Короткие встречи

'Короткие встречи' Муратовой – удивительный кинематограф, лучший фильм, который подарила нам советская эпоха. Причем, рассматривать его можно бездонно, и чего только там внутри нет. Например, бесконечная тактильность этого фильма. Нежность. И в возвышенности аристократки Свиридовой, и в грубоватой теплости 'деревенских' персонажей. В изобразительной части – местами совершенно авангардные формы, кадры, рисунок. А какие точные и запоминающиеся эпизоды и актеры эпизодники. Чего стоит сцена под финал с деревенским мужичком и его 'невестой' и этот короткий разговор — а вы свинью когда-нибудь выращивали? Потрясающе. Ну и Высоцкий в этом фильме этакий сверхвысоцкий, легендированный персонаж. Кажется так. А сам фильм – о сложности подключения к счастью, о том, что у каждого свое подключение к нему, в городе, в деревне ли, к свободному геологу, к строгой начальнице ли. У каждого своя к нему тропка, тропка-испытание. Как минимум об этом.

Одиночество служения другим. Одиночество свободы. Одиночество надежды…
Короткие встречи. Короткие сцены. Короткие фразы. Милые, забавные, легкие. Резкие, точные, глубокие. На всю глубину жизни. До самого сокровенного в душе. Штрихи, из которых вырисовываешь своим взглядом целые жизни. Наши жизни-штрихи, которые наносит на время непостижимый нам Художник в ему одном ведомом порядке, которые лишь много после складываются в картину. Картину со-бытия людей. В нашу жизнь.

Или не складываются. А остаются спутанными, обрывочными, без началов и концов, без высших смыслов, без целей — просто события, просто разговоры, просто встречи; но которые раз за разом будешь прокручивать в голове, потому как в них где-то спрятан смысл, в них — горечь и теплота, горечь и теплота жизни, что защищает её от пустоты и протягивает её дальше и дальше через время.

.. .

Она одна. Она всегда была одна. Среди людей. Ради людей. Она тратила свою жизнь ради других. Каждый день другие заполняли её жизнь. Она помнила только их заботы. Их имена, их отношения, их положение, их беды. Их она помнила, на них реагировала, с ними встречи планировала.

А сама была в звенящей пустоте. Всегда. Только-никогда-не-оканчивающийся-поток-размышления. Только-свой-голос. Только свой голос, вложенный в мираж Его.

И чтобы спастись от кружения по насквозь знакомому лабиринту одних-и-тех-же-мыслей, из которых уже очень давно известно, что нет выхода, — размышление пускается в суету, в бесконечную суету всегда что-то случающегося у людей — у других, не у тебя.

Суета. Так увидит только черствый сердцем или тот, кто не хочет видеть, или тот, кто решил, что он уже далеко над всем случающимся у людей… Но она знает, что это не суета — это жизни. Это очень трудные жизни, облегчить которые она может. Она может снять один-два особо несуразных камня, притягивающих к земле, что люди и судьба взвалили на человека, когда он думал, что строит свою жизнь на твердом фундаменте, а на самом деле принимал и принимал всё на себя, на свои плечи.

Мы живем в быту. Мы живем бытом. Мы пытаемся разогнуться от быта, чтобы взглянуть вверх. Если человеку облегчить его быт, он вздохнет счастливо — надолго, нет, кто-знает… Кто знает, как быстро он зароется в следующих своих проблемах, как долго об будет радоваться миру и будет ли или зависть и жадность уже выстроили очередь к его глазам, мозгам, душе, чтобы в ту же секунду погрузить в очередные сумерки нехватки очередного удобства… Кто знает… но без этого освобождение от очередной тяготы быта, у человека скорее всего и не появится шанса…

Она успокаивает себя, что делает мир лучше. И это наполняет её каждый день смыслом. Каждый рабочий день. Даже когда работа идет через несуразные ритуалы… Но рабочий день не удается растянуть на все часы и дни. И тогда опять — одна.

Тогда мучительно напоминает о себе порыв во вне, дотронуться до другого, вырваться из себя… Ведь вот оно «вне» — рядом. В касании. В осязании стены, метала, дерева, ткани. Оно за кожей, оно в коже. Оно требует касания, требует объятия, требует тесноты. Чтобы забыть об ужасе одиночества навсегда.

Она служит другим. Таким слабым, нелепым, не видящим последствий своих действий, не думающим о других других, не образованным, не старательным, заботящимся только о сиюминутной выгоде, обделенным судьбой, сверх человеческой меры отягощенным заботами-болезнями-потерями… Так она думает. Так она видит других. Так она негодует на них. Так она их любит. Таким она отдает себя.

А кто отдаст себя ради неё. Она ведь тоже слаба, нелепа, не знает и не умеет сделать всё хорошо-хорошо. Она лишь старается-старается-старается. Истирая себя. Без страховки. Без поддержки. Одна. Нет никого, кто даст уверенность, кто поймет её заботы, как настоящие, как те, что требуют всю её так, как она это чувствует. Нет того, кто увидит всю её искренность до конца. Кто просто примет её, кто её заботы примет, её любовь примет. И отдаст свою. Каждый день, каждый час, каждое мгновение. Кто будет рядом, близко-близко, навсегда.

Он привязал её к себе. Ему не нужна от неё её забота. Он всего лишь возвращается к ней. Чтобы уйти. Они ближе всех друг к другу. Ближе всех других. Но эта близость близка лишь в сравнении. Близости без сравнения, во всю силу, так чтобы забыть и сравнения, и возможность другой жизни, чтобы успокоится — нет.

Они слишком свободны. А что ей та свобода. Ей нужно понимание, покой в душе, длящаяся радость жизни, ей нужно — счастье.

...

Он искал свободы. Бежал от бессмысленных и мелких дел; из тупиков комнат и кабинетов; от бессмысленных и мелких людей… от всего и всех, что дергали его, что уводили не туда, что тратили его жизнь. Так он всё и всех видел.

Куда он бежал? К чему? Что нашел? Нашел не бессмысленность, не зависимость, не мелочность — простор, тишину и пустоту. Смысла он не нашел. Но пока ему хватило и освобождения, пока хватило и того, что он перестал каждый день идти не туда.

Он говорит только не о чём, он поет только голосом. Глаза холодны. Глаза трезвы. Он в пустоте и тишине. И это не гнетет, когда ты стоишь перед всей пустотой мира. Ты чувствуешь, что это положение дел. Это было и будет вечность. Ты приобщен. Ты избавился от всех. Ты один. Ты достиг покоя.

Почти. На мгновения. Да, постоянно повторяющиеся, но мгновения. Потому как внутри раз за разом просыпается жажда поделиться, жажда выразить себя; жажда пережить, что всё не зря — что твоя жизнь имеет значение, что её оценит кто-то, что всё что внутри примет кто-то… Непереносимое знание, что вместо холода может быть тепло.

А потому он возвращается. К той, кто тоже, он это чувствует, понимает и проживает радость и ужас этой неостановимой штуки под названием жизнь; кто тоже пытается вырваться из себя, чтобы поделиться собой, чтобы найти того, кому всё то, что внутри, что пережито и прожито, что отозвалось невозможной музыкой в душе, будет понятно — чтобы быть понятым.

Они встречаются, они проживают радость воссоединения, они обретают смысл, они окунаются в теплоту, они засыпают счастливые.

Но просыпаются опять свободными, опять разделенными, опять не живущими в уверенности, что понимают, что их поняли — до конца, до глубины, до сокровенного.

А потом суета или забота о других. И незнание как длить их нужность друг другу, как выйти из круга всегда обреченно коротких встреч…

То были два пути одиночества человека: путь служения другим и путь свободы. Но есть и третий путь — путь юных и стариков — путь Надежды…

Памяти Киры Муратовой (часть 3)
В «Коротких встречах» стилевая и концептуальная неоднородность, желание постановщицы выразить антониониевское отчуждение между людьми в контексте проблематики производственного кино обернулись весьма необычным художественным эффектом. Во многом ориентируясь на ленты Хуциева и сценарии Шпаликова, Муратова попадает в «последний вагон» «оттепельного кино» с его надеждами на обновление советской жизни. Модернистская экспериментальность кинематографа Муратовой здесь почти не проявляется: режиссер ищет себя, что особенно заметно в сцене воспоминаний Валентины Ивановны и в финальной сервировке стола, но поиск этот еще концептуально не кончился ничем определенным.

Автор «Коротких встреч» испытывает колоссальное уважение и интерес к «новой волне» и фильмам Антониони, но в данной ленте больше подражает этим направлениям, чем предлагает нечто новое: уличные съемки «жизни врасплох», несобранная в единое целое мозаика диалогов, заставляющая вспомнить картину Аньес Варда «Клео от 5 до 7» (кино наиболее конгениальное «Коротким встречам»), - все это, однако, не убавляет очарования картины и игры самой постановщицы, которая, к сожалению, так больше нигде и не снималась в качестве актрисы. Женственное очарование Муратовой-исполнительницы при полном отсутствии невротической изломанности ее последующих героинь изящно дополняется хтонической сексуальностью молодой Руслановой – мастерское сценарное выстраивание в «Коротких встречах» любовного треугольника (с участием еще и Высоцкого) работает именно благодаря непохожести главных героинь.

Маскулинная харизма Высоцкого, как всегда не только играющего, но и поющего, разрабатывается Муратовой на материале говорухинской «Вертикали»: образ героя будто взят именно из этого фильма, однако, его мужественность здесь не режет глаза и весьма амбивалентно трактуется режиссером. Герой Высоцкого в «Коротких встречах», конечно, моментально очаровывает женщин, но его жизненный номадизм их же и отталкивает. Муратова делает все возможное, чтобы ее герои в данной ленте и даже слабый нарративный пульс, тонущий в деталях и нюансах, который у нее всегда важнее интриги, были сугубо реалистическими, минимально модернистскими.

Выбор в пользу новаторства еще не сделан, но режиссера ощутимо к нему тянет, это ощущается и в музыке Каравайчука, и в необычных ракурсах съемки, и в собственной исполнительской технике самой Муратовой-актрисы, подражающей Жанне Моро (особенно ее пластике в «Лифте на эшафот» и «Жюле и Джиме»), и едва заметных темпоральных смещениях повествования, иногда делающих его нелинейным. Муратову влечет в «Коротких встречах» киномодернизм, но она себя еще сдерживает, а неспособность людей понять друг друга, их разъединенность, взаимное отчуждение решены режиссером вовсе не в духе планетарной трагедии, как у Антониони или Ива Аллегре (вспоминается прежде всего «Такой красивый маленький пляж»), эта экзистенциальная дистанция между муратовскими героями, которая подчеркнута даже визуально в некоторых сценах, овеяна нотами светлой грусти, почти пушкинской печали.

В то же время, развивая социально-критические мотивы своей первой ленты, снятой в соавторстве с Муратовым, «Наш честный хлеб», режиссер делает многие эпизоды «Коротких встреч» откровенно полемическими, обличающими неустроенность советского ЖКХ конца 60-х, что делает эту картину полудокументальной, помещая ее в контекст уже не «оттепельного» кино, а британского «кухонного реализма», который в годы выхода «Коротких встреч» на экраны, как раз набирал обороты. Одним словом, стилевая гетерогенность этой картины может трактоваться и как ее положительный момент (стремление запечатлеть жизнь в всей ее многоаспектности), и как отрицательный (неоднородность как следствие подражательности). В любом случае, «Короткие встречи» - это еще некий поиск для Муратовой своей манеры, недооформленный и незаконченный, зато уже обладающий неповторимым обаянием ее видения людей, в котором любовь и сострадание переплетаются с грустью и разочарованием

Они редко видятся. Она привязана к городу, к скучной работе в городском совете, к уютному, хоть и столь же скучному, быту. Он тяготится этой привязанностью, хотя любит её, но все же убегает в профессию геолога. Они такие разные, но всё-таки они вместе...

Странно, но почему-то эту несложную, на первый взгляд, в своей фабуле картину положили на полку... Вроде бы простая история любви, в которой мужчина (Владимир Высоцкий) даже не изменяет жен (щин) е (Кира Муратова), а третий угол любовного треугольника смиренно возвращается к своим корням. Но все же запретили... Почему?

Остаётся предположить, что цензоров смутили несколько обстоятельств. Это все же редкий советский фильм, в котором герои выдают совсем не социальные, а экзистенциальные переживания и тоску. Личное явно предпочитается общественному, вызывающему тоску и печаль.

Во-вторых, наличие Владимира Высоцкого с его артистическим и музыкальным обаянием (а эта роль одна из 2-х лучших его киноролей) выглядит убеганием от становящейся постылой советской действительности. Наконец, Короткие встречи имеют целомудренный, но в чем-то эротичный подтекст, в котором союз мужчины и женщины перестаёт быть ячейкой общества, связанной общностью быта и правами и обязанностями советских мужа и жены, делаясь чересчур уж свободным. Какой уж тут тогда соцреализм. Сплошная индивидуальность как пассивный, но протест против действительности.