Кайдан

История любви- именно такими словами я могу охаректиризовать этот фильм.

Сюжет в начале дает нам окунутся в далекое прошлое, когда было важно положение и сила, впрочем это остается и по ныне, итак 250 лет тому назад. Соэцу, мелкий ростовщик, убит жестоким самураем Синдзаэмоном, и его тело было сброшено в Касанэ-га-фути — омут извилистой реки, где, согласно легенде, тот, кто упадет в воду, никогда снова не всплывет на поверхность. 20 лет спустя Синкити, красавец-сын Синдзаемона, случайно знакомится с Тоёсигой, дочерью Соэцу, и они влюбляются друг в друга. Когда Тоёсига умирает от странной болезни, Синкити обнаруживает, что он не только не может избежать таинственных несчастий прошлого и неумирающей любви к нему Тоёсиги, но и вынужден посмотреть в лицо страшной правде, которую хранит Касанэ-га-фути.

Фильм очень красивый и об этом не сказал лишь ленивый, прекрасные пейзажи, величественные самураи и таинственный омут, еще более потрясающе в фильме то как поданы традиции, обычаи Японии в период Эдо. Но как фильм прекрасен так же фильм неспешный, повествование идет неспешно, так скажем медленно но верно раскрывая сюжетные линии.

Фильм как мистический триллер, смотрится на одном дыхании, в этом плане «Кайдан» Хидео Накаты несколько похож на «Чердак» Киёси Куросавы, где так идет неотвратимость судьбы и кармы, которая следует за главным героем в виде таинственного проклятья, которое лишает его сил, разума, близких людей, а затем и жизни. Синкити как источник проклятия наделен смертельным притяжением, которое губит всех окружающих его людей, и сколько бы он не пытался с этим бороться, карма все равно настигнет его.

Фильм как драма, трагичный и с печальным финалом, впрочем это черта присуще многим азиатским фильмам. Любовь Синкити к окружающим его женщинам выглядит сначала настоящей и всепоглащающей, но затем это становится невыносимым бременем, который он хотел бы разорвать но под натиском обстоятельств он становится слабым, позволив проклятью завладеть собой.

Это настоящее японское кино и хотя в нем нет ярких спецэффектов, крутых героев и экшена, зато он наполнен настоящей историей о вечной любви, сюжетом о проклятии которое несет безумство и смерть, и красотой самой картинки, это кино не для всех, этим фильмом нужно наслаждаться так как «Кайдан» настоящее произведение искусства.

К просмотру обязательно рекомендую, думаю что фильм понравится не только фанатам Хидео Накаты, японских фильмов и просто хороших фильмов.

10 из 10

Один ростовщик ссудил самураю некоторую сумму, после чего пришел требовать долг. Самурай упирался, говоря, что денег нет, и даже не согласился выплатить долг без процентов. А потом и вовсе зарубил назойливого ростовщика. Спустя годы, дети ростовщика и самурая, Тоёсига и Синкити, полюбили друг друга. Однажды Синкити поранил бровь Тоёсиги, и та воспалилась. Воспаление оказалось роковым — женщина лежала при смерти. Вместо того, чтобы быть с умирающей женой, Синкити обратил внимание на другую девушку. Когда жена умерла, ее призрак сказал мужу: ты никогда не будешь счастлив с другой. И действительно, на Синкити стали сыпаться несчастья, едва он начинал встречаться с очередной девушкой. Некоторых ему пришлось убивать, потому что ими завладевал призрак его жены. Так Синкити оказался один на один со всем миром.

Назвать «Кайдан» очень страшным фильмом, наверное, нельзя. Он не давит на подсознание так же, как это делал, скажем, «Звонок» того же режиссера. Кроме того, в своей визуализации зла, насилия и проклятия эта лента Накаты несколько старомодна и вряд ли заставить вздрогнуть зрителя. Это классический японский кайдан, в котором главное — это самоманифестация сверхъестественной силы, а не исследование ее поведения. При этом сверхъестественная месть настигает главного героя вполне заслуженно, хотя, возможно, и с некоторым избытком, потому что страдает он откровенно долго и даже вопрошает, обращаясь к небу: когда же ты отпустишь меня? Это означает, что призрак желает жертве в точности такой же судьбы, какую имел сам — смерти. Призрак хочет вразумить Синкити, который живет совершенно безответственной жизнью. И даже ребенок от другой женщины смотрит на него страшными глазами бывшей возлюбленной.

Фильм «Кайдан» можно прочитывать как нравоучение, но Синкити не достигает освобождения от проклятия, хотя и вступает с ним в борьбу. В этой борьбе заложено право человека на свободу, даже если он заслуживает наказания. Призрак «Кайдана» — примитивная, но мощная сила, больно бьющая прямо в цель. Она введена в повествование как нечто естественное, в чем даже не положено сомневаться. Она есть нечто закономерное для мира гейш, сямисэнов, самураев и служащих эпохи Эдо, которая, кстати, изображена в фильме с редкой красочностью. Конечно, посиневшие руки, вылезающие из воды и стремящиеся перевернуть лодку, смотрятся подчас несколько дешево, тем не менее в эту потустороннюю силу все равно хочется верить, как бы двусмысленно это ни звучало.

«Кайдан» — яркий фильм, который, конечно, трудно назвать чисто историческим, но в котором удачно соблюден баланс между мелодрамой и туповатыми ужасами, коими сейчас пестрит кинорынок Японии.

7 из 10

Японцы (в отличие от нас) все еще верят в призраков (и для них это вовсе не суетный интерес), они все еще пишут, читают, снимают и переснимают неторопливо-медитативные «призрачные» сказки — красивые и ненастоящие, как месяц на воде или звезда в колодце.

О, японцы! Инопланетяне с глазами, скрывающимися от солнца в сумраке чуть сомкнутых век, умеющие читать иероглифы как знаки на руке фатума… они видят смерть в цветении сакуры… и не верят в смерть, в ту, что безобразна, что отнимает свет и уводит во тьму навсегда, и в ту, что прекращает страдания, дает тихий приют и вечный покой. Они никогда не говорят «нет» судьбе и смерти, и те принимают от них только один ответ — «да», без вариантов.

Смутные рассказы о фантомах японского образца европеец, кем бы он ни был, пусть даже буддистом-любителем, востоковедом, медиевистом и т. п., до конца истолковать никогда не сможет. И в самом глубоком проскользит по поверхности, не найдет следа, потеряет нить «расследования», споткнувшись о мимолетную медлительность и беззвучность столь милой сентиментальным японцам сказкосмерти…

Для европейцев история о призраках по большому счету всегда отдаленна, и страшна прежде всего тем, что констатирует наш общий диагноз — интимофобия (главная фобия современного человека).

Что это такое?

Словарь трактует интимное как «глубоко личное, сокровенное, задушевное». Такое общение с семьей, друзьями, социумом, природой, самим собой, Богом сегодня мало кому по силам. Его боятся. Оно требует наива, доверия, доверчивости. Веры. Оно обязывает распахнуться.

Призрак — тоже. Ведь он и есть не что иное, как ходячий «итим», обнаженная душа, секрет мертвеца, обретший видимость, плоть, цвет, звук, будучи положенным под увеличительное стекло кинематографа. Контачить с ним не распахнув свою душу, свое потаенное, сокровенное — это значит в лучшем случае — похихикивать то и дело над тем, что так картонно и однослойно, в худшем — сжиматься от животного, бессмысленного, сужающего восприятие страха (а страх может быть духовным, возвышающим).

Не распахнулся для встречи с обнаженной японски-эстетской кинотенью, не осознал потенциальное привидение в себе, не начал с ним трепетный диалог — в результате увидел только плохой кабуки, картонные образы, ненатуральные жесты, невзаправдашнюю историю, кричащую условность, пустоту в красивой экзотической обертке… и то, что Наката «исписался».

Есть у европейцев еще одна сложность в восприятии жанра кайдан. С тех пор, как Фрейд открыл нам что к чему, мы как само собой толкуем встречу с призраком в искусстве как встречу с тенью, с потаенной стороной личности или «темными водами» подсознания. Также само собой мы вспоминаем юнговские психоаналитические выкладки, сравнивая повсеместную у Наката воду с душой во тьме, то бишь опять с бессознательным… При таком раскладе восприятие кайдана неизбежно сужается до самодовольного «сразу все ясно», а магия мистичности, пронзительность религиозности, атмосфера чуда исчезают из поля узко-секуляризованного зрения уже в первые минуты просмотра.

Вот только мне почему-то кажется, что когда речь заходит о Японии, «все ясно», и тем более психоаналитически ясно, быть не может.

Однако если оттолкнуться от того, что японцы не страдают интимофобией, что к призракам им не привыкать, а к Фрейду, слава Богу, не привыкнуть, то можно кое-что нащупать и усмотреть в эстетской киномедиации Наката о том, как кто-то кого-то убил, кто-то кого-то любил, кто-то кому-то мстил, все умерли, а призраки остались.

Японский маркиз де Сад Хидео Наката в своем «Кайдане» по-тургеневски сентиментален, незлобив, нетороплив и преисполнен вкуса. Он снимает кино о призраках не потому, что боится смерти или хочет ею кого-то напугать (пугать смертью пошло), а затем, чтобы лишний раз увериться, что смерти нет. Как нет прошлого. И нет будущего. И мы плаваем в одной сплошной вечности. И никто не умирает. И ничто не стирается. А любовь, верность, преданность, предательство, ненависть, месть не проходят, правда, почему-то постоянно перемешиваются, да так, что не разольешь, даже если у тебя в арсенале все «темные воды» и сюжетные ходы/выходы японских средневековых сказок, где страшно значит не плохо, но правильно и справедливо, где ужасно не значит быстро-близко, но — медленно-далеко.

О! Я обожаю, когда камера ленится, меланхолично долго собирается, флегматично не торопится, и этой неторопливостью гасит суетливость, бурю эмоций, смену настроений, словно приказывая догадываться (а не знать), предчувствовать (а не видеть).

Я обожаю, когда лица актеров Наката словно спят, полные тишины и неподвижности. Я обожаю, когда на их лицах играют звук, цвет, вода, тьма, свет, тень, грим… что угодно, но только не мимика.

Мимика страха однозначна и суетлива, а призраки не терпят суеты.

Все истории о призраках должны быть созерцательны и немного мертвы, как и их герои.

«Ненастоящесть», нарочитость, кабуки-условность, кукольность, которые заметили критики Наката, — это всего лишь видимость. Суть же в потусторонности, где все наоборот, где все не поддается прямому высказыванию, где все укрупнено и преувеличено, как миф. А миф и живет, и дышит по-другому. И у него, как и у мертвых, свои манеры, свой запах, своя мораль и своя логика. И нам — живым, вступая в созерцательный киноконтакт с обитателями призрачной Вечности, необходимо как-то понимать, что она неспешно-неподвижна. И ее предчувствие, и ее знаки, и ее притязания, и ее призраки, и ее жанры должны быть такими же.

Раз, два, три, «темные воды» замри… те. Так хочется рассмотреть: вы — Рай или вы — ад? Река любви или скорби, возмездия или прощения?

Если возможен адорай, Наката в финале показал именно его. Мрачный человек (грешник поневоле) входит (вернее, вплывает) из мрака в свет и не растворяется в нем (как положено всему мрачному и грешному, в христианстве, по крайней мере), не исчезает, но укачиваемый мертвой невестой, преданной (во всех смыслах), тихо улыбается сладкой, спокойной… вечной улыбкой смерти. Сцена более чем эстетская, Бодлер бы оценил ее сладкий и страшный вкус, ее тлеющее цветение. Так что… Красота — это смерть.

Бедный красавец Синкити! Трудно поверить, что он жил 250 лет тому назад. Пытаясь спастись, надеясь только на себя, утратив иррациональное чувство малости перед высшим, игнорируя трансцендентные послания, он словно кто-то из нас, из второго тысячелетия, — так надменен и нелеп в попытках самостоятельных решений. Вот почему любое усилие героя сбежать от призрака-смерти-судьбы оборачивается разрушением собственной жизни и жизни окружающих.

Связь времен не рвется, связь людей тоже. Призраки существуют. И мстят за беспамятство и неуважение. Красота и ужас! Вечность видит нас и знает, где мы… кого мы любим и кого предаем. Мы в ней — как Синкити в своем тихом ужасе.

Потом — в тихом омуте.

Потом — в тихом приюте…

Мы — в ней.

Красивый фильм и в то же время страшный. Леденящий душу чем- то недосказанным и нагнетаемой атмосферой, чего- то неправильного и исподволь уродливого.

Виновата ли в этом игра на контрастах, демонстрирующая нам красивых людей, их отношения и открыточные природные панорамы. Уродливость же не визуальна и не бросается в глаза- она сидит глубоко в душах героев, разъедая сердцевину внешне благополучных и презентабельных людей.

Надо сказать, что Хидео Наката, намеренно смягчил и обобщил национальный колорит своего сказания, охватывая своим прицелом зрителя всего мира. В свое время Масаки Кобаяси так не заигрывал и его произведение само в себе, несущее идентичное название, взорвало неискушенную тогда Востоком публику.

Проторенной дорогой идти одновременно и легко, но в то же время эта обманчивая легкость могла привести Хидео в никуда, упершись в творческий тупик. Режиссер, прекрасно понимая это, преподнес для избалованной публики шкатулку с секретом.

Кайдан повествует историю о молодом человеке, имеющем аристократические самурайские корни, принявшим помимо сана проклятие. Женщины же в его жизни, начиная с дочери невинно погубленного целителя, являются для него наказанием- причинно- следственным законом, принятым в наследие поневоле.

Мистическая составляющая этой кинокартины преподнесена узнаваемо, неся в себе фирменные режиссерские ходы, но не довлеют над прозой фильма, что идет ему на пользу. Главная же идея режиссера, что карма неотвратима и неотступна, как мстительный призрак и она не приемлет ничего и ни кого, кроме полнейшей сатисфакции без каких бы то ни было оговорок.

Символизм же положений влюбленной пары, тоже подчеркивает это- она, уважаемая дама- сэнсэй, он же всего- лишь тэкия, ходячая лавка. Смена господствующих положений в обществе на лицо.

Также его попытка, продать катану «душу самурая», чтобы попросту низменно откупиться и трусливо ретироваться от проблем и больной жены, с юной красоткой в провинцию. Крестьянский серп в этом случае подчеркивает его дальнейшее падение и деградацию. Кама, однажды попав в его руки, как вы думаете случайно или все- таки нет, отныне прирастает к его руке и становится ее противоестественным продолжением.

Перипетии сюжета вьются дальше, вырисовывая перед нами логический узор причинно- следственного закона. Демонстрируя перед нами развернутую картину последствий, совершенного когда- то преступления. Надо отдать должное самурайским генам главного героя, ведь именно они четко проявились и показали себя во всей красе ближе к финалу повествования, пусть даже с той самой камой в руках.

Концовка же погружает зрителя в благоговейный трепет от жуткой красоты момента, происходящего перед глазами. Сизый рукав тумана, обнимающий призраков, своей заботливой нежностью благословляя упокоение так исстрадавшихся и мятущихся душ.

Карма слепа и не разбирает какого ты сословия, добрый ли ты человек или не очень и она приходит за расплатой неумолимо, так стоит ли лишний раз ее тревожить, переступая через себя и обманывая совесть малодушным самообманом, что все это как- нибудь сойдет нам с рук и не отразится на нашем потомстве и на нас же самих, в последующих жизнях.

За урок, красивый и поэтичный, в своей законченности.

10 из 10