Бог кулинарии

Так как лапша не замачивалась в воде, у нее щелочной привкус. А рыбные шарики вообще безвкусны. Чтобы у них появился вкус, вы приготовили их с карри, но так не делают. Так как вы их готовили недостаточно долго, аромат карри не впитался, он вовсе теряется. И получилось, что рыбные шарики стали безвкусными: в них не чувствуется ни рыба, ни карри. Какая жалость…Вы не измельчили репу — она слишком волокнистая. Какая жалость. Свиная кожа готовилась слишком долго — какая жалость. А о свиных кишках я и говорить не хочу: вы их не промыли толком, там же внутри дерьмо!

Автор тирады не Макаревич и даже не Ургант, а щуплый парень в затемненных очках по моде 1996 года. Он отчитывает страшненькую официантку в дешевой гонконгской забегаловке. Надменный тип — телевизионная звезда и король гурманов — Бог кулинарии в исполнении Стивена Чоу, который, кажется, был рожден для этой роли. Хотя, конечно, не рожден, ведь актер и режиссер долго шел к «канонизации». Выделиться в азиатском муравейнике из миллиарда прямоволосых брюнетов с фамилиями Ли, Джан, Чоу — задача архисложная. И пусть рядовой китаец проходит путь в кино через тернии пинков под зад в самом неметафоричном смысле, Чоу наследником Ип Мана не стал, хоть и почитал Брюса Ли. Начиная со съемок в детских передачах, актер пробился в большое кино и дорос в итоге до одного из самых самобытных азиатских режиссеров. Его фильмам присущ так называемый mo lei tau, комедийный стиль, основанный на абсурдных действиях, фразах и пародиях. На английском языке его обозначили термином Silly talk. С небольшой натяжкой творчество Чоу и команды можно сравнить с легендарными скетчами Монти Пайтон, но, эксплуатируя китайский фольклор и ментальность, оно расчитано все же на местного потребителя. Ведь непросто перевести суть сложных диалектов, не потеряв всю соль: это не руками махать.

«Бог кулинарии» вышел в прокат в 1996 году, когда Чоу стал широко известен на родине. В кулинарной комедии режиссер выдал щепотку авторского юмора в привычных пропорциях. На экране творится буффонада на постном масле: персонажи дурачатся с серьезными лицами, по-театральному переигрывают, овощи и фрукты шинкуются прямо в воздухе, сковородки подбрасываются, как булавы на показательном выступлении гимнасток. Шеф — он мастер, светоч, бог, а еще он бьет ногами совсем не по-божески — так, что разборки усача Баринова из «Кухни» кажутся невинными атата. Не был бы Чоу истинным гонконгцем, если бы даже в фильм о китайской лапше он не добавил по вкусу кунг-фу. Ведь белые колпаки — это лишь повод, новая локация в череде невинных каламбуров режиссера. Через шесть лет им на место придут дермантиновые мячи в «Шаолиньском футболе», а су-шеф сменит фартук на вратарские перчатки.

Протагонист Стивена Чоу ушлый и надменный, кочующий по всей фильмографии режиссера. Пародирует ли он Леона, Бонда или аналога капитана Цубасы из безбашенных футбольных комиксов — по законам простейшей драматургии его ждет катарсис, через который он побеждает зло: прежде всего внутри себя. И перерождение героя происходит в ходе получения люлей. Так и в случае с кулинаром, который превратился из медийного щегла в босяка, уплетающего бесплатную лапшу со скоростью помойного кота, сетуя на чрезмерную волокнистость репы.

Ну а потом, замешивая тесто под руководством сенсея в кулинарной академии, избитый монахами скиталец постигает истинный смысл бытия и учится готовить яичницу с курицей. Протагонисту предстоит сразиться со ставленником местных триад на кулинарном поединке. Его оружие «Рис печали»: сочные кусочки свинины с жареным яйцом, приготовленным с помощью техники внутреннего огня. «Что это? Я чувствую глубокую печаль», — рыдает судья поединка. «Это лук, я добавил лук», — отвечает венценосный Бог кулинарии, не напрягая ни единого мускула на лице — так смешнее.

Это, знаете, как у Маяковского — что такое хорошо и что такое плохо. В том смысле, что Владимир Владимирыч в детском стихотворении перешел и на форму и на понятия понятные тем самым крохам, разделил надвое плохое и хорошее. То же самое и у Стивена Чоу: осознанно прозрачный сюжет и столь же прозрачная мораль, перетекающая из фильма в фильм.

Бедность — не порок, но и не порог — всегда можно переступить (другой вопрос — это ли самое главное?). Красота — внутри, а любовь зарождается незаметно. Сила — в постоянной практике, в умении находить новое, ну и в кунг-фу, конечно.

«Бог кулинарии» — по-азиатски наивное кино, с трепетом цитирующее кунг-фу классику семидесятых, но не делающее из этого самоцель; классический монастырь скорее похож на иронию, пусть и сыгравшую определенную роль в становлении сюжета и персонажей.

Привычная наивность уже становится стилем и способом, обрастает содержанием и подробностями. Глупо было бы утверждать, что фильмы гонконгца — образцы сюжетности и показатели глубинной драматургии, так же как и формы — случайный зритель может увидеть в ключевых моментах задатки типичной азиатском рекламы.

Но есть в кино Чоу какой-то Чаплинизм — немного неуклюжий, но исключительно пронзительный, рождающий саму атмосферу кино. А не это ли самое важное?