Маленькие трагедии

Маленькие трагедии Михаила Швейцера. Швейцер — известный мастер экранизаций классики. На его счету и советский фонд в виде Золотого теленка, и мастодонты в лице Гоголя и Толстого и их бессмертные «Мёртвые души» и «Крейцерова соната». Теперь вот Пушкин…

И сразу занятное ощущение — Швейцер словно бы не замечает деления на сцены, а срывает их в единую нить повествования о тайнах души человеческой. Вновь удивляет его способность в отсутствии спецэффектов убедительно ваять на экране мистическое и заглянуть в бездну человеческого существа. Наконец, использование аллюзий на произведения классиков европейской живописи типа Да Винчи, Босха, Дюрера и великих актёров Смоктуновского, Высоцкого, Бурляева и отдельно отметил бы Николая Трофимова. А есть ещё Золотухин, Юрский, Тараторкин.

Очень интересна, и в этом отличие работы от прежних и будущих работ Швейцера, работа с цветом и со светом. Картины 19 века — жёлтые до желчи, вроде бы от свечей, но и от тёмного (ночного) настроения аристократического света. Скупой рыцарь режет светом, контрастирующим с подземельем. Явление Каменного гостя — вообще сочетание несочетаемого — тьмы ада и света божьего, карающего грешника… Особенно же примечателен визуальный ряд Пира во время чумы, словно бы сошедшего с полотен эпохи Возрождения. Особенно великолепен последний кадр одинокого Вольсинга за столом на площади средневекового замка… Одиночество человека, обуреваемого страстями и потерявшего нравственные ориентиры…

Странно, что столь христианкое высказывание пропустила советская цензура. Швейцер создал почти библейскую притчу и культурологический трип в эпохи Средневековья и Пушкина. Пожалуй, в этом и секрет порой бесстрастной драматургии, покрытой флёром остраненности. Поэтому трагедии хоть и маленькие, но мистически-религиозные и философские. И вроде как Пушкин вместе со Швейцером намекают человеку, что каким бы гордым, независимым и величественным он себя не считал, пред законами Вселенной (Бога) он мал и ничтожен…

До этого фильма Пушкина для меня не было. Ну. то есть; «Сказка о мертвой царевне», «Сказка о царе Салтане», «Золотой петушок», «О попе и работнике его Балде». То все в детстве и благополучно осталось позади. Ах, «Руслан и Людмила»: «Герой, я не люблю тебя». Тоже в детстве. В школе нас глушат вольнолюбивой лирикой, как рыбу динамитными шашками. Скукотища, от которой взвыть впору. Сказки уже позади, а Дубровский еще не прочитан и весь Пушкин сводится к: «Унылая пора. Очей очарованье» Унылая пора, что еще скажешь.

И вдруг кино. Снято раньше, в 79-м к полуторавековому юбилею поэта, но такая помпа вокруг этого празднования, такое обильно-медоточивое приторное: «Пушкин — наше все», такое явное даже ребенку желание погреть руки на распиле бюджетных денег, отслюнявленных государством на чествование главного державного поэта. Из одного брезгливого протеста не стала бы смотреть. Да и рано еще в девять лет такое. В 12 — в самый раз. Двенадцатилетняя девочка еще не вполне подросток, но уже не ребенок. Многое понимаешь, о многом думаешь, а отношение к тебе все как к малявке. А ты влюбляешься впервые в жизни.

А когда в первый раз, это такая тайна. Никому, то есть аб-со-лют-но никому нельзя сознаться. Ни лучшей подруге, ни сестре, ни брату, ни маме — тем более. Живешь себе спокойно и вдруг это обрушивается на тебя, огромное, как бетонная плита, со всей диковинной, неизвестной прежде биохимией: ветер в голове, пузырьки шампанского в груди, бабочки порхают в животе. И серая пыльная тоска, когда долго не видишь, и эйфория, если вдруг удалось. И думать все о нем, от одного звука его имени трепет по позвоночнику, и во всех особях мужеска пола искать сходства: есть, значит хороший человек, нет — ну и зачем он, такой нужен.

Этот мальчик был чем-то похож на Высоцкого. Трудно сформулировать, но такие вещи не нуждаются в словесных формулировках, все равно рассказывать о них никому не станешь. Что-то в мимике или жестах, или в голосе, или во всем понемногу. А там, помните, Дон Гуан и Лепорелло: «Ну, добрались». Верите- нет, от этой первой фразы до сих пор холодок по коже. Чуть-чуть. А раз начав, смотришь уже, не отрываясь, в надежде увидеть снова, ага: «Хоть тоненькую пядку». Противная ханжа Белохвостикова, донна Анна, миляга Куравлев, о доне Гуане излишне говорить, что он стал в этом фильме моей большой любовью.

А Лаура, она ревности не вызывала отчего-то, она и сегодня воспринимается «чудо, как хороша!»: «Я-я здесь. Я здесь, Инезилья, стою под окном», ах, какая женщина, не то, что эта постная святоша. «Моцарта и Сальери» не восприняла тогда. Не знаю. отчего. Может потому что Золотухина и Смоктуновского не любила никогда. А вот диалог Фауста с Мефистофелем на морском берегу — это было красиво и запомнилось. И еще обрамляющая новелла «Импровизатор», чудесно,«Россия, которую мы потеряли».

Из «Скупого рыцаря» намертво впаялись в память: «Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой иль дурой, им обманутой». Но самое яркое впечатление, конечно «Пир во время чумы». Постойте-постойте, это что, Манька-Облигация? О, боги мои, какая ужасная, вульгарная, какая потрясающе живая мерзавочка: «Ненавижу! Волос шотландских этих желтизну». Ух ты, а это кардинал Ришелье, но здесь он совсем другой, трогательный. И песня Мэри: «Было время, процветала в мире наша сторона», какая грусть, сколько надрывной безысходности. С дыхания сбиваешься и непременно хочешь выучить наизусть эту печальную балладу.

И так в твою жизнь входит другой Пушкин, тот, что для взрослых. Тот, что «наше все» не для галочки или ернических издевательств. Пушкин, которого полюбишь после «Повестями Белкина» и «Капитанской дочкой», который очарует «Онегиным» (но то позже, много позже — не для школьников роман) и потрясет «Борисом Годуновым». И много-много его стихов войдет в твою жизнь, вольнолюбивых — да. Но и еще много чего хорошего в них. А фильм пересматриваю до сих пор.

Эта рецензия — отклик только на одну из сюжетных линий «Маленьких трагедий», которая основана на произведении А. С. Пушкина «Каменный гость».

***

«Каменный гость» — одна из лучших экранизаций одной из лучших историй о любви. Режиссеру и актерам удалось талантливо перенести на экран гениальное творение Пушкина.

Вслед за первоисточником, фильм ставит большие вопросы и отвечает на них. Зачем Дон Гуан, не имея шансов, бросил вызов гранитному Командору? Почему Дон Гуан не отказался от Доны Анны, не бежал, спасая свою жизнь, после кивка Командора? — Потому что Дон Гуан полюбил. Вся его прошлая грязь разврата, весь груз страхов и грехов были сожжены в этом пламени любви. Он любил, а значит, был готов умереть за любовь.

Любовь сильнее смерти — вторит шедевру Пушкина фильм.

Почему Дон Гуан полюбил Дону Анну, почему человек вообще любит — неизвестно.

Любовь — тайна, но разведано окруженье любви.

Он полюбил ее, потому что. «Она красивее всех». «Она добрая». «Она неприступна». «Она хорошо варит борщ». Объясняют ли эти утверждения причину возникновения любви? Или это лишь поводы, направляющие толчки, которые способствуют воспламенению любви?

Источник любви — в самом человеке. Потребность любить живет в каждом в той или иной степени. Если мужчина готов полюбить, он непременно полюбит, нужен лишь стимул, толчок.

Пушкин, ведя к трагической развязке, в качестве стимула выбирает неприступность. Дон Гуан даже не видел лица Доны Анны, оно было скрыто черным покрывалом, он видел только «узенькую пятку». И уже любил. Чувство Дон Гуана воспламенила неприступность Доны Анны, обусловленная невозможностью его отношений с ней — вдовой убитого им Командора.

По своей сути, мужчина (Дон Гуан в особенности) — покоритель вершин. Чем сложнее задача, тем громче и слаще торжество ее разрешения. Также (в фильме этого нет) мы любим хорошо покушать.

Итак, чтобы любовь зажглась, нужен скользящий удар спички страсти о шершавую боковину коробка повседневности. В реальном мире это случается постоянно. Что становится поводом — красивые глаза, веселый нрав, умение кататься на роликах, многообещающая неприступность или очень кстати предложенная тарелка огнедышащего с чесноком — не важно. Любовь воспылала, и если это настоящая любовь — любовь Дон Гуана — ради нее невозможно не протянуть руку навстречу каменной деснице Командора. Любовь не оставляет нам выбора. Если выбор есть — это не любовь.

Актуальна ли рассказанная Пушкиным и Швейцером идеальная история любви в наше время, в эпоху паломничества в кинотеатры торговых центров, засилья протертых супов в кафе и приличного поведения каменных изваяний? — Да, как и во все времена.

Любовь и неприступность возвышенно совместимы, но любовь и борщ совместимы не менее возвышенно. Потому что в этих связках правит — любовь. А Командоры могут появиться нежданно-негаданно.

Из всего вышесказанного следует важный практический вывод про любовь для посмотревших этот поучительный фильм молодых девушек.

В связи с острым дефицитом Дон Гуанов, неприступность или красивые глаза могут и не дать желаемых результатов.

А вот овладение воспламеняющим сердца перспективных юношей навыком варки борща может распахнуть двери к по-настоящему высокому чувству. Ведь иметь гарантированную тарелку домашнего супа от любимой женщины — это большая удача для мужчины. Собственно, ради этого мы и штурмуем Эвересты.

10 из 10

Это принято называть «плеядой». Да еще какой! Моцарт, Сальери, Пушкин, Гёте, Шнитке, Смоктуновский, Юрский, Высоцкий, Швейцер. Величайшие вершины! И глубочайшие темы. Почему этот «сукин сын» осмелился назвать их маленькими, коли они поднимают столь глубокие, вселенские вопросы места Человека, Личности в этом мире, вопросы Добра и Зла, Предательства, Таланта…

Пересматривая в стотысячный раз этот кладезь советского и мирового кинематографа, в который раз отметил множественные «нестыковки», пересечения и аллюзии, «неудобные» зыбким идеям справедливости и воздаяния, на которых до сих пор шатко пытается устоять европейская цивилизация — идей свободы, равенства, братства…

Почему Швейцер сделал беса (Николай Кочегаров) фотографически схожим с «нашим всё» Александром Сергеевичем? И тонкую шею Натальи Даниловой (вечной сержанта Синичкиной из «Места встречи») будто нарочно срисовал с известной картины Пушкина и Гончаровой в зеркале)?

И где та самая грань между Гением и Злодейством, Талантом и Бездарностью? И кто больше виноват в своих маленьких и больших трагедиях: некий мифический «черный человек» или это темная сторона твоей собственной черной души, способной уместить всех Иуд, убийц и растлителей до самых глубоких Кругов Ада.

Большой фильм большого советского кино!