Принцесса

Главная проблема этого фильма вовсе не переходный возраст девочки Адар и ее друга Алана. Главная проблема — безразличие взрослых. Мы наблюдаем историю двух беспризорных подростков, которые ведут себя соответственно возрасту и статусу беспризорника: дурачатся, не хотят учиться, пробуют первую сигарету, интересуются вопросами секса. Алан беспризорник в прямом смысле: непонятно, где его родители и есть ли они вообще, его жизнью никто не интересуется. А вот у Адар на первый взгляд все благополучно: свой дом, мама, заботливый отчим. Но это на первый взгляд. По мере развития сюжета мы узнаем массу неприятных и отвратительных секретов. Отчим Михаэль — извращенец, он пристает к своей падчерице и к ее другу. Причем сам Михаэль считает это абсолютно нормальным.

Самый главный монстр в этом фильме — мать Адар. В начале фильма я думала, что эта измученная работой женщина даже не подозревает о том, что происходит с ее дочерью. Но потом становится ясно: она не хочет ничего замечать, все знает, но делает вид, что ничего не происходит.

Визит мамы в школу меня удивил. Для этой женщины самое главное, чтобы Адар не отчислили, а причина, по которой девочка не ходит в школу, ей безразлична. Для этой матери семейства самое главное — это соблюсти все внешние приличия. Она спокойно принимает у себя в гостях незнакомого мальчика, потом спокойно наблюдает, как муж растлевает его. Она все знает, но страсть к Михаэлю не позволяет ей развестись с мужем-извращенцем, который, кроме того, еще живет за ее счет.

Вместо этого она срывается на дочь (это мы наблюдает уже в начале фильма). Адар в порыве гнева несколько раз называет мать шлюхой, думаю, что девочка права. Для этой женщины ее животные потребности важнее собственной дочери.

В этой ситуации жаль только детей: они никому не нужны. Взрослые вызывают отвращение. И эти фразы: «С ней что-то происходит», «У тебя все в порядке?» — просто убивают. Вы же, взрослые, видите, что у девочки вообще все не в порядке, ребенок в депрессии. Вместо того, чтобы задавать свои тупые вопросы, лучше бы подумали, как помочь ребенку.

Ненасытный бойфренд пристаёт к дочери своей подруги, обращаясь к ней на мужской лад, провоцируя дезориентацию у подростка, едва лишь начинающего проходить свою сексуальную идентификацию, побуждая девочку моделировать в себе оба поведенческих типа, облегчая свою жизнь известной детской манерой указывать на другого, с известным отрицанием: «Это он, а не я».

Вот и здесь, девочка Адар начинает реагировать на мужской интерес с позиции мальчика Алана, предоставляя воображаемому приятелю отбиваться от назойливого соседа, одновременно исследуя пробуждающееся в себе женское начало, находясь в смешанном состоянии сексуальной раздвоенности и недоумения, создаваемого Широй Хаас и её почти двойником Адаром Зохаром-Ханецем, вместе формирующими провокативную среду сексуального дуализма и эротической активности между совершеннолетними и несовершеннолетними действующими лицами этой картины, воспринимающимися не столько как плод фантастических желаний, сколько формой прагматичного разбора отношений, где сознание взрослых, очевидно, уступает детской логике, постигающей несовершенство бытия и порочность связей, отражающихся в неочевидной игре иллюзий и реальности, которую ведёт петляющий режиссёр, используя рискованную комбинаторику образности подросткового мышления, заняв место экспериментирующего психоаналитика, который, может показаться, и сам чуточку не здоров.

Головоломный и неочевидный сюжет повисает неким миражом сознания, вызывая при просмотре отстранённость от вяло текущей истории, эмоциональная составляющая которой нейтрализована размытостью границ ложного и истинного, что, вызывая скорую усталость от утомительных попыток разгадать придуманный режиссёром ребус, сводит просмотр к нетерпеливому ожиданию любого ободряющего конца.