прибрать их?

И все же есть что-то трогательное в этом маленьком человечке, зажавшем в кулачке разрисованное стекло — вечное добро, что назло все ветрам распустит цветы, чтобы закружить их в вальсе; счастливые двое и их па-де-де, достойное феи и принца. Искренняя теплота, с которой был создан мультфильм, оберегает от порезов об острые края накануне праздника, который неизменно приходит, хотим мы того или нет, успели мы спасти кого-то из его деревянного заточения или нет. Иногда тоненький лучик надежды — это все, что нужно для радости морозным узорам на окне, однако дабы не поставить приподнятое настроение под угрозу, держите елочные игрушки подальше от детей (по крайней мере те, которые жалко разбивать).

8 из 10