Дафна

Первое, чему учат в киношколах — это то, что кино невозможно без конфликта. Нет конфликта — нет истории. Нет истории — нет интереса. Нет интереса — нет кино.

Можно поспорить насчет конфликта в итальянской «Дафне», открывшей программу юбилейного двадцатого показа программ «8 с половиной фильмов» в рамках 41-го Московского Кинофестиваля. Главная героиня фильма — женщина с синдромом Дауна — по умолчанию находится в конфликте с миром: по крайней мере в единственной сцене, где вообще поднимается тема отношения к людям с синдромом Дауна, ее отец рассказывает, как три дня не мог подойти к ней после ее рождения. Более того, в самом начале фильма она теряет мать (что случилось так и останется за кадром), и дальнейшая история — это переживания Дафны и ее престарелого отца. И вот тут-то конфликт заканчивается, толком не начавшись. Камера просто следит за тем, как Дафна работает в магазине, окруженная любовью и уважением коллег. Как она слушает музыку. Как идет с отцом в пеший поход. Туристическая вылазка затянется на половину фильма, и уж тут-то явно было место для конфликта: у отца явно сдает здоровье, а герои ушли в какую-то глушь и явно заблудились. Но нет — никаких приключений, никакого саспенса. Вокруг сплошь милые, улыбающиеся люди. Обогрели, приютили, подбросили на машине. И концовка фильма неожиданно обрывочная.

Смотреть «Дафну» было бы невыносимо скучно, если бы, собственно, не сама Дафна. Словно желая опровергнуть собой дремучие стереотипы, она дерзит, умничает, философствует, поет, будучи похожей одновременно и на маленькую девочку, и на старушку. «Она пахла, как мы», — рассказывает отец о ее рождении. И это удивление — «она такая же, как мы» — наверно, и есть главное преодоление конфликта. Пусть и оставшегося за пределами киноистории.