Видео Бенни

Любая картина Михаэля Ханеке оставляет столь гнетущее, страшное впечатление, что в пору назвать его режиссером хорроров, а не городских психотриллеров. «Видео Бенни», даже на мой бывалый синефильский взгляд, даст фору каким-нибудь изощренным кровавым спектаклям Ардженто, прежде всего потому, что Ханеке всегда бесстрастен, отстранен даже при демонстрации самого чудовищного насилия и девиации. Арно Фриш, безумно солирующий в первых «Забавных играх», в «Видео Бенни» — еще подросток, оттого жутко наблюдать полную нравственную индифферентность его героя. Вообще, вероятно, большинство писавших о фильме скорее всего читали мораль о бездуховности Европы конца века, о девальвации традиционных ценностей, о двуличии буржуазной семьи.

Однако, сила этой ленты Ханеке в том, что она ставит диагноз, режиссер не морализирует и не обличает, создавая при этом меткую метафору общественной и личной жизни в Европе рубежа эпох. Фоном (явным, очерченным, чтобы его было нельзя не заметить) проходят политические события тех лет (прежде всего гражданская война на Балканах), но и сами события, рассказанные в «Видео Бенни», сплетаясь в страшный узел, хоть и показаны дотошно, подробно, маниакально тщательно, как в «Седьмом континенте», хоть и не столь экспериментально, но все же новаторски. Это касается, в первую очередь, конечно самого изображения насилия, вытесняемого режиссером в кашированное пространство, травматичного, а потому неизобразимого.

Как и у Содерберга, на дебют которого Ханеке не мог не ориентироваться, видеотехнологии, сделавшие операторами и режиссерами самих участников событий, становятся посредниками для удовлетворения девиантных наклонностей у героев: сексуальных в «Сексе, лжи и видео», психопатических в «Видео Бенни». Однако, оба режиссера понимают, что прогресс сам по себе не может быть злом, технологии губят человеческое в человеке, потому что он сам этого хочет, используя их себе во вред. Поскольку Бенни мнит себя демиургом своей и окружающей жизни, способным монтировать, перематывать и приостанавливать жизнь, он и становится духовным инвалидом, никак не ощущающим тяжести совершенного им.

«Видео Бенни» — довольно сложно выстроенная притча о индивидуальной и коллективной ответственности, участие в ней постаревшей Ангелы Виклер, эмблемы «нового немецкого кино», снявшейся в главной роли в одном из лучших фильмов этого направления — «Поруганная честь Катарины Блюм» Шлендорфа и Тротта, маркирует очень важный акцент. Повесть Генриха Белля и ее экранизация Шлендорфом и Тротта — важное событие для «новых левых» Германии, обвинение против шпрингеровской истерии конца 70-х, связанной с преследованием РАФ и «симпатизантов». И вот вновь Винклер — что это если не намек на то, что «новые левые» породили поколение Бенни и им подобных?!

Постаревшие «новые левые» еще как-то мучаются совестью, плачут, переживают о содеянном, но не их дети, намертво встроенные в маховик потребления, способные только поглощать, но не производить, в том числе и творчески. Буржуазная жизнь средней семьи в «Видео Бенни» также страшна, скучна и беспощадна, как и в «Седьмом континенте», постоянно ждет своего очищающего эксцесса: все эти чинные обеды, вещи, пожирающие личное пространство, деньги, тысячами купюр проходящие через руки, никаких духовных интересов (комиксы, телевидение и коммерческое видео в фильмах Ханеке, вернее в той жизни, которую он показывает, окончательно вытеснили книги, спектакли, серьезное кино).

Как показывает Ханеке в первых двух фильмах своей «трилогии оледенения», воспитание в европейских семьях полностью отсутствует. Никто не объясняет детям, что такое добро, и что такое зло, ведь «новые левые» в свое время критиковали христианский дуализм, выступали против традиционной морали, против пуританства. И это понятно, ведь в протестантском капитализме было много лицемерия и ханжества, но по крайней мере содержались хоть какие-то нравственные ориентиры.

На исходе ХХ века, как демонстрируют «Седьмой континент» и «Видео Бенни», совершившие культурную революцию «новые левые», когда-то искавшие духовные основания в «нью-эйджевых» практиках и теориях, теперь сами стали идеальными потребителями, то есть роботами с ампутированной душой и воспитали такое же поколение, начисто лишенное мук совести и каких бы то ни было эмоций, но зато ощущающих себя демиургами новых технологий и своих судеб. Разве в эпоху цифровых технологий, Фейсбука и айфонов это не актуальное кино?

Ханеке всегда внимателен к незаметным деталям, вещам и функциям социальной реальности, воспроизводящим в своей работе извращенную логику целой системы. Хвост может вилять собакой, предложение — определять спрос, иррациональная мифология потребления — управлять рациональностью производства и т. п. В «Видео Бенни» действует именно перверсивная логика: симулятивное телевизионное насилие (само по себе нечто извращенное, ибо оно пропущено сквозь кривые зеркала информационной войны) трансформируется в ужас реального убийства. Переключение каналов и замена видеокассет может быть приравнена к калейдоскопической смене одноразовых знакомств, в которых мы поглощаем и потом выплевываем чужую субъективность. В бумажке, оставленной мамой подростку, который скоро, из скуки и любопытства, убьёт одноразовую подружку, читаем: «Холодильник полон. Люблю, мама». Метонимическое сближение любви и холодильника здесь не более удивительно, чем этот универсальный зеппинг — переключение программ, переключение внимания. Вслед за сценой с маминой инструкцией идет очередной оммаж Брессону — путешествие денежной купюры по рукам подростков. Снято со спины (лицевая сторона — собственно несколько юных лиц в хоре мальчишек, исполняющих духовную музыку), крупным для купюры планом. Здесь очевидна режиссерская подсказка касательно причин и следствий банального преступления. Цепочка «деньги-товар-деньги» функционирует в детской модели социального ничуть не менее эффективно, чем в большом взрослом мире.

Абсурдно опять же не преступление подростка, давно знакомого с правилами взрослой жизни (прагматичные детские игрушки — «набор взрослых уродств» и воспитание в духе «хочешь жить — умей вертеться» делают его вполне социализованным и в самом нежном возрасте). Абсурдно зрительское наивное удивление: «как так, он же ребенок?», строящееся на том, что в психоанализе называется фетишистским отрицанием. То есть на уровне бессознательного знания мы, конечно, понимаем, что во многих потребительских вопросах (престижные вещи, цены, услуги, тонкий расчет и манипуляция родителями в целях приобретения различных воображаемых благ) дети дадут нам сто очков вперед и вообще проявят невероятные упорство, изобретательность, стратегическое мышление… Однако на уровне, например, зрительской рефлексии (в отношении к фильмам такого рода) мы отрицаем это внутреннее знание и искренне изумляемся: «Не может быть!» В одном полушарии мозга мы имеем объемное представление о детской жестокости или алчности. В другом полушарии — «Нужно оградить наших детей от таких жестоких фильмов!». Гневная реакция возмущения позволяют понять механизм действия психоаналитического переноса и фетишистского отрицания, а заодно объясняют природу большинства претензий к режиссеру, уставшему оправдываться за свой «садизм», «мизантропию», «пессимизм»:

«Я вовсе не пессимист! Будь я пессимистом, снимал бы развлекательное кино и считал бы зрителей дураками, и близко не желающими думать на серьезные темы. Я считаю, что любой «Художник» является оптимистом. Иначе откуда его желание поднимать важные вопросы, входить в контакт с публикой? В пессимизме нет смысла, он ни к чему не ведет» (Михаэль Ханеке. Интервью для «Комсомольской правды» 24.10.2012)

Извращенный перенос логики абсурда в мотивацию «нормального» социализованного поведения в фильме «Видео Бенни» проявляется в типичном для многих чадолюбивых родителей намерении скрыть следы преступления. Когда-то у Хичкока психопат по имени Норман прятал улики преступления «матери» — извращением здесь было то, что в отсутствии матери (уже мертвой) преступления совершал сам герой-шизофреник. У Ханеке все еще более перверсивно и вместе с тем обыденно: добрые и вменяемые родители «спасают ребенка». Папа распиливает и выносит по частям труп девочки — тяжелая, но необходимая работа для сердобольного интеллигента. Еще круче мотивация действий родителей: «Ведь, если всё вскроется, о карьере можно будет забыть… Хотел бы я знать, что будет с нашими репутациями».

В фильме «Видео Бенни» демаркационную линию между нормальным и ненормальным провести невозможно. Каждый из скупых диалогов Бенни и его родителей прекрасен этим неразличимым сочетанием патологии и обыденности, морали и аморальности. Вот папа читает Бенни небольшую нотацию на тему остриженной головы:

«Люди должны договариваться об определенных вещах. Если они достаточно умны, а ты не будешь отрицать, что ты умен, человек придерживается правил, и если он хочет, чтобы и другие их также придерживались, особенно если это совсем не трудно. Думаешь, твои учителя сразу полюбят тебя, Когда увидят, что ты выглядишь как узник концлагеря?»

Нотации же на тему убитой девочки не следует вовсе. Вместо этого папа рационально выясняет сопутствующие преступлению обстоятельства: из какой школы девочка, видел ли кто-то их с Бенни вместе?.. Психология «банального зла», когда нацистские палачи искренне оправдывали себя формальными обстоятельствами (присяга, служба, должностные обязанности и пр.) работает здесь просто и эффективно: разговор о морали неуместен в ситуации, когда нужно решать срочные и операциональные проблемы: что делать с трупом, как обеспечить алиби сыну, какого размера должны быть куски тела, чтобы не забить канализацию?

Не если в некоторых сферах социального воспроизводства мораль неуместна (например, в модели отношений родители/дети), действует ли она в других областях? Если жестокость ребенка оценивается нами с предельной скидкой, а то и вообще не воспринимается как проблема, то где настоящая (не фиктивная как в законах о гражданской дееспособности) граница ответственности человека за свои поступки?

Кинематограф Ханеке не дает готовых ответов. Вопросы здесь самоценны, и склеены, как в ленте Мебиуса, в одну рефлексивную структуру. Зритель у Ханеке утрачивает свою привилегированную позицию наблюдателя-потребителя и переносится «внутрь кадра». Он сам становится насильником или подвергается насилию — что особенно хорошо чувствуется в «Забавных играх», перепахивающих любого случайного или подготовленного зрителя. Как объясняет сам режиссер:

«Вопрос не в том, как я показываю насилие, а, скорее, как я показываю зрителю его положение относительно насилия» (Михаэль Ханеке. Малый сборник режиссерских забав. М., 2014. С.8.)

В конечном счете, зритель становится у Ханеке новым Эдипом, открывающим в себе нечто такое, что он так боялся найти. Но не в этом ли и состоит функция настоящего искусства?

9 из 10

Можно допустить мысль, что после «Седьмого континента» вряд ли что-то ещё шокирует и поразит так же, как первая часть трилогии замораживания. В принципе, это правда. «Видео Бенни» и «71 фрагмент хронологии случайностей» — две другие части трилогии — не имели для меня эффекта разорвавшейся бомбы. В то же время это не означает, что сами по себе фильмы получились слабыми, плохими и скучными. Михаэль Ханеке становился сильнее.

Во время съемок я очень четко придерживаюсь своего сценария. Рисую я неважно, но теперь я могу делать очень подробные раскадровки с помощью компьютерной программы, выбирать ракурсы камеры и показывать, как будет сыграна каждая сцена. При мне всегда есть журнал с раскадровкой, и у всех членов съемочной команды есть экземпляр, чтобы всё было понятно.

Второй полнометражный фильм австрийского постановщика демонстрирует весьма серьезную проблему. И для семьи как ячейки, и для общества, в которой она находится. Когда на рубеже 80-х и 90-х в благополучной Австрии дети обеспеченных родителей могли быть предоставлены сами себе, беды вроде бы ждать не стоило. Ведь ребенок мог самостоятельно заниматься своими делами и даже строить планы на предстоящий день. Серьезно, ничего страшного нет.

Если возникает вопрос, они знают, что всегда могут спросить. Порой, прочитав, они говорят, что понятно, но затем на съемочной площадке забывают. Нужно все разжевывать каждый день, но это легко, я ведь точно знаю, чего хочу. Написание сценария — сложный процесс, но к нему можно подойти по-разному. Если у вас талант создавать диалоги, то писать — просто.

Если же у подростка чересчур много свободного времени и вседозволенности, то следует бить тревогу. Мальчик Бенни кажется уравновешенным и адекватным мальчиком, хоть и любитель молчать. Именно, что кажется. За иллюзорной безобидностью скрывается деформированное подсознание, способное в любой момент отключить сознание с целью творить ужасные дела. Надо помнить, что Михаэль Ханеке не пытается всё разжевать и донести четкую мысль. Вот.

Во-первых, я собираю материал, исходя из смутного представления, но если мое внимание сосредоточено на этой идее, мне становится со временем все понятно. Так женщина, ждущая ребенка, всегда обращает внимание, когда рядом с ней беременные. Сбор материалов может занять несколько месяцев, иногда лет, поскольку зависит от того, насколько знаком ты с периодом.

Следовательно, у каждого зрителя может возникнуть разного рода реакция. Первая половина фильма довольно интересная, она способна вызвать внутри бурю эмоций и вопросов. Однако египетская часть сбавляет динамику событий настолько, что к концу можно почувствовать утомление. Во всяком случае, «Видео Бенни» проявляет актуальность в наши дни. Выглядываю в окно и вижу, как сидят на улице трое малышей и ковыряются в смартфонах. Задумываешься.

Если у тебя лишь смутное представление о теме фильма, который ты собираешься снять, процесс может занять больше времени.

Подросток Бенни увлекается любительской съемкой. Однажды он снял на видео, как убивают свинью на ферме. Это в фильме покажут целых три раза. Нарочитая жестокость не только к свинье, но и к зрителю, становится главным приемом воздействия этого странного фильма. Бенни же, просмотрев своё видео множество раз, начинает растить в себе интерес, о том, каково это на самом деле — увидеть мертвого человека…

Сложное для просмотра и отнюдь не приветливое кино Михаеля Ханеке придется по вкусу, пожалуй, только упёртому киноману. И даже тот вряд ли поставит картине высокую оценку. По правде говоря, эта картина ужасна: происходящие в ней преступления неоправданны, и от того еще более жестоки. Однако, не отступает ощущение, что под этим кроется приятный душе вечный вопрос о воспитании. Кроме того, чрезмерность показываемой хладнокровности подростка-убийцы открывает нам простую мораль о том, какое чудовище можно вырастить, наплевательски относясь к увлечениям своего ребенка.

В фильме много молчаливых сцен, все его герои неприятны, они раздражают, пугают и заставляют недоумевать. Только вот непонятно зачем это всё. Чтобы показывать сие негодным родителям? В любом случае, яркие эмоции вам обеспечены.

6 из 10