Бен Икс

Когда-то много лет назад, на международных курсах английского, я познакомился с 19-летней девушкой Мартой из Дании с синдромом аспергера. Мы переписывались с ней по Интернету почти четыре года. Марта очень много рассказывала мне в электронной переписке о своей жизни. В том числе о попытке суицида, которая произошла с ней в 16 лет, когда она в ванной комнате перерезала себе вены, но благодаря вернувшемуся с работы отцу осталась жива. О том, как ей сложно было жить в собственной семье — со своими родителями и братом. О том, как в школе у неё практически не было друзей. О том, какое огромное количество лекарств ей пришлось принимать, чтобы стать «эмоционально взаимодействующей» с окружающими — именно так я примерно переводил её выражение «emotionally interactive». Помню, как она позвонила мне по телефону (единственный раз за всё время) и почти плакала, говоря о том, как доктор заставляет её отменить часть препаратов, поскольку они создают чрезмерную нагрузку на сердце. И как тяжело ей будет теперь, потому что без этих лекарств она не может нормально учиться в институте и изучать латынь, очень быстро устаёт и забывает привычные вещи. Письма от Марты всегда были небольшие по объёму, с минимумом прилагательных, но очень конкретные. Она старательно отвечала на все мои вопросы и хотя бы немножко, но затрагивала все темы, которых я касался в своём письме. Честное слово, это выглядело, словно ты переписываешься со школьником — но не с тем, кто учится правильно читать и писать, а с тем, кто учится правильно реагировать на твои послания, быть «emotionally interactive». Было видно и то, как одновременно непросто ей даётся наше общение, и как оно ей необходимо. В тот момент, когда мы прекратили переписку, состояние её относительно стабилизировалось, и она даже стала встречаться с парнем, но не уверен, что в её жизни и теперь всё хорошо.

К чему я написал такое длинное вступление? К тому, что первые две трети фильма Ника Бальтазара показались мне очень реалистичными и великолепно передающими внутренний и окружающий мир молодых людей, страдающих разными формами аутизма. Понятно, что являясь художественным кино, «Бен Икс» не лишено определённой доли художественного вымысла — тем более, что Бальтазар, наряду с аутизмом, затрагивает в своём фильме тему подростковой жестокости в отношении тех, кто «не такой как все». И это тоже показано убедительно и по-настоящему страшно, как в лучших образцах фильмов на эту тему — «Класс», «Чучело» и тому подобных.

Главный герой фильма Бен куда комфортней чувствует себя в компьютерной игре, чем в реальной жизни, где его ждут непонимание, насмешки, унижение, травля. Единственная возможность найти друга и любовь для него — виртуальная реальность. Там его понимают, там над ним не смеются, там у него даже есть своя «healer» (целитель), которая способна не просто вылечить, но найти слова, дающие силу жить.

В реальной жизни он изгой и посмешище в глазах большинства окружающих. В лучшем случае, его просто предпочитают сторониться, в худшем — загнобят. Он постоянный предмет наблюдения со стороны докторов, ему стараются помочь адаптироваться учителя, он может найти пару-тройку сочувствующих учеников и его, несмотря ни на что, по-прежнему любит мама. Но и только.

Таковы исходные данные и дальше у режиссёра был выбор. Либо продемонстрировать, что, несмотря на все жизненные трудности, люди с синдромом аспергера способны успешно взаимодействовать с окружающим миром, находить друзей и любимых, что такие люди имеют свои человеческие достоинства и могут заслужить уважение, как и прочие члены общества. Либо показать, что такие, как Бен, обречены и не смогут избежать постоянной участи изгоев. Или же придумать, что-то своё, новое и необычное.

Вместо этого, Бальтазар предпочёл трэш. Ту несусветную чушь, которая начинается в фильме после сцены, когда Бен выходит из вагона, в котором он ехал со Скарлайт, даже сложно передать словами. Такое впечатление, что режиссёра в этот момент подменили, или у него закончились всякие идеи, или он просто тупо перестал понимать, что снимает и начал лихорадочно пересматривать десятки других картин, вытаскивая из них отдельные фрагменты, чтобы в концовке зрители нашли как можно больше дежурных штампов.

Мне просто хочется орать: «Зачем?!» Зачем битый час скрупулёзно вскрывать скальпелем самые неприглядные стороны жизни главного героя? Зачем показывать зрителям нагишом всё больное нутро как оно есть? Зачем нужна была трогательная история влюблённости юноши-аутиста в Скарлайт, из которой можно было сделать шедевр?

Чтобы потом просто всем сказать: «Покайтесь, дети, Бен хороший, ибо завещал нам Христос возлюбить всякого ближнего своего»? Чтобы продемонстрировать, как аутист внезапно решил обличить человеческие пороки и раскрыть свою боль и страдания как можно большему числу людей, что для таких, как Бен, вообще противоестественно?

Бальтазар в хлам уничтожил своей глупой, религиозно-слащавой концовкой всякую индивидуальность своего героя, обесценил и упростил до уровня дешёвой сопливой мелодрамы трагедию его взаимоотношений с окружающим миром и любимой девушкой. Не разрешив ни одного конфликта, придумал сказку, в которой нет ни грамма правдоподобия и ни грамма сочувствия к главному герою и его судьбе.

Несмотря на улыбающееся лицо Бена, в конце фильма, вместо живого человека, мы видим клинического идиота, которого от реальной, тяжёлой, но настоящей жизни, изолировали в придуманную режиссёром виртуальную реальность и заставили играть по чужим правилам. Это уже не тот Бен, который рассказывал нам историю своей жизни и который отважился прийти на первое в своей жизни свидание. И это уже вообще не про аутизим. Финальные сцены фильма — не победа для таких, как Бен, но их поражение. Когда единственный способ достучаться до окружающих — апеллировать к Христу, это демонстрация того, что авторы фильма просто не знают, что со всем этим делать. И смотреть на это совершенно невозможно.

Бен за столом — разрезает тост на две половинки. Ему сложно поговорить о простых вещах даже с собственной матерью, поэтому она разговаривает за двоих. Бен на столе — со спущенными штанами. На него направлены объективны камер телефонов, вокруг куча одноклассников, их лица выражают искренний восторг. Стол учительский. Бен на остановке — снимает на камеру целующихся людей, это необходимо для того, чтобы в дальнейшем суметь подражать этому. Бен идёт по школьному кампусу — пытаясь быть незаметным, натыкается на всех, на кого только можно. Бен за компьютером — играет в любимую игру. За ней он проводит большую часть времени и ощущает себя наиболее комфортно. У Бена синдром Аспергера.

«Бен Икс» — яркая иллюстрация того, о чем размышлял Морган Сперлок в «Самом величайшем из всех когда-либо проданных фильмов». Если тебе нужны деньги для съёмок, ты, скорее всего, найдёшь того, кто сможет помочь. Но как, взяв средства и подписав контракты, остаться собой и как можно более бережно сохранить первоначальный замысел? Эту дилемму Ник Балтазар и его партнеры по съемочной площадке с переменным успехом решают на протяжении всей картины и крупные решения им удаются куда лучше детальных.

Многое в фильме завязано на любимой, по сюжету, компьютерной игре героя — фэнтезийной ММОРПГ из середины нулевых под названием «Archlord». Это не просто увлечение и даже не сильное увлечение. Главный герой, Бен, ведёт двойную жизнь и, по всей видимости, из-за своего недуга, деятельность в реальном мире, во многом, строит через геймерские решения. Ежедневная гигиена — создать или отредактировать аватар. Вставить наушники — заслонить чуждый шум другим, более дружественным. Почти все происходящее с ним в жизни, Бен в воображении соотносит с игрой, что позволяет создателям фильма поиграть с формой своего детища. И вот уже кадр с двумя хулиганами, избивающими главного героя, превращается в кадр, где два огромных огра лупят маленького персонажа, очевидно, обладающего иными игровыми особенностями, нежели физической силой.

Не раз и не два реальные события трансформируются в игровые моменты. Не раз и не два рядом с главным героем как бы всплывут плашки с инструментарием из любимой многопользовательской ролевой игры, которые помогут сделать тот или иной выбор. Продакт плейсмент? Еще какой наглый, но черта с два что-нибудь помогло бы понять героя лучше, чем такой ход. А вот когда дело доходит до грубостей — детального плана иконки игры, на которую кликает герой, диких размеров плаката с ее названием над кроватью, монолога одной из героинь, в котором она произносит названия захваченных локаций, дабы доказать Бену, что он и в жизни что-то может — вот тогда фильм превращается в подобие рекламного баннера. Что, впрочем, простить нетрудно, хотя осадок всё равно останется.

Третий слой картины, помимо того, что случается с героем в реальности и того, что творится в его сознании — отрывки документальной ленты, съёмки которой происходят в самом фильме. Его герои — учителя и родные Бена — дают эдакий взгляд со стороны на происходящее, на то, кем Бен является для них и для мира. Фрагменты этих интервью смешиваются с остальным действием картины. Такое любопытное решение делает «Бен Икс» не просто какой-нибудь психологической или социальной драмой. Взять персонажа, имевшего реальный прототип, и дать возможность рассмотреть его под тремя разными углами, включая непосредственно сознание — это уже, если хотите, гипер-псевдодокументалистика.

А всё потому, что нужно изгаляться. Фильм о странном парне-одиночке уже нельзя вытянуть на банальных издевательствах со стороны сверстников, затрудненного понимания действительности и игровой зависимости. Нужно что-то большее. Нужны гиперболы, да покруче. Нужно заболевание — синдром Аспергера, в силу специфики, подойдёт идеально. Просто упомянуть недостаточно — нужно выдоить до последней капли. И обязательно нужен какой-нибудь перфоманс, касательно реалистичности которого потом будут долго спорить. От выдуманных друзей никак не избавиться — ну, пусть хоть с виртуальной реальностью связаны будут. Ник Бальтазар всё это очень хорошо понимает. «Бен Икс» — настоящий фильм двадцать первого века, в лучшем или худшем понимании этого слова, уже решит сам зритель, в зависимости от собственных взглядов на то, каким он хочет видеть кино.

Роли душевнобольных ставят перед актерами, пожалуй, наиболее трудные задачи. В процессе работы над ними можно выбрать два пути: либо непосредственно наблюдать за людьми, страдающими «нужным» актеру недугом, как это делал Дастин Хоффман, работая над образом аутиста для «Человека дождя». Либо положиться на режиссера: здесь результат может быть как относительно приемлемым (работа молодого Ди Каприо в «Что гложет Гилберта Грейпа»), так и откровенно карикатурным («Радио»). Как говорили древние — Tertium non datur. Исполнитель заглавной роли в ленте «Бен Икс», видимо, выбрал второй вариант и во многом прогадал. Его в целом симпатично сыгранный образ замкнутого в себе поклонника компьютерных игр, страдает несколькими существенными недостатками. С одной стороны, получился эклектичный набор из самых разных психических отклонений. Тут вам и заявленный синдром Аспергера, и аутизм, и шизофрения. При этом выраженность заболевания эклектична: Бен Икс то более или менее социализирован — по сюжету, он учится в обычной школе, причем считается там успешным учеником, то абсолютно неконтактен (и становится непонятно, как н учится в школе), то страдает галлюцинациями, то вспышками ярости.

Такая мешанина приводит к отсутствию внутренней логики образа. Возможно, глупо требовать логики там, где речь идет о душевнобольном. Однако, заявлен-то именно аутист, а их модели поведения как раз прогнозируемы: собственно, один из симптомов атизма — неукоснительное следование своего рода «распорядку дня», причем, чем сильнее форма недуга, тем более замкнут в скорлупе выбранных моделей поведения больной. В случае с Беном Икс тяжесть болезни варьируется — здесь фабула явно управляет действиями героя. Поэтому в сюжетно важных местах он либо проявляет крайнюю степень асоциальности, например, негативно реагирует даже на прикосновения родителей, либо решается на поездку по железной дороге за Скайлайт — партнером по компьютерной игре, не знающим Бена в лицо и пригласившим его на свидание вслепую, — но не может с ней заговорить (буквально — не может вымолвить ни слова, даже представиться — так и остается неузнанным, «просто попутчиком»). В последнем случае искусственность особенно бросается в глаза: решившись на поездку, герой смог бы выдавить из себя хотя бы слово, в противном случае он никуда бы и не поехал. В рамках одного (!) эпизода болезнь проявляет себя в различных крайних формах. Никакого другого объяснения, кроме как «это необходимо по сюжету» найти невозможно, что в целом не может пойти в актив режиссеру и сценаристу.

Фильм ставит много любопытных вопросов (здесь и проблемы самоидентификации, поиска себя в социуме и т. д.), указывает на актуальные проблемы (насилие в школе — проблема, видимо, из разряда «вечных»). Ощущение, что в заявленный хронометраж можно было вписать больше, не покидает до конца просмотра. Ощущение, безусловно, крайне субъективное, и мы не относим его к списку достоинств или недостатков ленты.

«Все, что я говорю — это правда. Даже, если я вообще ничего не говорю». Бэн верит в свои слова, в себя больше, чем верят в себя его одноклассники и даже взрослые. Он искренен, добр, честен, справедлив, а значит — умен.

В реальности игры он точно знает, что он делает, чего он достигает, и знает, что достигнет. В реальности жизни он может только учиться повторять за людьми, рассматривать их и сторониться. Здесь он неуверенный, от того, что не понимает, что от него хотят, и что есть их слова.

Он не знает как и каков же механизм взаимодействия внутри социума, но все видит, чувствует, слышит и переживает.

Он боится пространства этого мира, он не защищен, и как он может быть защищен, если этот мир не создан для таких единиц, как Бэн? Его грань стерта: реальность, игра — что есть здесь, что есть там. Для обычных людей здесь, для стратегов — там. Что может дать беспечное, распущенное, утопшее здесь, что дает прекрасное, законное, почтенное там?

Как бы он не думал, чтобы он не делал, чтобы он не творил, он уникален и это необходимо принять обществу, и как можно скорей. Ты теряем культуру, теряем нашу истину, ситуация зашла слишком далеко.

«Я тот, кто вечно не прав. Никто так и не смог мне объяснить, что значит правильно». Вот они надуманные правила, которые люди просто выполняют, потому что так надо, потому что мы дисциплинированы, потому что мы живем в обществе высокоразвитых людей. И что все это значит? Ничего, а может это есть хаос.

Бэн притягивает к себе ущербных, побитых мира сего, и они пытаются его потянуть за собой, но он знает свою природу, пусть и сторонится ее. Высокочастотная природа Бэна, природа избранных.

А что предлагает общество? На авось. Что поделать? И что делать в таком обществе? Если мы не нужны друг другу, кому мы нужны? Пока мы каждый за себя, в мире мы имеем то, что имеем.

«Я хотел, чтобы сын ходил в общую школу, а моя жена, бывшая жена, мы ссорились из-за этого, но он был умнее, гораздо умнее своих сверстников, в десять раз умнее». Вот непонимание человека, непонимание семьи, не понимание микросоциума, не понимание макросоциума, не понимание страны, части и целого мира.

На протяжении фильма показан диалог религии, а скорее, веры. Веры в воссоединение, в доброту, в обратимость, в принятии и любви.

Почему многие из нас не хотят принять тот факт, что мы отличаемся друг от друга, что другой человек не есть ты, что он думает, живет, переживает, поступает в разрезе индивидуальной бытийности?

Претендуя на мир другого человека, спешим утвердить себя в своей несостоятельности.

«У таких детей как он нет шансов, они легкая добыча». Ну почему же нет. Есть! Развивать общество, объяснять, показывать, заложить, построить, жить вместе. Взрослые должны меняться, чтобы прекратить дебоши среди молодежи.

Он понимает, он все понимает, что происходит, что так нельзя, он стыдится. Он живет, он живет в своем мире, и он у него есть. Так от чего, так злы люди, если мир есть и у них. А есть?

«Он чрезмерно чувствителен, он чувствителен, эмоционально нарушения, легкая форма психоза, немного напряжен, как и его мама. Мы ведь может рассмотреть его поближе». «Поближе к чему?» Много слов, много умозаключений, много заученного и непостоянного, много всего и нет свободы, нет души.

«… Внезапно они поняли, что со мной. Больной мозг. Синдром Аспергера. Одна из форм аутизма, или я болен аутизмом». Чтобы мы не делали, не применяли, мы предлагаем себя, жалеем себя, очень узко и кощунственно для другого организма.

«Он 12 лет потратил на учебу, но так и не научился оставлять свой нос в покое». Показательно! Разбираясь и копая других людей, нужно раскопать себя.

Красиво сказать, не значит быть ответственным в своих деяниях. И почему жизнь Бэна иллюзорна? Каждый человек строит свои иллюзии, кто в какую диаметральность. И где нормальная жизнь для каждого отдельного человека. Вот они части, которые не сходятся в единое целое у нормальных людей. Ярлык.

«Это вулкан, никогда не знаешь, когда начнется извержение, бомба с часовым механизмом, живущие среди нас: «Часто реакция наступает гораздо позже наступления причины». Вулкан извергается под натиском своей природной структуры. Бомбы создают люди. Среди нас живут и те, и те. Нам необходимо создавать условия, в которых мы будем осознанными, внимательными, добрыми.

«… Если мы будем жить как и раньше, мы проиграем эту игру. И будет енд гейм».

Он пытается понять, принять правила здешней игры, но не понимает, не может одеть то, что не является его природой: он постоянен в своих качествах, человеческих, мало кому данных.

Любой конец может быть началом.

«… Мне многому чему пришлось учиться, но я забыл научиться самому важному — это научиться лгать, обманывать». И он, на какой-то совсем непродолжительный момент, меняет свою монету, на монету тех, кто поглощал его, и казалось бы, победил. Разговаривать и действовать на их языке, чтобы уйти и принять свою природу окончательного, завершенного акта.

Человек счастлив в своем чувстве открытия, откровения, любви, достоинства, божества.

Слушай и услыш! Мы слушаем и думаем, что слышим, мы видим, и думаем, что увидели, мы любим, и думаем, что любимы. И не все, что мы слышим, нужно слышать. Мы делаем выбор. Наше все, это только наше. И не более каждого в отдельности; части. Соберем воедино?

8 из 10