Их первая ночь

Секс — как повод для знакомства

Залипнув на рейв-тусовке, Клара, учительница начальных классов, и Николай, художник-неудачник, не могут отклеиться друг от друга. В результате, не расцепляя объятий, они перемещаются в холостяцкую Колину квартирку — с мятым матрацем на полу. Коля — парень, что называется, на любителя, причём большого любителя. Ибо до неопределённой степени похож на Малкольма Макдауэла. А Макдауэл — тот ещё красавчик… Наверно, я уже ревную. Ибо есть к кому… Клара не из тех девушек — с фигурами парней и головами кукол. Клара — из тех, кем трудно не соблазниться. Из тех девушек, которым не нужна большая грудь. Она и так красивая. Даже лопатки, торчащие как крылья ангела, удивительным образом ей к лицу. Сорри — к спине. И всё в ней — одна сплошная сексуальность.

Потом они положенные 11 минут будут вдохновлять друг друга столь убедительными стонами, что даже Станиславский, находись он при этом, навсегда забыл бы свою знаменитую реплику. Да и как можно не верить увиденному, если всё здесь делают по-настоящему, как в кино для взрослых. Тем более что малоизвестным канадским актёрам особенно нечего терять, кроме своей измученной родины. Право, не знаю, как начинающая режиссёрша Анн Эмон смогла убедить исполнителей быть естественными во всём, но они, судя по всему, слушались её беспрекословно.

- Ты кончила?
- Нет… Но всё нормально.
- Нет, не всё нормально.

Разве это не типичный разговор людей, встретившихся первый раз? Но когда утром Клара решила ускользнуть по-английски, Коля сказал, что так не пойдёт, не по-канадски как-то. И разразился такой продолжительной тирадой, что впору брать на карандаш. Наверно, многие из девушек мечтали бы услышать что-нибудь подобное от своих парней. Даже те, кто ненавидят проповеди как жанр. А вот парни вряд ли бы согласились с ними. И вспомнили, как контраргумент, цитату из Ильфа энд Петрова: «Колю понесло!». Но и Клара тоже не осталась в долгу… И в этот момент фильм делает не вполне ожидаемый реверанс. После бурного соития в прологе все последующие обнажения приобретают преимущественно вербальный характер. И на смену геометрии внешних органов приходит симметрия внутренних монологов.

Телесное обнажение заменяется душевным стриптизом, который на поверку оказывается куда откровеннее и жёстче эротики. Чистое зрелище превращается в радиофильм, что может стать серьёзным испытанием для тех, кого захватило возбуждающее начало. И наоборот, сексофобы, предпочитающие всем видам сношений — разговоры по душам, и уже с большой долей вероятности успевшие отключить воспроизведение, могут в итоге остаться без порции любимой лапши. И какой порции! И какой лапши! В Анн Эмон умирает даже не сценарист (а он, кстати, и не умирает, ибо она снимает по своим же сценариям), а настоящий большой писатель. Аудиальный драйв, источаемый продолжительными репликами героев, может затмить и оральный, и вагинальный кайф.

Первый арт-хаус представителей данной страны, который осилила до конца, хоть и откровенно мотая в самом начале. Итак.

Около трех минут мы беззаботно наблюдаем, как люди, состоянии какого-то угара, прыгают в замедленной съемке — на первый взгляд вполне нормально начало, далее, более 10, откровенно стрёмная постельная сцена с некрасивыми телами и моментами «Подожди, я пописаю» (именно здесь я предпочитаю скакать по кадру, в поисках адекватного продолжения). Он засыпает, она молча встаёт, принимает душ и уходит… на этом мой сарказм объявляю закрытым, потому как начинается действительно жанровые рассуждения и, собственно, весь этот идиотизм приобретает смысл. Разговорное кино — оно не может не говорить.

То, о чём мы молчим: наши желания, надежды, ожидания, сомнения, неудавшиеся моменты. То, чего мы ждём от людей и не хотим отдавать им же. То, чего добились сами и куда думали попасть.

Мимолетная встреча, связь, обернувшаяся вытравлением из самых глубин того нутряного, что так нежно топили и забывали, не давая даже намёком попасть в мысли.

«Тонуть и погружаться на дно — не одно и то же». Они сами опустились на это дно, но кто-то всё ещё верит в сказку и жаждет жизни, а кто-то спокойно смотрит на свой разлагающийся труп внутри телесной оболочки…

Завтра я буду побеждать
Ночь и дождь,
Ибо смерть — не более,
Чем маленькая холодная вещь,
Которая совсем не важна.
Я протяну руки завтра.
Но только завтра.
Завтра.
Я протяну мои руки с большим наслаждением.

В европейских фильмах значительно чаще, чем в американских, люди Говорят. Порой на одних только разговорах построен весь фильм.

Канадский, но очень европейский по своей сути, фильм «Их первая ночь», как раз из таких, разговорных, ну и секса немного.

Снятый в 2011 году фильм участвовал в «Фестивале фестивалей-2012», с программой, которого я постепенно знакомлюсь. Впрочем, не все фильмы стану смотреть, конечно.

«Их первая ночь» в кинотеатре совсем бы не смотрелся, во-первых, это невольно возникающее смущение при эротических сценах, а в фильме они по-настоящему жизненные (а не такие как часто бывает в эротических фильмах), а во-вторых, когда герои начинают откровенничать, слушать их хочется лежа, задрав ноги и закатив глаза. И тут главное не уснуть.

Этот фильм режиссерский дебют. А к дебютантам я всегда снисходительна, и поэтому скажу — хороший фильм!

Когда вы в 30 лет вдруг потеряли себя и кажется, что уже нет возможности отыскать свою сущность, начать жизнь заново и наладить взаимоотношения с самим собой, тогда вам мало что остается, кроме как прожигать свою жизнь, утопая в беспорядочных удовольствиях, которые не приносят удовлетворения. Вы влачите жалкое существование в будни и забываетесь на все выходные, растворяясь в ночной жизни города, напиваетесь, употребляете наркотики, занимаетесь сексом, не участвуя в процессе целиком и полностью, а лишь поверхностью сознания отдаете себе отчет в том, что в вас чей-то член (ваш член в чьей-то вагине)…

А потом вы встречаете другого, и он такой же как вы, но более чувствителен и открыт. Он тоже гробит свою жизнь, только немного иначе. Его внимание к вам, его внезапно свалившееся откровение — словно крик о помощи. И вы обнаруживаете в нем себя… вы не можете сразу признать этого, не хотите верить, что вы такое же жалкое существо, как он… вы отрицаете, отталкиваете. Но в конце концов вас накрывает, приходит понимание «да, я такой же», и вам вдруг хочется рассказать ему всё, открыться, выплеснуться… и вы говорите, говорите ему обо всем…

Такой вот он, этот фильм «Их первая ночь».

6/10

Сначала была музыка. В каждом третьем современном французском фильме это «Les Amours Perdues» Elysian Fields. И были тела, отдавшиеся этой музыке. Сознания, погруженные в нирвану. Потом была любовь… Нет. Потом был секс. Им так не терпелось, что разделись они прямо в прихожей, только захлопнув дверь. Секс был довольно подробный, с прелюдией, основным содержанием и закономерным, что важно — взаимным, результатом.

Собственно, это, практически единственное событие в фильме, кое мы имеем удовольствие (или назовите как хотите) наблюдать примерно с пятой по десятую минуту фильма, и является отправной точкой кина «Их первая ночь». А что это за кино такое?

Если вы видели фильм «Город ангелов» с Николасом Кейджем и Мег Райан, то, возможно, помните, что помимо всего прочего, там были очень возвышенные беседы героев о высоком. Ну, что-то вроде: «Я думаю, какого вкуса твой поцелуй. Он вкуса неспелой груши…» Цитата, конечно, не точная, но то, что дикость дикая была — это запомнил наверняка. Благо, не одни подобные разговоры там были. А вот в «Их первой ночи» только разговоры. Не столь возвышенные, правда, попроще.

Герои фильма встретились впервые. Что они знают друг о друге? О, они знают имена — это очень важно, зачем, казалось бы? А еще он знает, как она делает минет, что она хороша в сексе, он знает её поцелуй, вкус её киски… Это я не просто так смакую интересности — это то, что обсуждают герои первые полчаса. И вот, красивые, казалось бы, и интересные философствования на тему, достаточно ли этих знаний чтобы знать человека, или все-таки еще нужно познать, как она ест обычную еду — кусочек хлеба, например, — на деле оказываются надуманными, неестественными и тоскливыми разглагольствованиями. А что было бы, если бы она ушла (а она почти ушла), пока он спал? Что бы они запомнили друг о друге, кем бы остались, и что была бы эта ночь в их жизни?

После этого разговора она уходит… Но возвращается снова: на улице дождь. И нас ждет еще целый час разговоров. На это раз тем будет больше — герои раскроются друг перед другом настежь, рассказав о давнем и недавнем, о важном и каких-то пустяках: о происшествиях на работе, травмах детства, неприятном запахе и многом-много-многом. Они несколько раз поменяют локацию в квартире: комната-кухня-ванна. Они покурят, поплачут. Мы увидим крупным планом их лица, что поможет нам глубже проникнуться исповедью эти двух посторонних друг другу людей. Хотя после этой ночи они, безусловно, перестанут быть чужими…

И вот зритель сидит, чутко внимая их разговорам, узнавая в них себя, находя им подтверждения в своей судьбе или просто принимая истории жизни двух людей, радуясь их радостям и печалясь их печалями. Зритель понимает, как много одиночества разлито в водах людского океана, как нужны нам порой эти важные незнакомцы, которым можно сказать все, что храним мы долгие лета под тяжелыми замками. Что незнакомый еще вчера человек сегодня может стать ему самым близким, действительно родным, ведь невозможно все время нести самому накопленные идеи, чувства, терзания, а делиться ими с привычным окружением часто просто немыслимо.

Вот только есть сомнения, что таких зрителей окажется много. Или хотя бы достаточно. Потому что фильм-разговор (но не со зрителем), фильм-претензия (но явно не состоявшаяся, ибо не особо понятно, на что), станет скорее испытанием терпения или заменителем снотворного, нежели приглашением к рассуждениям и предложением беседы по душам.