За тех, кто в море

«Налетел девятый вал, буря ведьмой злится, тот, кто в море побывал, — смерти не боится!»

В 1947 году в СССР на всех киностудиях было снято всего 20 игровых фильмов, значительная часть из которых — автобиографические ленты и картины о войне. По прошествии 70 лет многие из них так и остаются в сокровищнице советского кинематографа: «Весна», «Золушка», «Пирогов», «Подвиг разведчика», а некоторые безвозвратно утратили статус «идейных маяков». Именно такой лентой сегодня выглядит работа Александра Файнциммера. Снятая по одноимённой пьесе Бориса Лавренёва, за которую драматург получил Сталинскую премию первой степени (1946), картина за прошедшие десятилетия растеряла почти все ценности, за которые её хвалили при создании.

Впрочем, как фильм, так и пьесу хвалили далеко не все. Тот, кто внимательно смотрел фильм, легко поймёт, что именно удивило и даже покоробило читателей / зрителей. Темой предательства в фильмах о ВОВ никого не удивишь — страшное время поднимало в людях всё самое гнусное. С этим гнусным поступали соответственно — «к стенке». В картине Файнциммера предательство преподносится в весьма своеобразной «обёртке» — капитан-лейтенант Боровский буквально бредит славой, при удобном случае произнося громогласные речи: «Мы бойцы. Мы каждый день играем со смертью!», «И нет труднее подвига, чем тот, что ведёт к славе воина!», «Взлететь соколом в ясное небо победы!», «За славой надо гнаться дерзко!», «В славе — бессмертие! Я умираю, имя моё — живёт!»

Честно говоря, добрую часть фильма я даже не понимал, что в нём речь идёт не о мирном, а о военном времени! Слишком «лакированными» и «глянцевыми» выглядели персонажи — поют песни, совершают променад. А потом начинается самое… нет, не интересное, а странное — в безумном желании «победить в одиночку» Боровский даёт второму катеру неверные координаты, и немцы его топят. Что произошло бы в нормальном фильме после подобного поступка командира торпедного катера? Правильно — НКВД и далее «по списку». Но Боровскому всё сходит с рук, потому что он всё «хитро устроил», и лишь случайность выводит его «на чистую воду». Здесь бы и поставить точку в судьбе человека, ради личных амбиций погубившего целый экипаж, но ему щедро даруют возможность «искупить» и «оправдать».

Если всё внимательно проанализировать, то становится понятно, за что Лавренёв получил Сталинскую премию. Массовые репрессии в СССР проводились в течение 25 лет (1927 — 1953). Новая волна политических репрессий началась в конце 1934 года после реорганизации спецслужб и создания народного комиссариата внутренних дел СССР (НКВД). Закончилась эта губительная волна только со смертью Сталина. Но до 1953 года ещё далеко, а всем надо «как-то жить». Вот и появляются произведения, в которых красивым слогом описываются конфликты не стоящие «выеденного яйца», зато показывающие благородство репрессивной машины. Разумеется, пьеса Лавренёва далеко не так проста и очевидна, как я описал выше. Драматург изобразил в ней некоторые социально-психологические моменты, порождённые войной — прославление тех, кто выделился. Но ведь люди есть люди. Одних такое прославление подвигнет к ещё большей самоотдаче, а другие утонут в карьеризме.

К сожалению, ничего из перечисленного в фильме Файнциммера я не увидел. Здесь на первом месте стоит назидательно-дидактичный тон, который для послевоенного фильма звучит инородно. Противопоставление добродетельного Максимова грешно-порочному Боровскому выглядит слишком контрастно — либо белое, либо чёрное. Да и финал подкачал: торпедные катера смотрятся отлично, вот только люди в них — словно куклы. Здесь бы добавить что-нибудь «этакое»: «Жизнь учила веслом и винтовкой, крепким ветром по плечам моим. Узловатой хлестала верёвкой, чтобы стал я спокойным и ловким, как железные гвозди — простым». (Николай Тихонов) Не добавили… В заключении хотелось бы сказать следующее: хоть сама пьеса Бориса Лавренёва и «канула в Лету», от неё осталось самое главное — суть, квинтэссенция всего произведения — название, с лёгкой руки драматурга ставшее заздравным тостом, который многие из нас произносили, но даже не догадывались, где его «корни» — «За тех, кто в море!»