Топливо

Мужчина в потёртой заводской форме едет на тракторе по тундре. Вокруг — вечная мерзлота на тысячю километров во все стороны, наполненная холодной неприязнью ко всему живому. Вдруг трактор заглох, поехал опять, и скоро заглох снова, на этот раз — окончательно. Прямо посреди оврага. Вышло топливо. На пологом склоне еле различимы силуэты — то праздные пилигримы, наблюдатели, смешивающиеся с жухлой травой; помощи от них ждать нечего.

Водитель вскоре находит деревянное разваливающееся здание: не то избушка монаха-отшельника, не то древний языческий храм. Человек ищет товарища, и не находит — внутри безлюдно, ни души, но присутствует огромная установка пока неясного назначения, чертежи, инструкции и непонятные существа в банках — как в лабораториях средневековых учёных. Водитель быстро разбирает рисунки и понимает: перед ним — солярная машина. Он выполняет предписания, следуя инструкции, но ничего не происходит. Языческий бог требует жертвы. И, проглотив попавшуюся под руку мужчине мышь, запускается рабочий ход. По венам-трубкам течёт новорождённое топливо.

Водитель — слуга устройства — вертит рычаги фанатично, с полной самоотдачей, как настоящий жрец прогресса. Сам процесс приносит неосознанное удовольствие, сводит с ума, повелевает. Топливо нужно уже не трактору, нет, самому рабу производства. В его глазах — пламя, жар, смог, в руках — рычаг, и не нужно больше ничего.

Мрачная поэтика труда в удушающим цеху заменила дух сокральных языческих ритуалов, на смену обрядовым текстам пришли инструкции, инженер — новый чернокнижник. Человек, готовый раньше умереть в религиозном экстазе, теперь с вожделением смотрит на идею принести себя в жертву производству. Не страшны безмолвные пустоши, не страшно одиночество, нечего боятся мира вокруг; нашёл свой станок — и за работу.

Промышленный переворот прошёл, модернизация набирает обороты: машины производят машины и требуют пищи. Они неутолимо голодны — эти новые идолы, как были безмерно прожорливы и идолы прошлые.

С тёмного средневековья прошли уже сотни лет, мир, создаваемый человек, уже совсем не тот. А человек, будто назло реальности, не изменился и до сих пор готов бесконечно приносить себя в жертву. В итоге весь этот труд, якобы сделавший из обезьяны человека, не продуктивнее сизифова, ведь человек, вечно находящийся в состоянии танталовых мук, никогда не сможет вкусить его плодов.

8 из 10