Синонимы

Уверена, есть люди, которым этот фильм покажется гениальным по многим критериям.

История о Йове, молодом парне, который старается влиться в ритм и жизнь Парижа… но на протяжении всего фильма крутилась одна фраза «Можно вывезти человека из деревни, но деревню из человека не вывести никогда». Йов быстро изменил свои внешние проявления, однако внутренне поменяться намного сложнее, что и «сломало» героя.

Избегание встречи с отцом — как избегание встречи с самим собой.

Фильм снят безусловно красиво, со своей атмосферой. Понравилось и то, что очень остро поставлен вопрос языка: хочешь забыть родной язык — хочешь забыть свои корни. Йов не включает сразу видеокамеру при разговоре с родными — будто стыдится того, кем он хочет стать.

Непонятны остались взаимоотношения Эмиля с Каролиной — кто они вообще друг другу?

Фильм, который задает вопросы, но не отвечает на них.

Ну и конечно, маленькие приятные мелочи фильма — это пальто и его, как кажется, очень простые, вкусные обеды:)

Не очень интересуясь еврейской темой, я всё же с интересом понаблюдала пару художественных высказываний об ассимиляции евреев в большое человечество. В фантазийном «Американском огурчике» ортодоксальный еврей пробует реализовать американскую мечту. В таких же фантазийных «Синонимах» евреи испытывают терпение родины романтики Франции. Ни тот, ни другой фильм мне не понравился — прежде всего, плохо замаскированной заказухой. Эти якобы комедии — под прикрытием сарказма над евреями (позволительного, как мы знаем, только евреям) — несут примитивную националистическую идею: еврею место среди евреев. Что подтверждается участием Министерства культуры Израиля в создании данного продукта, да и самой победой на берлинском фестивале — кино искусство политическое. Поэтому критикам в оценке этого фильма я бы не доверяла.

Действие фильма происходит в Париже — городе любви. Зачем еще ехать в Париж, если не за любовью? Своё незамысловатое понимание любовного потенциала героя авторы выкладывают незамедлительно. Откровенность за откровенность: более асексуального героя-любовника трудно представить, чем вот этот странный тип с полуоткрытым ртом, безвольным подбородком и здоровой бесполезной елдой, Что за необходимость трясти перед зрителями гениталиями, если ты не эксгибиционист? Однако у еврейских кинематографистов и присоединившихся к ним кинокритиков свой взгляд на понятия извращений и актуальных художественных процессов.

Такова селяви в фильме. После первых десяти минут хотелось его навсегда выключить. Остановил Золотой медведь и зеленый цвет рецензии Зельвенского. Едва привыкнув к новой нормальности в виде голого мужика на экране, я получила еще один сокрушительный удар по своей картине мира. Я готова поверить в искренне ищущего любовь Парижа еврейского парня. Готова поверить даже в его фрейдистскую ненависть к языку предков. Но палец в попу в качестве протеста против духовного закабаления предками — это перебор, разрушающий всю мистерию любви. Этот пассаж обесценил для меня дальнейшую психическую деятельность парниши. А по-честному, и его создателей. Оставалось лишь дождаться предсказанного Министерством культуры финала. Финал, разумеется, не подкачал.

2 из 10

Одним из способов донести до общества отдельные идеи, проблемы и настроения общества является кинематограф. Иногда получается шедевр, а зачастую получается чудаковатое кино, в котором не отчетливо понимаешь идею режиссёра. Проблема, поставленная в ленте звучит так: проблема социализации прибывших беженцев в страны Европейского Союза.

Режиссёр повествует о беженце Йоаве, который намеренно приехал в Париж, чтоб перелистнуть страницы дней минувших в Израиле, и со спокойной душой начать жить, но уже будучи французом. В поиске новой жизни он отрицает свой язык, гражданство, семь, и прибывает в надежде, что добрая Европа его приютит и приласкает…

Но по порядку.

Йоав (на французском звучало как гав) приезжает в огромную пустую 4-комнатную квартиру, в первую ночь стал (олухом. — прим. редактора)жертвой парижского воровства. Что ему помешало спокойно закрыть дверь на ключ? Ничего! Даже, выбежав в аполлоновском обличии в прекрасную парадную, умоляя о помощи у соседей- никто не посочувствовал и не помог. И после такого оставшееся его планида — заснуть под напором горячей воды в ванне.

Так как Франция страна развитая — жилищного отопления и воды без перебоев нет, то беженец Йоав, не привыкший к таким условиям, скорее бы и умер от холода, если бы ни ворвавшаяся к нему в квартиру через несколько часов любовная пара. Незнакомцы являются прямой метафорой европейского гостеприимства и демократии. Они ему помогают одеждой горчичного цвета пальто от Kenzo, деньгами и даже лишним айфоном 8+.

Если это так, то я сейчас же, не раздумывая, бегу в Европу, чтоб мне кто-нибудь так помог, или это работает только с еврейскими беженцами?

После появления в их жизни Йоава, каждый хочет от него особенное, все хотят воплотить свои сексуальные фантазии с ним.

По прибытии, Он примыкает к а-ля террористической еврейской банде-диаспоре, которая устраивает переполохи в Париже. Почему это спонсировало министерство культуры Израиля? — непонятно!

После просмотра фильма, можно спокойно утверждать, что не только stupide мусульмане и выходцы из Африки занимаются грабежом и терроризмом.

Происходит перелом, и Йоав решает все-таки уйти и начать заниматься тем, чего хочет этот развратный мир. Автор картины сделал на этом акцент, чтоб герой, возможно, осмыслил свое нахождение в Европе, но с героем ровным счётом ничего не происходит… Он принимает реальность. Герой все также бессмысленно говорит о Гекторе, о безжалостной армии Израиля, о войне с арабами, и пытается жадно вкусить ту сладость французской жизни, о которой все так грезят.

Почему фильм назван «Синонимы»? Какую роль играют синонимы? Что имеет общего моё вышенаписанное с названием?

Фильм назван по причине того, что герой во вставках между действиями называет синонимы от определенного слова, как бы ради обогащения своего словарного запаса. С одной стороны, поучительно для тех, кто учит французский язык. С другой стороны, сидеть и слушать эту нудятину, как человеку совсем незнающему этот язык — было совсем не интересно. Однако с третьей же стороны, эти вставки, с точки зрения структуры артхаусной композиции, выглядели довольно органично. Герой идёт по оживленным улицам Парижа и, глядя на всю парижскую суету, повторяет синонимы и идиомы. А с четвёртой, по моему мнению, самой главной стороны — эти вкрапления в основную картину выдавали в герое приезжего… Иначе говоря, герой в основной части картины употреблял те обороты речи, которые современные французы не используют. Какая ирония, не так ли?

Вообще, кто это Йоав? Чем больше Йоав упорствует в попытках отказаться от собственной идентичности, тем сильнее искривляется вокруг него пространство и тем нелепее становятся ситуации, в которые он попадает. Эти колебания реальности и интонации — от тишины к крику, от неподвижности к буйному танцу, от беззащитности к агрессии. Автор выражает данные колебания посредством работы с камерой. Однозначно оценки дать невозможно, так как идея не нова: переход от обычной синематографичной камеры на любительскую (в данном случае, на камеру iPhoneХ). Конечно, это не выглядело, как в лучших шедеврах Жоры Крыжовникова, но это было странно. Да, но почему все киноделы прибегают к обычной? Следующим минусом я считаю — сценарий. Хотела бы уверенно заявить, что сценарий прописан не качественно, в особенности диалоги. Йоав рассказывает повесть о Гекторе, обрывая то и дело на интересном, а потом оказывается, что он сам не знает, чем заканчивается история. Действия героя двухчасовой эпопеи чересчур абсурдны, лишены смысла и вообще не нуждаются в объяснении. Только после пережевывания сути картины, невольно начинаешь понимать, что хотел донести автор. Мне кажется, лента могла получиться сильной, если бы ни опошлили первые 2 минуты картины, а ухватились за главного героя и грамотно раскрыли его. У потенциального зрителя не вызывает никаких эмоций ни главный герой, ни его рассказы, ни его флешбэки, ни взаимоотношения с другими героями, ни его отношение к Израилю. Можно сделать вывод, что картина об олухе Йоаве не занимательная, не стоящая ни зрительских симпатий, ни 370? в столичном кинотеатре. Единственной компенсацией за потраченное время на никчемные реплики героя для зрительского глаза, по мнению франко-израильского режиссёра, является посвященная треть экранного времени темы sexuel rеvolution. Та тема, которая есть в почти каждой вышедшей или только выходящей в прокат картине. Та тема, которая все еще интересна зрителям западного общества. Возможно, я сужу со своей колокольни, но обнажение героя в прямом смысле несколько находит во мне отторжение. Нет, красота нагого аполлона не отвращает моё восприятие этого мира, но я могла прочувствовать картину и без этого. Сюда можно и отнести развивающуюся сюжетную линию о молодой «шведской» семье из беженца и бывшей некогда пары, о которой всем так глубоко не наплевать. Иногда не понимаешь, почему западной публике это ещё не осточертело, если они с этим сталкиваются в каждом фильме/сериале? Зачем эти акценты?

Многие критики и журналисты пишут о том, что фильм «необычайно сексуальный». Но могу возразить, чтоб фильм стал «сексуальным» необязательно для этого оголять главного героя и показывать эротику. Стоит показать чувства, эмоции и уже само желание. А что показано в картине — так это история без чувств и даже без намека на них. Более того, был показан холодный расчет — герою нужна свобода и признание, а за это нужно расплачиваться своей свободой и телом.

А в этом и отражается наша нынешняя современная жизнь. Чувства не интересуют никого, хотя разве сексом кого-то удивишь?

Все упрощается до такой степени, чтоб каждый imbеcile понял. Упрощение заставляет нас тупеть и возвращаться на раннюю ступень нашего развития. Но как мы того ни хотим, этот процесс начался во всех сферах нашего общества

Когда вышел американский фильм Вонга Кар-Вая «Мои черничные ночи», Ольга Лобач сказала, что азиатский режиссёр, попав в США, мгновенно уловил суть: страну населяют люди без корней. Это знание вылилось в историю без конца и начала, в мир, в котором у главных героев нет родителей, предыстории и дома. Нация «перекати-поле».

В картине «Синонимы» (Synonymes, 2019) ощущается то же щемящее чувство уходящей из-под ног почвы. Израильтянин на французской земле ищет сердце Парижа; бродит, уставившись в пол. Он пере-придумывает собственное прошлое, заглядывая в словарь. Ходит по чужим улицам, мечтая вписаться, стать одним из. Но есть что-то с большей гравитацией: оно мешает и не позволяет выйти в новое пространство полностью.

Я сам странник, сменивший десятки квартир, комнат, закутков и постелей. Мир «Синонимов» мне, с одной стороны, понятен: давящая серость неба, случайные знакомые, которые не поздороваются завтра, неуютные утра после ночёвок на окраинах. Что для меня останется загадкой: переход из одного языкового пространства в другое. Кроме слов, которые можно выучить, остаётся миллион подводных течений, которые надобно ловить, расшифровывать, понимать и применять. Иначе ойкумена навсегда останется идолищем из агрессивного асфальта с глазами навыкате.

Тем, кому важно быть со своими (а мы все, по большей части, таковы), в «Синонимах» откроется мир без воздуха. Заполненный по маковку вещами, интерьерами, оттенками и словами, он не позволяет остановиться. Ты падаешь сквозь атомы, настолько пусто вокруг..

Вторая тема ленты — война. Иоав, сбежав из своей страны, в которой война — привычный фон, ускользает в мир без событий. Словно Бенджамин Баттон, он в свои двадцать-с-лишним, «слишком стар» для яростного мира и битв, ему впору размеренная жизнь столицы Франции, её скрытая красота и печаль. Немного прохлады. Остыть от обуревающих чувств и мыслей..

Сказать «не моя война» и свернуться на донышке бутылки.

9 из 10