Ваня с 42-й улицы

Фильм стал своего рода духовным завещанием Луи Маля, ушедшего из жизни через год после премьеры, в возрасте 63 лет. «Ваня с 42-ой улицы» (снятый по пьесе Антона Чехова «Дядя Ваня») представляет странный симбиоз эксперимента и банального, на первый взгляд, наблюдения, способного заставить недоуменно вопрошать: «А в чём здесь, собственно, заслуга кинорежиссера?». Уже начальные титры могут вызвать не только интерес, но и естественное недоумение, поскольку в них оговаривается, что в основе фильма не просто чеховская пьеса, а спектакль Андре Грегори «Ваня», премьера которого на сцене так и не состоялась.

Луи Маль, бережно сохранив рисунок репетиций, всё же привнёс своё кинематографическое видение в уже созданное сценическое действо. Фильм начинается с показа бурлящей 42-ой улицы Нью-Йорка, в потоке которой мы лишь по наитию сможем разглядеть будущих героев, пробирающихся сквозь толпу. Уже в помещении театра, прислушиваясь к дежурным репликам, предвосхищающим всякую репетицию, мы вдруг незаметно оказываемся в пространстве чеховского текста. В отсутствии четко обозначенного перехода от чисто житейского действия актрисы Фиби Брэнд, протягивающей своему коллеге Лари Пайну бумажный стаканчик с надписью «I love New York», и его ответной репликой: «А давно ли мы знакомы?» — незаметно заявляет о себе режиссёр фильма.

Спустя какое-то время начинаешь понимать, что это звучит чеховский текст, а на экране уже не актёры, а персонажи пьесы, слегка усечённой (автором сценария здесь выступает известный американский кинодраматург Дэвид Мэмет) и потому умещающейся в два часа экранного действа. На первый взгляд всё это напоминает последовательно соединенные актёрские этюды. Отсутствие зримого второго плана, до которого и должен, по сути, стремиться доискаться всякий постановщик, у Маля не только не убивает Чехова, но делает текст первичным. Не случайно ведь самая «невыразительная» чеховская пьеса смогла вдруг обнаружить духовное родство российской глубинки конца ХIХ века и крупнейшего мегаполиса конца ХХ столетия.

В лицах малоизвестных американских актёров можно обнаружить и вселенскую тоску, и жертвенность любовью во имя долга, и безнадежный оптимизм «жить во что бы то ни стало»… С одной стороны, это может свидетельствовать об умении Андре Грегори найти нужную интонацию и выстроить точный психологический рисунок. Это может говорить и в пользу американской актёрской школы, где даже исполнители второго плана оказываются столь высокотехничными. Открытая Чеховым «необходимость продолжения жизни как «существования вида» оказывается ещё в большей степени созвучна нашему времени. Маль утверждает величие Чехова посредством минималистской режиссуры. Отсутствие привычных декораций, костюмов, световых и музыкальных решений, принципиальный отказ от разнообразия кинематографических приемов, как раз и способствует обнаружению «первичности» автора.

Вмешательство кинорежиссера преимущественно ограничивается крупными планами. Конечное видение, обрамленное рамкой кадра, перекладывает всю ответственность на плечи Луи Маля, который предлагает зрительскому глазу свою трактовку, уже не позволяя ему блуждать по театральной мизансцене. Не создав принципиально нового формального открытия, Маль, тем не менее, предложил весьма необычный способ интерпретации чеховской драматургии. В «Ване с 42-ой улицы» он основывается на сочетании двух «не до» — это ещё не театр и ещё не кино. «Терпя поражение» на кинематографическом уровне, Маль «отыгрывается» в другом — сохраняет Чехова на уровне личностном. И это особенно важно, поскольку до сих пор перенос театральных постановок на киноплёнку не рождал нового художественного качества.

Даже самые знаменитые театральные постановки оставались в таких случаях всего лишь «заснятыми спектаклями». Для этого Малю потребовались сорок лет работы в кино, 40 лет бесконечного поиска: увлечение «Синема-верите» (режиссёр снял десять неигровых фильмов), работа с Ивом Кусто, результатом которой стал фильм «В мире безмолвия» (1956, «Золотая пальмовая ветвь» в Канне), обращение как к авторскому, так и к жанровому кино — от создания сатирических и абсурдистских комедий до смелого переосмысления роли французского Сопротивления… Но после долгих блужданий в пространстве многочисленных киножанров и стилей он пришёл в конце жизни к драматургии Чехова и ясности авторского видения, которое хочется назвать — «гениальной простотой».

Представьте, что вы оказались далеко за границей, скажем в Америке и решили отцепить кусочек чего-нибудь русского от американской мечты. Во всем мире ценится русская классическая музыка и русская литература, и поэтому ваш выбор остановился либо на театре либо на филармонии. Вы любите Чехова и вы имеете возможность попасть на него, но у вас незначительные финансовые средства, что же, для вас и сегодня Луи Маль и труппа актеров, несколько в своей интерпретации проведет эту замечательную пьесу.

К чему такое вступление? Просто фильм, который вы хотите посмотреть весьма необычно представлен. Скажем так: фильм в фильме или даже лучше театр в фильме. Я видел театральные замашки во многих кинокартинах, но не знал, что бывают и такие масштабы.

Я просто скажу кем я себя почувствовал. Да, возможно, вы уже поняли по первому абзацу. Я почувствовал себя зрителем именно в такой американской и именно в такой небогатой обстановке. И зрителем не фильма, а театра. Еще можно почувствовать себя оператором, все-таки даже зрители с первого ряда не могут так впитываться в героев.

Главное, смысл произведения, сама его природа, т. е. обстановка, были переданы очень похоже на оригинал; вдвойне приятно, что иностранцы смогли понять и оценить по достоинству дядю Ваню.

Помните, кто написал Шерлока Холмса?Правильно, англичанин. А кинематографически воспроизвел кто его лучше всех? Василий Ливанов. Это признавалось и самими британцами. Это я про то, что хоть умом Россию не понять, все равно теперь уже американцы, ну и режиссер — француз, смогли сделать достойную работу.

Что касается самой работы, то актеры подобраны очень реалистично, дядя Ваня представлялся мне примерно таким. Сам фильм понятное дело драматичен, по-другому быть и не могло, но он не загружает, достаточно легок и моментами заразительно весел, вот пожалуй главная его особенность по сравнению с самим произведением.

Я скажу так, мне он понравился, но смотреть его не так просто, тем кто любит в фильмах динамику в первую очередь. Но тем кто любит Чехова, дядю Ваню конкретно или театр несомненно понравится.

P.S. Если знаете английский или можете воспользоваться субтитрами, смотрите без перевода, он сбивает.

Великолепный фильм!

Неповторимая и неизъяснимая печаль и ностальгия русской деревни, воплощённая на сцене театра на 42-ой улице не менее печального, не смотря на всё своё разнообразие, яркость и жизнерадостность, не менее печального Нью Йорка… Не в этом ли отчасти и универсальность гения А. П. Чехова? — подобно напевной, простой, но в своей простоте гениальной мелодии, которая звучит прекрасно в любой аранжировке, идеи, настроения и мораль чеховского «Дяди Вани» одинаково близки и понятны как русской девушке в далёкой глухой деревне, так и бизнес-вумен в Нью-Йорке, ибо идеи эти — общечеловеческие, близкие по глубине и высоте к всемирным законам…

Мысли о том, что человеку для счастья нужно нечто большее, чем внешняя красота; нечто большее, чем наследство в виде имения; нечто большее, чем зарплата, которую человек в праве определить себе сам; нечто большее, чем просто завтрашний день — а ещё и огонь в душе и страстное желание прожить завтрашний день не похоже на предыдущий; а ещё любимое дело, занимаясь которым, человек чувствовал бы, что выполняет своё предназначение; а ещё и не только любовь к любимому человеку, но и взаимность с его стороны; а ещё и честь, и достоинство…

Чеховские персонажи задаются серьёзными вопросами, — казалось бы простыми вопросами, но так ли просто на них ответить? Насколько легко понять живому человеку с только своими и больше ничьими чувствами, что он не только благословлен на жизнь и счастье, но на эту же жизнь он и обречён — на жизнь и страдания, насколько легко это не только понять, но и принять и жить с этим и при этом жить счастливо? Словно колесо в повозке, выполняющее свою функцию, человек проделывает данную ему свыше работу — жить, чувствовать, развиваться, преодолевать и смиряться. И при этом в этом человеке «должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли»…

Это грустный, но воодушевляющий фильм. Потому, что когда в конце Соня говорит дяде Ване, что когда их дни на земле закончатся, и, оказавшись уже по ту сторону, они скажут, что они страдали, им было горько, и они увидят небо в алмазах… и они отдохнут — она словно открывает заново истину о том, что в конечном итоге смерть уравнивает всех — и богатых и бедных, и талантливых и бездарных, и любимых и одиноких — всех.

Фильм потрясающе снят: просто и гениально. Недостаток костюмов и бутафории исключительно положительно «играют на руку» — в итоге зритель полностью поглощён смыслами, настроениями, чувствами, словно представленными его вниманию без шелухи, такими как есть. Актёры играют великолепно… и даже не скажешь, что они «играют», всё выглядит настолько естественно, что кажется, словно Джулианна Мур и есть Елена, Уоллес Шоун на самом деле дядя Ваня и, конечно же, Брук Смит, которая словно создана для роли Сони — все они так деликатно, филигранно, по-живому и со вкусом воплощают бескрайний полёт русской души, высокую интеллектуальность как будто бы салонных разговоров в сочетании с уютной, домашней простотой житейских деревенских бесед о прошлом, о сожалениях об ушедшем и несовершённом, о том, как прекрасно и интересно в лесу осенью и о том, как коротка эта жизнь и о том, как жаль, что её нельзя начать сначала, как бы сильно этого не хотелось…

И в своей игре театральная труппа передаёт тот неповторимый, чарующий аромат Нью-Йорка, создавая уникальный в своей уютной душевности и яркости, и живости коктейль чувств, размышлений, радости и грусти, отчаяния и смирения… загадочности… той загадочности, которая так присуща русскому классику и французскому режиссёру. Тот коктейль загадочности, которая так присуща русской душе и ночному Нью-Йорку — двум удивительным и прекрасным проявлениям жизни, так органично и с добротой, с неким внутренним воистину душевным светом соединившимися друг с другом в этом поистине великолепном фильме.

«Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как сказка»

(Из пьесы «Дядя Ваня» (1897) Антона Павловича Чехова (1860—1904))

Посмотрите этот фильм.

10 из 10