Книги Просперо

При просмотре данной картины, мне вспомнилась история создания «Калигулы». Когда в уже готовый и, кстати, отличный исторический фильм постфактум добавили порно-сцены, чем обнулили всю режиссерскую работу.

Гению не нужен примитивный инструмент, такой как натурализм или эпатаж. Он на то и гений, что в его паузах и недосказанностях, порой больше содержания, нежели в избыточных полотнах и повествованиях иных гринуэев.

В данном же случае авторы попросту паразитируют на гении Шекспира. Бесхитростное чтение классики на фоне масонских символов, языческих мистерий и бесконечных, чаще безобразных голых телес…

Я не ханжа, но отказываюсь считать это искусством. Более того, очень хочется назвать вещи своими именами. Порнографию порнографией. Экскременты экскрементами.

Если взять текст шекспировской «Бури» (не принципиально, в каком переводе, лично я пользовалась переводом Донского) и просто методически посчитать, сколько раз там встречается слова «книга», «книги», «книжный» и остальные производные, то получится, на самом деле, очень небольшое число — всего штук восемь на всю пьесу. Большая часть приходится на монолог Калибана, требующего от Стефано убийства Просперо:

…Убей его во сне.
Но только книги захвати сначала.
Ему ты череп размозжи поленом,
Иль горло перережь своим ножом,
Иль в брюхо кол всади. Но помни — книги!
Их захвати! Без книг он глуп, как я,
И духи слушаться его не будут:
Ведь им он ненавистен, как и мне.
Сожги все книги.

Помимо этого монолога, есть ещё три мимолетных упоминания книг. В первом случае Просперо рассказывает о доброте Гонзало, что тот не только спас волшебника с маленькой дочкой, но и позволил ему забрать с собой наиболее ценные фолианты, которые Просперо «превыше герцогства» ценил; во втором — Шекспир намекает на то, каким именно способом Просперо вершит своё колдовство:

Я не могу таким же быть счастливым,
Как те, кому все эти чувства внове;
И все-таки я бесконечно счастлив.
Но мне уже пора вернуться к книгам:
Немало предстоит еще свершить.

И в последний раз Просперо упоминает книги в своём финальном монологе, когда прощает всех своих обидчиков и принимает решение отпустить прислуживавших ему эльфов… а также утопить все свои книги в море, «куда ещё не опускался лот».

То есть, получается, книги, конечно, важная составляющая образа образованного книгочея Просперо, но не то чтобы основная: всё-таки это история о мести оскорбленного колдуна, а не рефлексия изгнанного интеллигента. Почему Гринуэй для своей экранизации выбрал именно такое название? Причём тут книги и зачем строить вокруг них всю образную систему фильма?

Ну, в первую очередь потому, что это НЕ экранизация. Это фильм по мотивам: реконструируя (более-менее) сюжет оригинальной пьесы, «Книги Просперо» на деле оказываются двухчасовым признанием в любви средневековой культуре. Организация кадра построена таким образом, что волей (или неволей, у менее просвещенного зрителя) вызывают ассоциации с живописью Высшего Средневековья — с многоплановой постановкой, обилием персонажей и символических мизансцен, не заслоняющих, впрочем, основной сюжет, постоянным движением — камеры ли, персонажей ли, декораций ли, реквизита… В первую очередь, конечно, вспоминаются Босх и Брейгель-старший, но куда уместнее было бы сравнить происходящее перед глазами зрителей с живописью кватроченто и особенно Ботичелли: это такая светская и при этом одухотворенная итальянская условность, с яркостью красок, четко обозначенной перспективой и организованным вектором движения. Но при этом фильм не занимается просто воспроизведением или отсылками к произведениям мировой живописи конкретного периода: это такой кинематографический коллаж, составленный из обрывков средневековых текстов, условной (и порой фарсовой) театральности, анимации, кусков оригинального шекспировского текста «Бури», зачитываемого вслух Джоном Гилгудом, придуманных же Гилгудом монологов о видах волшебных книг, самих книг Просперо, необыкновенных и невероятных, балета, цитат, отсылок, прямых изображений цитируемых художественных произведений (картин или иллюстраций), воспроизведения их сюжетов на экране… Впечатления неповторимые: редко когда театрализованность достигается не за счёт кинематографического упрощения постановки (съемки на среднем плане в ограниченном пространстве), а за счёт кинематографических же средств — монтажа, движения камеры, постановки кадра — причем не на сцене, нет, а в специально созданном павильоне.

Впрочем, насколько тут уместно определение «театральности» — тот ещё вопрос. Конечно, «Книги Просперо» — это не «Буря» Джулии Теймур, это куда более условное и пластическое зрелище, которое, в принципе, можно отчасти реконструировать в театре. Но как в театре передать рассказы о книгах? Как воспроизвести ту особую магию, которая возникает, когда кинозрителю показывают обрывки текстов, иллюстрации из тех или иных книг, их магические свойства? А ведь не создашь эту библиофильскую завороженность коллекцией Просперо — не сыграет так сильно финал, где он уничтожает эти невероятные, потрясающие книги, не возникнет вот этого спорного чувства, когда вроде и понимаешь, зачем и для какой цели персонаж это делает, но при этом не можешь избавиться от почти физического страдания из-за такой утраты…

Так что нет, «Книги Просперо» — это, безусловно, фильм. Расширяющий понимание того, как может выглядеть фильм и на что способна кинематография, пусть даже использующая язык других искусств, но разве же это плохо?

Честно говоря, после «Книг Просперо» страшновато смотреть «Гольциуса и Пеликанью компанию»: не обернётся ли прямое использование театральной эстетики во вред истории, особенно когда мы уже видели, насколько органично чувствует себя театр в кинематографе Гринуэя?..

Но тут, конечно, надо смотреть.

Фильм Питера Гринуэя подобен бриллианту, сверкающему разными гранями.

Одна грань — достаточно вольная интерпретация пьесы Шекспира «Буря».

Просперо — герцог Миланский, любитель наук и искусств, передал бразды правления своему брату, чтобы ничто не отвлекало от высоких материй, и был вскоре им свергнут за ненадобностью. Будучи отправленным на смерть в море на полусгнившем корабле, герцог, тем не менее, выжил и вместе с трехлетней дочерью и слугами обосновался на острове, где с помощью магических познаний сумел подчинить местных духов.

Спустя двенадцать лет миланская знать во главе со своим новым герцогом попала в жесточайший шторм и была выброшена на берег острова Просперо, предоставив ему возможность сполна поквитаться со своими обидчиками. Сыну своего брата он вначале внушил, что отец мертв, а потом заточил его в темницу. Отца, наоборот уверил в смерти сына, и устроил ему и его свите легкое помешательство, подбивая сопровождающих на захват власти.

Вдоволь натешившись, Просперо прощает брата, тем не менее, требуя вернуть герцогство, а свою дочь отдает в жены за его сына.

Текст знаменитой пьесы не разложен, как обычно, по ролям, а полностью читает Джон Гилгуд (Просперо). Его монотонный голос — еще одна грань фильма. А другая — каллиграфия по-английски, тексты, которыми бывший герцог заполняет свои Книги.

Книг много — Воды, Памяти, Архитектуры, Мифов, Смерти… Созданные с помощью искусной анимации и спецэффектов они предваряют и обозначают тему последующих эпизодов.

Поворачиваем бриллиант — и видим балетную постановку или, может быть, пантомиму, где самым непревзойденным по пластике, несомненно, является Майкл Кларк (Калибан).

Но все происходящее можно воспринимать и как ожившие картины импрессионистов, построенных на сиюминутном восприятии пиршества красок, обнаженных фигур, архитектурных декоров, скользящих тканей, изысканных костюмов и, конечно, музыки и каллиграфии текста.

«Книги Просперо» чем-то напоминают представления Цирка дю Солей. То же обилие второстепенных фигур, создающих «глубину кадра», те же виртуозные гимнасты-духи, те же певцы — прологи эпизодов.

А все вместе — завораживающий двухчасовой видео и звукоряд.

Классика арт-хуаса, кино не для всех.

8 из 10

Действие фильма предельно театрализовано, как того и требует дух шекспировских постановок. Сюжет этой небольшой пьесы подан точно, но в чисто гринуэевском духе. А это значит много голых тел, большая (повторюсь) театрализация и высокий общий эстетический уровень. В голове непременно возникают мысли о том, насколько постмодернистский дух фильма Гринуэя перекликается с духом шекспировских пьес. Ведь Шекспир работал с людской массой, толпой, а вкусы толпы нам известны. Но при этом Шекспир есть Шекспир, и его произведения бессмертны. В творчестве Г. Всегда был сложный синтез низкого и элитарного, что не обошло стороной и этот фильм.

Центральное место уделено библиотеке Просперо. Все эти роскошные фолианты выстраиваются в длинный ряд памятников европейской культуры, щедро поданный зрителю. Остается только напрячь глаз и разглядывать, да предаваться размышлениям на такие темы, как: взаимоотношения науки, искусства и политики, оторванности ученого от земных дел (образ Просперо и его острова хрестоматиен), безграничности, но тщетности познания (vanitas) и так далее. Если у Шекспира книги подобны гримуару, и необходимы для колдовства, то фильм наделяет их символизмом.

Не всем персонажам уделено одинаковое внимание. Трио Тринкуло — Стефано — Калибан особенно страдают от условности. Последний, правда, выделывает всяческие па как профессиональный хореограф.

В итоге могу сказать, что этот фильм — мой любимый в фильмографии режиссера. Его приятно пересматривать. Также он лучше всего способен донести, что собой представляет стиль Гринуэя.

10 из 10