Декалог

Почитай Господа своего, не сотвори себе кумира, не произноси имя Господа в суе, помни день субботний, почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, не возжелай чужого — четко закрепленные библейские правила, которые должно соблюдать и чтить. На них держатся общества уже две с лишним тысячи лет, в разной степени соблюдая, забывая, отвергая, игнорируя. Вечные слова были даже экранизированы польским кинорежиссером и драматургом Кшиштофом Кесьлёвским в одноименном многосерийном фильме «Декалог» в 1989 году от рождества христова свободной интерпретацией — пересказом на социалистический манер. Автор высказывается размыто, но внятно — спасаются не тем, кто прислушивается, а те, кто просто верит. И это не может не поражать.

Главное, что выделяет зритель в этих просто-сложных историях — наличие тайны, режиссерскую недоговоренность и не закреплённость заповедей по порядку. На протяжении просмотра всех глав постоянно мыслишь так или иначе, ведь первая часть о мальчике на катке — это не закрепление первой же заповеди, а свободно взятая вторая. То же самое происходит и остальными кусочками. Режиссер-сценарист соединяет две отдельные части своего искусства «реального» и «метафизического» в одно общее полотно, пользуясь натурой мира для обрамления божественного. И в этом, по-моему, и есть гениальность картины и человека, ее создавшую. Но еще более восхищает умелое перенесение подлинного искусства кино на телевидения. Автор будто не боится огромного разрыва между двумя разноформатными экранами. А это и не пугает гения. Он просто, подобно мальчугану весельчаку Моцарту, не ведающему, что творит, и по-детски наивному из «Амадея» Милоша, говорит, не ведая на каком языке — ангельском, музыкальном, театрально-режиссерском или телевизионно-драматургическом. Получается все равно возвышенно, даже через приземленное.

Кесьлёвский открывает всем своим искусством, в том числе «Декалогом» дорогу в дальнейшее кинопроцесса. Перенимая, или точнее выразиться, сам того не ведая, режиссер продолжает традиции предшественника итальянца Пазолини с его библейскими мотивами, советских кинематографистов и великих польских режиссеров Полански и Вайды, но идет дальше, открывая новые двери киноязыка. В поздних работах прослеживается своего рода «магический реализм», в которых магия остается за кулисами социалистических ландшафтов: заводов, унылых контор, безликих новостроек.

Продолжил дело поляка, на мой взгляд, уже немец Том Тыквер, который не только снял начатый Кесьлёвским сценарий «Рая» по Алигьери, но и, сотрудничая, с братьями/сестрами Вачовски, невольно перенял традиции великого Кшиштофа. Это отчасти находит отголосок в также сериальном формате «Восьмого чувства» совместной работы американских-блокбардистов Вачоски и немца Тыквера. Они также, не ведая преград, перекачевывают в многосерийный формат, потому что того требует высказывание. Еще американский Терренс Малик в своих фильмах-размышлениях берет основу Кесьлевского. Мир меланхоличный, полный тайн и божественного вмешательства, хоть и не явного, будто четко не структурированный, но на деле идеально проработанный по канонам киноязыка, появляется в голливудских, но независимых, «Рыцаре кубков» и «Древе жизни». Музыка Збигнева Прайснера только предлог для соприкосновения двух творцов. И это уже большой и самостоятельный Голливуд, а есть еще поляки-последователи, которые вели диалог в «отцом-основателем».

Кшиштоф Кесьльевский умер дважды, но все же остался жив. Ведь его уникально разработанный язык молчаливого бергмановского повествования, но не статичного, а постоянно движущегося. Две главы превратились из глав в произведения «Короткий фильм об убийстве» и «Короткий фильм о любви», конечно, с изменениями, потому что мысль подвижна. Посмотрим ближе второй фильм соответственно.

Влюбленный парень Томек подсматривает за взрослой красивой соседкой Магдой в бинокль, лелея нежные детские чувства к ней. Он наблюдает, когда к ней приходят мужчины, когда она ест, приходит с работы. Но вместе с любовью возникает желание. Когда встреча состоялась и взрослая соседка проучила влюбленного наблюдателя, утолив желание практически одним прикосновением, парень больше не может жить. Прелюбодействующий мальчишка перевоспитался до того, что в конце в момент долгожданной встречи произносит последнюю фразу «А я за вами больше не подглядываю». Она как покаяние. И парень получил свыше попыткой самоубийства. И справедливость восторжествовала. Только горькая она. Рассказ, начинавшийся с субъективной камеры смотрящего в бинокль парнишки и вида из его квартиры, в конечном счете меняет полюса и смещает историю на объект вожделения, Магду. Теперь уже не он ищет ее, а она его. Снятая одним из десяти операторов (как и задумывалось Кесьлёвским) глава при помощи монтажа и камеры помогает идентифицироваться с персонажами по мере того, как этого требует история. Драматический эффект достигается благодаря полной отдаче Гражины Шаполовски, Олафу Любашенко и другим актерам, а режиссерское и сценарческое умение Кесьлёвского растянуть историю в почти бездиалоговом пространстве фильма с сильном изобразительной и антитезной манере оставляет ком в горле зрителя и одновременно приводит к главному подарку — катарсису.

«Декалог» — гениальное кино профессионала, способного возвысить даже жилой дом, как бы абсурдно не звучало. Эти истории о двухтысячелетних пороках, мучениях и очищениях человека и человечества. Низкий поклон бессмертному мастеру Кшиштофу Кесьлёвскому.

10 из 10

Пожалуй, эффект, который оставляет этот цикл из 10 фильмов, просто колоссален. Почему фильмы, а не эпизоды? Потому что каждый фильм этого цикла настолько самодостаточен, что язык не повернется назвать это творение Кеслёвского сериалом.

Казалось бы: это сборник обычных историй, обычных людей в обычной Польше социалистического периода. Ну да, все они по-своему драматичны, но это же все равно просто жизнь в своем самом типичном виде. Это не какие-то абстрактные философские сюжеты о высших материях, которые толкают нас на пространные размышления. Мало ли у нас самих в жизни подобных драм?

Все великолепие «Декалога» состоит именно в том, что он позволяет посмотреть на все эти проблемы наиболее объективным способом и понять, что их решения и последствия могут быть не так просты, как нам бы этого хотелось. Приземленность проблематики оказывается очень даже не приземленной, а такой, над которой стоит будет серьезно поразмышлять не один вечер. Ведь мы видим в этих жизненных неурядицах весь апогей иррациональной человеческой природы, то самое, что не дает нам просто взять и начать жить счастливо, то самое, что уже давно для себя понял главный герой из «Записок из Подполья» Достоевского. И вроде есть же ориентир, например — те самые заповеди, в честь которых названо сие творение. Следуй этим древним письменам на скрижалях и будет твоя жизнь морально и нравственно чище, ан нет: общество (не говоря даже про мир в целом) оказывается очень-очень сложной структурой, члены которой не могут с ней в полной мере совладать. Трактовать эти заповеди каждый отдельный человек может по-разному и не всегда (как ему кажется) во зло и вред; да и в современном мире они выглядят уже чуть архаичными, полностью неподходящими этому стремительному «Локомотиву» — то бишь, прогрессу во всех сферах жизни. И тут нам надо, как говорит Кеслёвский и показывает почти в каждой серии Безымянный человек в исполнении Артура Баршича, попросту остановиться и попробовать посмотреть на все темные пятна и полосы своей жизни вне времени и его стремительного течения; и даже если надо, то вспомнить те лаконичные и древние заветы, которые могут помочь найти нам хоть один лучик солнца в этом бесконечном экзистенциальном мраке.

Техническая сторона «Декалога» просто бесподобна. Операторы, актеры, композитор и все остальные участники этого кинематографического чуда, можно сказать, работают на совесть. Даже простой людской быт Польши 80-х годов становится приятно и интересно смотреть. Да и к тому же есть в этом что-то очень близкое нам — то же русское и перестроечное не столько в физическом мире, сколько в духовном. Не берусь, конечно, сказать за ментальную связь между славянскими народами, но факт остается фактом.

Нет, как я уже говорил выше, это не сериал — это антология мини-фильмов, каждый из которых близок любому человеку. Кеслёвский сделал просто монументальный труд, состоящий из простого вещества обыденной жизни. Но он сделал это так, что это трогает до самых сокровенных глубин души, несмотря на легкость общего восприятия, заставляет напрячь себя всего, будь это какой-либо тяжёлый для просмотра арт-хаус. Нужны не только силы интеллекта, но и сила души.

Отдельно хочу упомянуть роль Артура Баршича, который играет, скорее, даже не персонифицированного человека, а некого немого вердикта, я бы даже сказал чувства, над всем тем, что происходит вокруг. Его секундные роли, наполненные в то же время достаточно сильным символизмом, наделяют «Декалог» необычным и самобытным шармом.

Данный сборник картин рекомендуется всем сознательным личностям любого возраста для того, чтобы посмотреть на обычную жизнь под необычным и порой неприятным углом.

10 из 10

Всё же есть продолжение моему первому впечатлению. Выделила для себя третью, пятую, девятую и десятую серию. Третью, потому что там Даниэль Ольбрыхский, мягкое обаяние которого «утепляет» любую жизненную историю, а тем более любовную; выделяю пятую серию — наиболее жёсткую, о преступлении и наказании, но с крайне внятным авторским посылом — процедура исполнения неотвратимого наказания так же взывает к «не убий»; девятая серия — она о ревности и страхе доставить боль любимому человеку. Всё же занятно, почему цикл, со многими тяжёлыми для просмотра темами в десятой серии завершается такой самоироничной семейной и филателисткой историей (особенно смешны одинаковые огромные доги у фанатов-собирателей) — может быть для того, чтобы поразмышляв над столь тяжкими темами, мы не засомневались в надежде, которая, в том числе и в самоиронии.

В целом, цикл стоит посмотреть, чтобы ещё раз ощутить, как сильно мы тяготеем к культуре и мироощущению поляков в нашем с ними общем умении рефлексировать, и чтобы заметить, как отличает их от нас особенная погружённость в тему католицизма, католических запретов, страхов и стремления их нарушать. Авторы поднимают больные, важные этические темы, далеко уходя от десяти заповедей, но всё время, временами почти формально, отталкиваясь именно от них. Действительно, некоторые темы, вряд ли были бы так значимы для русского мировосприятия — например, сложная история со вскрывшимся удочерением, граничащая с комплексами Эдипа. Надо сказать, что и тема холокоста, возникающая в отднюй из серий, более отрефлексирована в польском обществе, чем в российском.

А ещё в этом фильме много забытого из 80-х, 90-х, во что приятно погружаться. Всё какое-то настоящее, без прикрас — уставшее, без избыточного грима лицо Даниэля Ольбрыхского, но оттого не менее обаятельное; неидеальные срубленные рождественские ёлки на улицах в простеньких больших фонариках; толстые зелёные кубики стёкол, из которых составлены стеклянные перегородки на лестничных площадках (кто придумал такое смешное строительное решение? Видела такие в наших советских общежитиях), втиснутые в современные несильногабаритные квартиры старые семейные комоды, зеркала; бесшабашное курение на всех площадках, коридорах, и где только можно, и, конечно, эти плащи на девушках с подложенными спускающимися плечами. Да, надо признать, что зрителем, погрузившимся в этот фильм, во многом движет ностальгия по тому времени, его нравам и тому, что было тогда важным…

8 из 9

Можно ли придумать нечто более отстоящее друг от друга нежели христианские заповеди с тысячелетней историей и появившиеся несколько десятилетий назад вечерние сериалы по телевидению. Кажется невероятным если представить, что уставших граждан, приползших домой после тяжелых трудовых будней можно привлечь нравоучительными заветами, которые и они и их предки до десятого колена слышали уже миллион раз. Ведь известно, что цель сериала одна — позволить человеку покинуть себя (астрал, гипноз), свою действительность, забывая о насущных проблемах. Но в 1989 году польский гений решает выстрелить в лицо зрителю совершенно своеобразным, сложным и многоликим (10) телевизионным опусом.

Все привычное в нем обращено в свою противоположность — вместо простой житейской морали сложная система свободы воли, вместо банальных сюжетов — развернутые истории, вместо наличных внешних эффектов — завуалированные символы. Боюсь, что большая часть художественной гениальности сего произведения так и прошла незамеченной — ведь все детали в нем играют значительную (почти главную) роль. Например, (страшитесь спойлеров грозных!) — в серии про похищение ребенка именно сама девочка бессознательно (проснувшись в нужный момент) решает с кем ей остаться (биологической или «духовной» матерью), трагедия ученого и его сына случается ввиду того, что рациональный метеоролог не учитывает главного — человеческого фактора, цепочка событий приводит таксиста к гибели исключительно по его собственной вине (дурное обхождение с клиентами) и т. д.

Каждая серия буквально дышит образностью и символикой, но все же не впадает в мистицизм, оставаясь в рамках здравого смысла. Даже там, где конец известен априори и зритель предвидит развитие сюжета, режиссер вкрадчиво, с хирургическим спокойствием и внимательностью священника обращается к самим персонажам, пытаясь показать, что главное это они — ЛЮДИ, т. е. наши ближние, их чувства, отношения, страдание, тоска и одиночество, а вовсе не интрига или интересная завязка (скажем, серия про женщину, спасшуюся в детстве от нацистов и передающую привет из взрослой жизни всем, кто ей тогда не помог. Она статична на 4/5 и крутится исключительно вокруг проблемы этики, ставит вопросы, не давая ответов).

Итак, в первый (и возможно последний) раз телевидение обратилось К зрителю с тем, чтобы он, в свою очередь, обратился К самому себе, а не ОТ себя. Вопреки названию, фильм не рядится в религиозную форму, здесь нет типичных отрицательных персонажей, противостояния добра и зла и главное скучного, наивного морализаторства. Но абсолютное приближение к реальности, житейские ситуации персонажей-обывателей (находящихся в одном доме и постоянно пересекающихся друг с другом), невыразимая простота и глубина пленяют и завораживают не меньше (скорее больше) самой ярой, неистовой, насыщенной, разукрашенной фантастической истории.

К прочим достоинствам фильма следует отнести тот факт, что каждая серия — абсолютно индивидуальна и самодостаточна, связи (которых великое множество) сперва невидимы, поэтому после холодной, жесточайшей истории о казни двадцатилетнего паренька мы следом погружаемся в неистовую пламенную любовную лирику, после чего проникаемся потребностью материнства и т. д. Но на общем фоне каждый найдет свою личную историю, способную тронуть его до самых глубин неиссякаемого духа.

Что касается гениальной художественной фразеровки фильма, то мне остается лишь сослаться на статью мета-модного философа С. Жижека «Материалистическая теология К. Кесьлевского», я же не обладая столь обширными познаниями в области психоанализа и философии, лишь скромно замечу, что и то немногое, что мне удалось разглядеть — достойно того, чтобы быть увиденным и понятым.