Трон в крови

«Пальцы чешутся. К чему бы?
К посещенью душегуба.
Чей бы ни был стук,
Падай с двери крюк.
Почему из всей огромной трагедии ему запомнилась именно эта строфа, Тенго не понимал. Кто из ведьм и в какой связи произносил ее, тоже не помнил».

Харуки Мураками «1Q84»

Мне больше всего запомнилось из «Макбета» другое, но тоже связанное с руками и пальцами. То, как леди в приступе лунатизма трет руки с жалобно-недоуменным: «Почему они не отмываются?» В этот момент неуловимо сместился акцент: только что ты ненавидела ее и считала достойной самой тяжкой кары, и вдруг видишь несчастную женщину, которая сама виновата во всем, что с ней случилось и еще случится, но все равно жаль ее, глупую. Такого рода алхимические трансформации восприятия из разряда наиболее ценимых в литературе и кинематографе, а упоминание этой истории в любом контексте вызывает желание познакомиться ближе.

Не знала, что у Акиры Куросавы есть фильм «Трон в крови», хотя «Замок паутины» — так буквально переводится название, кажется вернее отражающим суть происходящего. Фильм черно-белый, действие перенесено в средневековую феодальную Японию и, что касается аутентичности — не ищите ее здесь. Хотя все относительно: знатный самурай в полном боевом облачении отличается от родовитого средневекового воина куда меньше, чем от современного нам метросексуала или даже от морпеха в боевой выкладке.

Интерьеры, в которых происходит действие: что с того, что полы в неуютных шотландских замках устилали тростниковые циновки, а в японских — бамбуковые? Смысл от того меняется очень мало. Есть значимые в той и другой культуре понятия воинской доблести и вассальной верности; есть скудный, несмотря на честную службу, быт и желание возвыситься; есть встреча со сверхъестественным, забрасывающая в душу семена зла и женщина, заботливо вырастившая из них крепкий бобовый стебель, по которому можно взобраться на самый верх.

Вместо привычной троицы ведьм здесь дух, встреченный вельможами Васидзу (Макбет) и Мики в лесу Паутины. Даже и не разберешь толком: старичок или старушка — этакий божий одуванчик с редкими пушистыми седыми волосами — паучок, прядущий свою нить. Но предсказания те же: одному вскорости суждено стать хозяином собственного замка, а после и Замка Паутины, потомкуам второго — править страной. А леди Асадзи, ну, я не могу воспринимать ее, как совершенную злодейку, скорее женщина, не ждущая от господина своего супруга ничего хорошего и желающая действовать на упреждение: «если ты не убьешь его сейчас, завтра может случится так, что никакие прежние заслуги не защитят тебя от его вероломства».

И мне снова безумно жаль ее, эту безупречную аристократку, рыдая трущую руки. И мне ближе здешний, ярящийся на пиру, Макбет-Васидзу в исполнении Тосиро Мифунэ, чем куда более аутентичный Фассбиндера в фильме Джастина Курзеля. Не знаю, почему. Может потому что Куросава — великий режиссер и не следуя буквально букве Шекспира, сумел сделать кино, совершенно шекспировское по духу.

Пожалуй, ни одна из пьес Шекспира не напоминает древнегреческие трагедии с их роковой и неизбежной предопределённостью больше, чем мрачный и безысходный «Макбет». Подобно герою софокловского «Эдипа», Макбет получает предсказание о своей судьбе из уст прорицательниц. Но если Эдип, великий страдалец, воистину не ведавший, что творил, бежит в ужасе от открывшегося ему будущего, тем самым неминуемо его приближая, то для Макбета предсказания ведьм стали путеводной звездой на пути к цели, ради достижения которой он был готов на всё. Отождествление с главным героем, осознанно вступившим на путь измены, предательства и убийств, ведёт читателя и зрителя к моральному дискомфорту, а потому, адаптаторы Шекспира часто смещают акценты в трактовке образа Макбета, изображая его охваченным сомнениями, неуверенностью и угрызениями совести.

Акира Куросава, перенёсший «Макбета» в фильме «Трон в крови» из суровой Шотландии XI века в раздираемую феодальными войнами средневековую Японию, не даёт зрителям такой отдушины. Макбет, которого под именем Васидзу Такэтоки играет Тоширо Мифуне, предстаёт сильным, сложным человеком и, в то же время, нераскаявшимся интриганом, оппортунистом и убийцей, запутавшимся в паутине коварства и ослеплённым туманом амбиций. Его превращение из верного друга и храброго воина-самурая в низкого предателя, происходит на глазах у зрителя во время сцен между Васидзу и его женой, Асадзи/Леди Макбет. Как и подобает почтительной и покорной супруге, Асадзи не смеет поднять глаза на своего повелителя. Сидя на циновке в традиционной позе сэйдза, скромно пoтупив взор, она, на рассказ Васидзу о странном и уже начавшем сбываться предсказании лесного духа о его грядущем величии, отвечает негромким, вкрадчивым голосом искусительницы. Как змеиное жалo он вонзается в душу её мужа и сочится ядом, размывающим грань, за которой измены и предательства уже не кажутся немыслимыми. Ho, может быть, это был голос заклинательницы, а монстры, уже давно дремавшие в душе Васидзу, только и ожидали её слов, чтобы с шипением поднять рептильи головы и вырваться наружу? Васидзу вслушивается в слова жены, не произнося ни слова. Живыми кажутся только неистовые глаза под неподвижной маской его лица, в которых напряжение мысли и чувств вобрали в себя страстность и ярость красноречивых монологов.

Эти сцены раскрывают замысел Акиры Куросавы, решившего перенести шекспировскую пьесу на экран в традициях японского театра Но. Возникший в четырнадцатом веке и находившийся под покровительством самурайских лордов, Но идеально выражал эстетику эпохи, в которую Куросава поместил «Макбета», и его приметы можно заметить в каждой сцене «Трона в крови». Это и настойчивые пронзительные звуки флейты, сопровождающие действие, и практическое отсутствие декораций, и, в особенности, стилизованная актёрская игра исполнителей главных ролей, Тоширо Мифунэ и Исуза Ямада. Бледное, подобное неподвижной маске, лицо Асадзи обращает ее в призрака задолго до того, как она впадёт в безумие, а внутренний ад, на который обрёк сам себя Васидзу, отражается в горящем взгляде его раскосых глаз.

Феодальная Япония с воинственным ритуалом самураев оказалась близкой трагической поэзии шекспировских образов, а темы лояльности, честолюбия, тщеславия, предательствa и неизбежности судьбы, над которыми размышлял Шекспир в «Макбете», полностью совпали с японскими традициями и понятиями о чести и преданности. В фильме не звучат стихотворные монологи и диалоги Шекспира, и Макбет-Васидзу не произнесёт знаменитое «Жизнь — это повесть в пересказе дурака: в ней шум и ярость, нет в ней только смысла», но Куросава компенсирует потерю оригинального Слова созданием атмосферной адаптации, над которой, подобно застилающему глаза туману, курящемуся со склонов Фудзиямы, дoвлеет мрачное настроение. Он мастерски использует многозначительное звучание тишины, немыслимо долгие для кино паузы, взрывающиеся вспышками яростного насилия, и виртуозно играет контрастом света и теней. Так, белоснежное кимоно Асадзи резко выделяется на темном фоне дверного проёма, в котором она вдруг исчезает бесследно, подобно лесному духу, чьи предсказания оказались роковыми.

Главным эквивалентом поэтичного языка Шекспира стали редкой силы образы, созданные воображением Куросавы. Необъяснимая паника лошади во время закадрового убийства её хозяина, внезапное вторжение стаи птиц в тронный зал, медленное зловещее приближение похоронной процессии к воротам замка, — всё предвещает неминуемое падение Васидзу и ведёт к апофеозу фильма, его финальной сцене. Oна поражает тем, насколько грандиозной и безжалостной оказалась высшая справедливость к Васидзу. Жестоко и насмешливо играла с ним смерть, растягивая последние минуты, заставляя смотpеть ей прямо в глаза, и уворачиваться в бессильном ужасе от тучи стрел, выпущенных его же лучниками. Предателю воздалось той же чашей, что и тем, кого предал он на дороге к абсолютной власти, которая привела его к полному одиночеству и окружила презрением и ненавистью, направивших последнюю, смертельную, пронзившую его стрелу.

Поскольку Макбет — определённо мой любимый шекспировский персонаж (если и не любимая пьеса, в чём ещё я могу быть не уверен), посмотреть на интерпретацию его истории в японском антураже было очень любопытно.

Хоть в целом фабулы фильма и пьесы совпадают, акценты расставлены несколько по-разному. Васидзу Такэтоки, несомненно, всегда видел себя господином замка; ведьма не соблазняет его, она лишь придаёт ему уверенности в том, что это не пустая мечта. И стоит на пути к этой мечте не страх перед убийством, не моральные терзания, а требования самурайской чести. Собственно, именно кардинальной разницей в основных нравственных координатах и объясняется отличие «Трона в крови» от «Макбета»: вместо христианства — бусидо, а значит, Васидзу в первую очередь — предатель, рвущий феодально-вассальные отношения. Характерно, что, если Макбет первым предлагает Банко держаться его, а тот согласен лишь если это не в ущерб добродетели, то Мики сам оказывает Васидзу поддержку, и вопрос о том, понимает ли он подоплёку гибели предыдущего сюзерена, довольно неясен. Зато Васидзу предаёт его, таким образом нарушая обещание и идя против бусидо повторно, на сей раз как господин. Очень характерен финал фильма — сцена, в наибольшей степени измененная в сравнении с пьесой Шекспира. Вместо того, чтоб пасть в честном бою (в западном контексте это была бы битва Добра со Злом, но для самурая погибнуть в битве — вполне почтенная судьба), он убит собственными слугами, поскольку передал им свою ложную уверенность и лишил их верности сюзерену, подав дурной пример.

Снят «Трон в крови», как свойственно Куросаве, монументально. Тут довольно мало диалогов, зато очень пространные экспозиции, предшествующие почти каждой сцене — сбор армии, скачка по лесу и так далее. Всё это сообщает фильму эпический размах: армии многочисленны, стены замка велики, деревья в лесу устремлены к самым небесам… Кроме того, эти съёмки просто очень красивы.

Игра актёров театральная, причём скорее в стиле традиционного японского театра. Впрочем, не могу сказать, что это портит фильм. Куросава и в целом делает ставку не на реализм, а на выразительность. Напряжённо застывшее лицо Тосиро Мифунэ говорит нам, что каждую секунду он готов схватиться за меч, и переходы от ярости к ужасу, пожалуй, соответствуют трагическому стилю фильма.

Весьма достойное зрелище.

8 из 10

Средневековая Япония. Одно их тогдашних княжеств. По дороге в замок своего сюзерена, двум доблестным воеводам Васидзу и Мике встречается старая колдунья. Она предсказывает им, что Васидзу в будущем станет хозяином замка князя (то бишь станет правителем княжества), а сын Мики будет править после Васидзу. Васидзу же пересказывает пророчество колдуньи своей жене и под её давлением начинает претворять предсказание в жизнь. Как можно догадаться, всё это заканчивается для Васидзу весьма печально, ибо правителем княжества он решает стать путём коварства и насилия.

Однако на самом деле, Васидзу, великолепно сыгранный Тосиро Мифуне, не так уж плох. Он, конечно, совершает злодейства, но его трудно назвать злодеем, так как его противники ничем не лучше его. Убитый им князь, между прочим, тоже взошёл на трон путем убийства своего предшественника. Убитый его людьми Мики тоже был не особо предан своему сюзерену, раз быстро перешёл на сторону мятежника Васидзу и чуть не убил сына своего покойного князя. И сын Мики наверняка тоже взойдёт на трон путём насилия, ибо по-другому сделать это невозможно, так как «законный» наследник престола, сын убитого Васидзу князя, жив.

И Васидзе, на мой взгляд, просто не повезло. Если бы он не был так самонадеян и вспыльчив, то вполне мог бы победить. И тогда он вполне мог бы войти в историю как мудрый правитель и талантливый полководец. Такое уже не раз случалось. Приведу пример из нашей, русской истории. Иные современные ученые прямо считают, что князя Бориса Святого убили люди князя Ярослава, прозванного потомками «Мудрым», а не люди Святополка Окаянного. Благо этому находится подтверждение в скандинавских сагах, где упоминается борьба за власть между князьями «Ярицлейфом» и «Бурицлейфом», в которой «Бурицлейф» был убит наемниками «Ярицлейфа».

Но не сложилось… И не могло сложиться, ибо режиссёр хотел показать не то, как правитель, взошедший на трон с помощью насилия, остаётся в исторической памяти как положительный персонаж. Для этого пришлось бы безжалостно исковеркать шекспировский сюжет. Куросава же хотел показать всю бессмысленность кровавой борьбы за власть. Ведь от замка, из-за которого пролилось столько крови, в будущем остался только каменный столб.