Мертвая Европа

Незадолго до смерти отец Айзека много чудил, вводя в исступление своего сына своей загадочностью, оборвав свой бред внезапной смертью, показавшейся всем несчастным случаем, хотя нам было видно, что из жизни он ушёл собственноручно, самоубийством прекращая бессознательный кошмар, оставив после одни загадки, покрывающие мраком судьбу странника, а, быть может, и беглеца.

Появившийся повод прокладывает молодому человеку дорогу на родину предков, из Австралии в непостижимо далёкую Грецию, откуда не то бежал, не то уехал его отец, возвращающийся теперь в ручной клади урной с прахом, который сын собирается развеять над простором родной земли, воссоединяя с ней разлучённого. Но встреча с Родиной добавляет таинственности, покрывающей прошлое человека, которого он числил добрым отцом.

Нити и связи ведут профессионального фотографа из Афин в Париж, а следом — в Будапешт, где он, увлечённый творчеством, становится наблюдателем новой эпохи, в которой погряз некогда блиставший величием Старый Свет, оказываясь лицом к лицу с миграционными потоками, смешением наций, издержками мультикультурализма и дестабилизацией нравов, разложивших его традиционный уклад.

Фотографический взгляд возвращенца упирается в грязные подворотни и замусоренные окраины, в залежи клошаров и мутные взгляды новоявленных горожан. Общие планы былого архитектурного величия сужаются, опускаясь вместе с камерой до комнатного уровня новоисторических бетонных коробок, набитых под завязку несчастными перебежчиками, привозящими несчастья вслед за собой.

Создавая заданную новеллической историей Христоса Циолкаса атмосферу упадка и запустения, Тони Кравитц погружает главного героя (Айвен Лесли) в состояние отрешённой опустошённости, нагнетая в нём напряжение туманной недоговорённости, сгущающейся вокруг памяти его отца, уже не столь светлой, какой она представлялась ему раньше, наваливаясь на сердце подозрением вместе с грузом ответственности и непонятной вины.

Нарастающее смятение обостряет найденный в кустах еврейский бродячий подросток Йозеф, уводящий выручалу в трущобы, где едва завязавшееся знакомство обрывается срочным исчезновением, наваждением преследуя путешественника, неотступно следуя за ним по городам, связываясь именем другого мальчика, с которым был знаком умерший отец.

Усугубляя психологический гнёт, Коди Смит-Макфи делает мальчишечью роль из симбиоза инфернального с паранормальным, блуждая бликами и полутенями по старым фотографиям, а потом вдруг поворачивая навстречу распахнутый взгляд, проводя им грань между мистикой и реальностью, которая ускользает от сознания странника, вращающегося в водовороте сексуальной свободы и беспорядочности, подхваченный деструктивным потоком, заливающим расколовшийся континент.

Но, похоже, весь мистицизм существует лишь в голове ошарашенного открытиями фотографа, которому, разглагольствуя, выносит мозг морально разложившийся старший брат (демагогический Мартин Чокаш), провоцируя катастрофические последствия последней встречи с неприкаянным юношей, вместе с окончательным падением настигающего его с подобием искупления, либо дурным знамением для покойной Европы — это уж, кому как.