Рай: Любовь

Из самых ужасающе-правдивых режиссеров Ульрих Зайдль один из самых-самых. Этот фильм влезает куда-то в мозг и его оттуда никакими клещами не вытащишь. Впрочем, это касается абсолютно всех фильмов этого режиссера. При таком раскладе очень трудно определить — нравится ли автор, но я не задаю таких вопросов, а просто продолжаю смотреть его фильмы, постоянно оглушая свое сознание новыми кошмарами.

Данный фильм, конечно, совершенно не страшен, но в нем отображена какая-то бесчеловечная грань отчаяния и холодного цинизма. Женщины уже близкие к пожилому возрасту приезжают на отдых в Африку. Не самое, казалось бы, лучшее место. Лично я плохо отношусь к подобному туризму, где все измеряется разницей в уровне жизни. Противно мне ощущать себя белым господином, жалею я людей и не желаю ими помыкать.

Африка знаменательна множеством молодых местных и Зайдль (фамилия ему очень подходит) совершенно безапелляционно и беспардонно влезает в местные реалии, показывая их без прикрас и сантиментов. Его стиль убивает, на свет божий вылезает даже не уродство, а нечто стандартное, от чего люди обычно отворачиваются. Циничные европейские тетушки и абсолютно наглые лживые местные. Кто кого. По мне, так никто, ибо победил в итоге какой-то реальный подручный сатаны. И это не просто неправильно или грязно — это все за гранью. Фильм страшен и убивает все добрые позывы.

Скорее всего, как я думаю, такие фильмы нужны, потому что режут правду-матку и шокируют всех, у кого белые перчатки. Фильм состоит из трех частей, эта называется «Любовь». При своей довольно грубой душевной организации, я вторую часть смог посмотреть только с третьей попытки. Третья до сих пор вызывает омерзение. Не знаю — как назвать это кино в принципе, но оно настоящее, хотя и убивает оптимизм и кажется чернее любой самой ужасающей чернухи.

10 из 10

Помните цветаевское: «Простите Любви — она нищая! У ней башмаки нечищены, — И вовсе без башмаков!»? В общем-то, в фильме Ульриха Зайдля любовь тоже и разута, и раздета. И в общем-то, ее откровенничающая самой собой нагота почти что в шаге от юродства, которым спасался и, может, все еще спасается мир. Но очень большой вопрос в этом «почти», т. е. в том, о такой ли, как Цветаева, любви говорит нам австрийский режиссер, уверенно, строго, красиво, шокирующе и холодно-справедливо снявший свой «Рай» (часть 1).

Видите сами, у Цветаевой, как у Павла, сказано о любви райского типа, той, что долготерпит, милосердствует, не превозносится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит… И нет богаче нищего, который все отдал любви или во имя нее. Он обретает рай и сияние вечности.

У Зайдля «нищие любви» любви не обретают. Оно и понятно. Это раньше писали и снимали о простом, о том, что миру отчаянно не хватает любви. Цветаева вот тоже… А сейчас, в мире, галлюцинирующем пустотой и до зубов укомплектованном всевозможными подделками под настоящее, снимают и пишут, что любовь ему — миру этому — не нужна вовсе. И если вдруг пробьется она (то ли смело, то ли слепо) сквозь замурованность чьей-то отчаявшейся души, то будет выглядеть как эта голая австрийская тетка, как безумная (чудинка, ненорма, аномалия, помеха), странная, чужая…С каким упорством, с какой непрошибаемой наивностью Тереза готова отдать себя и деньги красивому кенийцу с дредами, веря, слепо, бесконтрольно, как лунатичка, веря, что можно любить, и ей, и ее — можно! Рай иллюзий так ласков и откровенен своими миражами… Только изгнание из него незамедлительно. Что было пропуском в этот рай? Деньги — протезы цивилизованного потребления всего-всего: от напитков в баре — до тел и душ.

В этом раю, где Терезе так хорошо поначалу, она никакой паутинкой, никакой вуалькой режиссерской от нас не спрятана (хоть самые роскошные сцены фильма как раз под вуалью-тюлем-сеткой). Наоборот — вся как на ладони, голая королевна любви… и рядом такой же голый король, только знающий, что голый.

А когда все сломается, когда она поймет, что ее любовью был лишь живой вибратор, когда визгами и стонами поманит удовольствие и прикажет лакомиться до отвращения и забытья, и когда в бесконечной ловле сексуальных отрад будет уже непонятно (да и неважно), кто плотва, а кто щука, кто курица, а кто крокодил, когда Ева съест почти все яблоки, а последним сломает зубы… Тогда станет окончательно ясно, что этот фильм не о любви, а о ее фантомной боли (хоть ампутирована, но ноет). А его режиссер из тех великих (что ж поделать, сейчас именно такие великие), кто гасит свет, приговаривая, как мамаша Кураж: «подкупность у людей — то же самое, что у Господа Бога милосердие», а потом берет мир за хвост, бросает его к черту и зовет апокалипсис на «ты», то ли как друга, то ли как младшенького: джамбо тебе, джамбо! И полное акуна матата…

Уверена, ни любовь, ни веру в нее, режиссер опорочить и опозорить не хотел, нет в его замаскированном под потеху вопле ни стеба, ни самомнения, ни легкомыслия (грех — искать в этом фильме что-то веселенькое). И, наконец, свою героиню он любит, давая и ей возможность какое-то время тоже любить…

По большому счету, я не могу принять в талантливейшем Зайдле одного. Любя и говоря о любви, он остается трезвым в стельку (и его строгий, фронтально-симметричный, выглажено-правильный и до буквальности красивый эстетизм — тоже трезв). Режиссер дает нам правду факта — слезы опустошения поломанной стареющей женщины в одиноком номере ее несбывшегося рая, слезы никому и ни зачем. А мог бы дать, т. е. подарить, правду Любви: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…».

Именно поэтому кино «Рай: любовь» кровью и плотью принадлежит своему разочарованно гасящему свет времени, а не вечности. А вечность ждет того, кто возвратит не раз шельмованному и обесславленному современным искусством слову «любовь» его исконно-первоначальный возвышенный — райский — смысл.

Ульрих Зайдль — не из тех режиссеров, что заботятся об эстетическом удовольствии зрителя. Как любой порядочный австриец, в своих кино-высказываниях он строг, лаконичен и не стесняется резать по живому. Начав как документалист, он и в дальнейшем придерживался реалистической манеры. И так же как его более заслуженный соотечественник Михаэль Ханеке, основным предметом своих эмпирических изысканий, он выбирает современного европейца.

Нисколько не церемонясь, он, подобно заправскому скорняку, снимает со своих героев, в которых безошибочно угадывается, тот, или иной, класс европейского общества, поверхностный слой. И здесь уже чувствует себя, как древесный червь в трухлявом туловище когда-то гордого и могучего Древа Жизни.

В молодости Ульрих Зайдль хотел стать священником. И, безусловно, клерикальный скепсис относительно духовного благополучия людей нового века, чувствуется в его зрелых работах. Вот и центральный персонаж самой успешной из них, «Рай: Любовь», Тереза, не находит своего счастья. Уже слишком запущенная и немолодая для амурных приключений, она еще не так стара, чтобы не ощущать позывов плоти. Поэтому идеальным решением, в какой-то момент, становится визит в Кению, где, как говорят, плоть молода и свежа, а ее обладатели для любви границ не знают.

Но вскоре обнаруживается, что Кенийцы, хоть податливы, но ужас как корыстны. В Раю действуют свои правила и он, как и стоило полагать, иллюзорен. В весьма комичной манере, Зайдль демонстрирует нам хождения Терезы по замкнутому кругу раскаленных эбонитовых фаллосов, на которых как сливочное масло, таят ее романтические фантазии. А в промежутках между — еще и содержимое кошелька.

Тут то и обнажается вся подноготная единственной по Зайдлю актуальной для европейца версии Рая. Вход в него платный. Вот что бывает, когда товар и продавец это одно, так скажем, лицо. Механизмы общества потребления, оказались усвоены аборигенами не хуже, чем гостьям из цивилизации, собственно и преподавшим сей ценный урок. Так что удовольствие здесь получит лишь самые честные в своем консюмеризме. Те, для кого эта схема столь естественна, что другой просто не существует.

Зайдль по привычке выстраивает весьма отталкивающий образный ряд, который несколько теряет в эффекте из-за упомянутой комичности происходящего. Зато в плане общей смотрибельности, картина от этого только выигрывает. Тем более что на кульминационной сцене оргии, судороги отвращения минут лишь самых стойких. В общем, равновесие составляющих, которого так не хватало «Импорту-Экспорту» было успешно найдено.

Верен себе постановщик и в манере повествования. Отдаляя своих персонажей от себя, он снимает с себя за них ответственность, предоставляя зрителю выносить вердикт. Который напрашивается сам собой. Как пелось в одной песне, нет любви в сердце большого города. Вот и в сердце джунглей ее не нашлось. И дело, конечно, не в локации, а населяющем ее контингенте. Ищет он вовсе не любовь, потому найти ее ему не суждено, пусть даже самом лоне инстинктов. Он ищет, пусть временного, но освобождения от благ и устоев, которых вроде бы так судорожно искал. Спрос рождает предложение и наоборот, выгодная сделка готова. Осталось только раскошелиться. Ведь кушать хотят все.

Ах, как жаль, когда некоторые пишут в своих рецензиях, что Зайдль показывает свою героиню холодно и отстраненно. Да, он очень суров к ней. Но неужели не видно, как он ей сочувствует. Она почти безобразна, когда раздевается, но когда она получает порцию любви, пусть и продажной, какой спокойной, умиротворенной она кажется. Когда она спит, женщина прекрасна, как на картинах Рембрандта. Её тело излучает покой, свет. Она стремится к любви, сочувствию, пониманию, ищет и не находит их. Режиссер проводит её от простого отторжения, неприятия подобных связей, потом слом, заинтересованность, даже влюбленность в чернокожего героя. Она знает, что заинтересованность молодого парня немолодой женщиной не может быть правдой, что все подруги только пользуются молодыми телами, но рада обманываться. Дальше разочарование, разгул, участие в противной ей оргии, она почти доходит до края, когда унижение одного человека другим даже может приносить удовлетворение, она уже научилась этому. Но все-таки она останавливается.

Мысли автора удивительно понятны, донесены так ясно, вспоминается фильм «Плащ Казановы» с прекрасной Инной Чуриковой. Как похожи женщины, которые хотят быть любимыми, желанными, которые не хотят стареть, хотят найти близкого человека.

8 из 10