Икс-Икс-Игрек

Укрывшаяся от мира в прибрежном уругвайском поселке семья встречает гостей из Буэнос-Айреса. Взрослые замалчивают истинные причины поездки пустотой вежливых разговоров, пока юная хозяйка дома Алекс не тратит времени даром, предлагая новому знакомому, 16-летнему Альваро, с ней переспать. Неторопливо погружая зрителя в омут своей драмы, аргентинка Лусия Пуэнсо усыпляет бдительность банальной, на первый взгляд, завязкой о влюбленности двух некрасивых угрюмых подростков. А затем без предупреждения уводит историю в крутое пике, ведь ему нравятся мальчики, а ей посчастливилось родиться с признаками обоих полов. Переплетая страхи, недосказанность, мифологические отсылки и выводя в название шифр заболевания, не имеющего отношения к состоянию героини, автор выводит трагичную формулу жизни интерсексуального человека.

«Икс-Икс-Игрек» происходит в иной, инфернальной действительности, где вечную ночь освещает палящее южное солнце, тяжелые тучи нависли в ожидании вечно близящейся, но ненаступающей грозы, а по земле стелются сумрачные тени. Шорохи, шепоты, шипящие завывания ветра над промозглым океаном заменяют музыку, конкретную географию местности вытесняет призрачное безвременье где-то на краю земли. Окрашенная в холодные тона история напоминает кровавую средневековую сказку без счастливого конца, где путь героев пролегает по костям, которыми уставлен дом отца Алекс, биолога. Главная героиня — не прекрасная принцесса, а жуткая химера, Альваро — не принц, а нищий, обделенный любовью бесталанный сын талантливого отца, творящего чудеса на операционном столе. Родившиеся не там и не теми подростки оказываются обречены на самоотрицание, изоляцию и ненависть к себе, в случае Алекс сублимированной в мрачных путаных рисунках, страшном комиксе об уродстве. Звучащий как архаичное ругательство диагноз «гермафродит» лишает шанса принять и полюбить себя, предопределяя девочке роль пугала для суеверных, будто сошедших со страниц злой сказки, детей и взрослых.

С такими, как Алекс, не случается детство, и попытки радоваться жизни отравляют обида и отверженность, многократно усиленные непредвиденным предательством единственного друга. Вынесенный генетикой приговор обрекает с самого рождения вести борьбу за свое будущее, тянуть неподъемную ношу, которую невозможно разделить с кем-либо. Отец девочки, защищающий редкие виды от исчезновения, попытался уберечь и свою дочь, укрыв от любопытных глаз и предоставив возможность в осознанном возрасте избрать пол. Но этот шанс обернулся и даром, и проклятием, озадачив необходимостью принять судьбоносное для себя решение, тем более ситуацию усугубил приезд столичного хирурга. Конструируя столь сложную ситуацию, автор пытается определить, существует ли приемлемый возраст для осознания себя в гендере, и есть ли способ раз и навсегда понять, кто ты есть на самом деле. Где проходит та грань, когда решение перестать принимать гормональные таблетки означает уже не простой подростковый бунт, а подсознательное желание самоопределиться.

Неумолимая симметрия, подчиняющая себе все в природе, становится основным композиционным принципом картины. Два пола, две страны, две семьи с проблемными детьми-подростками — отражаясь от одной незримой оси, темы и элементы дублируют друг друга. Метания родителей, ищущих выход из паутины проблем, находят отклик в исканиях их детей, как и судьбы младших меняют вектор судеб старших. Так семья Алекс пытается понять и принять пол своей дочери так же, как она ищет путь к осознанию самой себя. Лишенная любой романтики встреча двух колючих подростков становится неожиданным шансом заглянуть в бездну другого, обнаружив там неожиданные ответы на свои вопросы. Ситуации ребят прямо противоположны: там, где родители Алекс принимают и ценят ее со всеми особенностями, семье Альваро оказывается не по силам полюбить своего здорового ребенка. И пока девочка-волчонок постепенно обретает свою стаю, парень, чьи проблемы поначалу казались незначительными, безуспешно пытается вписаться среди родных.

В неспешной созерцательности фильма, нежелании размениваться на разговоры, работе на полутонах есть что-то от классических картин Бергмана и Тарковского. Подобно мастерам, Пуэнсо в «Икс-Икс-Игрек» за вытравленной пленкой, непростыми темами и неоднозначными конфликтами выражает простую общечеловеческую идею. Все герои находятся в неосознанном поиске, не счастья даже, ведь в этом безысходном полумраке концепция счастья кажется просто нелепой. Они ищут абсолюта, совершенства, которое остается незамеченным в лабиринте косности и цинизма, хотя находится прямо перед глазами. В детях, чудесных, какими бы не были, взрослых, растерявших доброту и наивность, но остающихся живыми под своими слоями копоти, в человеке, который есть венец творения. Как поразительно прекрасные цветы, как пестрые тропические рыбы-клоуны, как вымирающие черепахи, немилосердно выброшенные на берег волнами тысячелетий.

Очередная, так сказать, кунсткамера.

Затянуто, накручено, придумано. Художественное произведение, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мало гермафродитизма, надо изобретать невозможный для человека случай с половыми органами самца и самки, принадлежащие одному индивидууму. Зачем подавлять мужскую составляющую у такого индивидуума, если она хорошо развита? Мало того, что хорошо развита мужская составляющая, еще это индивидуум и стремится обладать мужчинами, а не женщинами. Мало этого, надо намекнуть на гомосексуальные отношения отчима и пасынка, которые поселились рядом с гермафродитом. Мало одного гермафродитизма, так сказать, главной героини. Надо еще придумать или намекнуть о неудачном лечении гермафродитизма отчима, которого потом, из неудачной переделки, переделывают в мужика. Актриса, так сказать героиню играет не плохо, играют неплохо и другие актеры, но стоила ли игра свеч?

Знаете, а я не увидел в этом фильме какого либо раскрытия темы нетрадиционной сексуальности. Строго формально конечно это фильм об андрогине, который терпит совершенно понятные сложности в социализации и личных взаимоотношениях. Режиссер не смущаясь старается удивить зрителя некоторыми подробностями и судя по отзывам — ей это удается. На уловку подаются многие и начинают рассуждать о природе сексуальности, тем самым отклоняясь далеко от сути. Это ведь не более чем провокация. Люсия Пуэнсо просто пыталась добавить фильму многозначительности.

На самом деле, это кино о родителях и отношении к взрослеющим детям. Перед нами показаны две семьи. В одной, отношения «родитель-ребенок» развиваются по вертикали. Родитель стоит высоко над своим чадом и даже в беседе не допускает возможности когда-либо сравняться. В другой мы встречаемся с тем, что родители не готовы совершить вмешательство в природу ребенка и весьма осторожно относятся к каждому эпизоду взаимоотношений. Вне зависимости от отношения окружающей среды они принимают своего ребенка таким, какой он есть. Не случайно ведь на главную роль был приглашен такой сильный актер как Рикардо Дарин.

Так что, если бы Люсия Пуэнсо не внесла в картину совершенно лишние сексуальные девиации, то кино бы вышло куда более сильным. Другое дело, что именно шокирующая тема похоже и привлекла многочисленных зрителей. А ведь и режиссура, и актерская игра, и операторская работа были на таком солидном уровне, что фильм едва ли нуждался в претенциозном усилении.

8 из 10

«Так, лишь члены слились в объятии тесном, как тотчас
Стали не двое они по отдельности, — двое в единстве.
То ли жена, то ли муж, не скажешь, — но то и другое,
Только лишь в светлой воде…»

Заявленный в названии синдром Клайнфельтера,- не что иное как приманка для широкого зрителя, и это, пожалуй, единственная дань эпатажу, которую платит Лусия Пуэнсо. Во всем остальном она вполне самодостаточна, от используемой гаммы красок, до используемой гаммы лиц, и лишь легкая асимметрия ее лица, взирающего на зрителя с фотографий, может рассказать, каких трудов ей это стоит.

Алекс. Ее волосы сухи как песок, ямки над ее ключицами пахнут прибоем, ее кожа, если провести по ней языком, солона на вкус — она проводит слишком много времени в море, вода которого напоминает ее телу нежные объятия околоплодной жидкости, она мечтает вернуться в эту жидкость, чтобы все начать сначала. Она русалка, урод, teratos, фотография ее, с узкой черной рамочкой вместо глаз, стала бы идеальной иллюстрацией для учебника медицинской генетики, она — классический истинный гермафродит. Периодически, выбираясь из моря, она ведет себя подобно дельфину, выбросившемуся на сушу: она задыхается. И бежит под душ, под дождь, чтобы переждать чувство удушья, жалея об отсутствии жабр, могущих освободить ее навсегда, когда бы она, точно айтматовский Мальчик, уплыла бы навстречу своему единственному источнику.

Идея самоопределения, по-видимому, слишком глубоко укоренилась в западной ментальности. Родители, произведшие на свет монстра, решили дать ему возможность права выбора, что скорее говорит об их ненависти, чем о любви. Что скорее говорит о желании получить сполна весь выигрыш от столь длительной, досовершеннолетней пытки, но это модно. Это даже разумно. Ведь существо, являющееся их ребенком, никогда не сможет иметь детей, что, может быть, не так уж и плохо, учитывая склонность подобного рода тенденций к вырождению, процветать. В конце концов, они и не выдерживают первыми, отвозя для-всех-девочку далеко от родного дома. Такая вот трансаргентина.

В отличие от семьи своей подопечной, Пуэнсо не смакует подробности боли и унижения. Она только наполняет кадр туманом, постоянно замыкающими солнце в полупрозрачный белый кокон облаками и сливающимися бликами отраженного морем света, создавая матовое сияние, в котором контуры любого помещенного в него предмета видны ясно и четко. Этакое королевство полной луны, вызывающей прибои прозрачной консервирующей жидкости, удобной для вращения. Каждый кадр как склянка на бесконечной полке кунсткамеры, в которую режиссер погружает милого ее сердцу уродца. Она не любит и не ненавидит, она бесстрастна как используемый для фиксации формалин,- совершенный фон для совершенного «между», — ничто не уйдет незамеченным.

Устав ждать милостей от природы и медлительных родителей, неделями договаривающихся о возможной операции, Алекс берет собственную инициацию в свои руки, попутно завершая сходный процесс у смешного мальчугана-гея, догадавшегося о своей истинной постдефисной ипостаси благодаря ненужному, казалось бы, до этого момента пенису, которым она была вооружена. И глядя на него, она понимает, что уже никогда не будет бояться. Впервые отключив разум, она ощупью, инстинктивно ищет свою сущность, доходя до крайней степени сенсуализма: правда лишь то, что чувствует она, то, что говорит вода, остальное от лукавого, и мальчик не пойдет за ней. Этой встречи могло и не быть, но Пуэнсо доводит происходящее до крайней степени натурализма параллельно своей героине, позволяя ей делать тот самый выбор, которого ее на самом деле лишили, как бы активно не утверждалось обратное. Она верит в свою русалку. Потому что Алекс, и она действительно уверена в этом,- не чудовище.

Она чудо.