Вечный свет

С радостью расскажу вам об одном из самых величественных кинополотен, которое я увидел за последние десять лет, а я посмотрел немало картин за это время.

В этом месяце я пытался разрешить одну проблему: пытался досмотреть 6-й фильм Андрея Арсеньевича Тарковского «Ностальгия», но меня постоянно клонило в сон уже в начале просмотра этой картины и я отдавался целиком в руки Морфея, который уводил меня в свое царство. Я пытался досмотреть «Ностальгию» раз пять и пять раз дремота подступала ко мне на вопросе: «Почему женщина молиться чаще, чем мужчина?» Пять раз я не мог ничего с собой поделать и на этом вопросе меня выключало из реальности на несколько часов.

С фильмом «Вечный свет» Гаспара Ноэ всё с точностью наоборот. Фильм затягивает с самого начала и держит до конца просмотра в напряжении, хотя по сути фильм состоит из одних диалогов и игры со светом и камерой.

«Я всегда видел то, чего другие не видели; а того, что видели другие, я не видел», — сказал как-то Сальвадор Дали. Конечно, это выражение подходит и Гаспару Ноэ, хотя при просмотре «Вечного света» на ум приходит друга цитата сюрреалиста-художника: «Я не принимаю наркотики. Я и есть наркотик». Эффект от просмотра «Вечного света» напоминает особо дурной бэд-трип: непосвященного человека, не особо представляющего что за индивид такой этот Ноэ, ждёт доза густого концентрата безумия. Зритель с более богатым кинематографическим опытом найдет в этом параде сумасшествия даже рациональное зерно, хотя в совокупности кошмарных видений, параноидальных иллюзий и неконтролируемого кошмара о мире кино тяжело найти любовь: всё же предназначение фильма — составить внутренний конфликт, поскольку при просмотре хочется закрыть глаза, но всё равно продолжаешь наслаждаться мимолетным моментом этого постыдного удовольствия.

После эпилептического триггера начинается монтаж сцен из «Ведьм» Кристенсена и «Дня гнева» Дрейера — видимо, двух самых любимых картин Ноэ. Далее следует заунывный голос, декларирующий глубокомысленные цитаты, и мы погружаемся в разговор двух актрис: Беатрис Даль и Шарлотты Генсбур, играющих самих себя. Даль более откровенна: она раскрывает свои страхи, тревоги и психологические проблемы, в то время как Генсбур терпеливо слушает. Актрисы обмениваются друг с другом кошмарными, а иногда и забавными инцидентами, происходившими с ними во время съемок. А далее начинается полноценный метафильм: «Вечный свет» повествует о «закулисье» съемок, как Даль и Генсбур снимаются в тех или иных сценах. Параллельно разворачивается пространные сюжеты: то продюсер собирается уволить Даль, для чего нанимает оператора за ней следить; то Генсбур получает странный телефонный звонок, то какой-то молодой режиссер преследует актрису, чтобы та снялась в её новом фильме — это, а также многие другие моменты, превращают «Вечный свет» в своего рода фильм о кинопроизводстве.

В конечном итоге, как это бывает у Ноэ, чувственное переживание превращается в хаос. Постановщик вместо традиционного повествования начинает злоупотреблять стробоскопами и прочими не самыми изящными элементами, выбивающих зрителя из состояния душевного равновесия. То, что могло бы стать мягкой медитацией, сильно бьёт по мозгам: в своей прошлой работе («Экстаз») сама тематика располагала к демонстрации интуитивных образов. «Вечный свет» же заводит зрителя в смысловой тупик: кажется, это верх трансгрессивности Ноэ, в которой гротескный декаданс окончательно превалирует над гиперреалистичными приемами. В итоге он выбирает лишь один способ, которым может повлиять на зрителя — дезориентирующие визуальные эффекты, но в контексте «Вечного света» они редко связаны с чем-то значимым.

Вероятно, больше всего повествование «Вечного света» выигрывает от приема «фильм в фильме», рассказывающее, что же именно происходит за камерой на съемочной площадке. Кажется, для Ноэ это способ заявить и о сексуальных домогательствах в мире кинематографа. Диалоги подчеркивают проблемы, с которыми сталкиваются женщины в отрасли, однако и это выглядит оторванным от мира. Похоже, Ноэ добавил эти элементы по наитию, чтобы выделиться как актуальный кинематографист, а на деле — жертвой трендов. Даже метафора о ведьмах насчет подвергшихся насилию женщинах, превращается в скучное заявление о современной сексуальной политики.

«Может мира, нет как такового? Может быть, все миры во мне? А может, я управляю миром? Что мне причудится, появится извне…» — жизненное кредо постановщика привело, увы, к немного статичному и временами даже мертвому фильму, несмотря на привычные для режиссера буйства красок. Как это ни парадоксально, но когда Даль и Генсбур критикуют то, что они называют «развлекательными фильмами», наиболее заметна высоколобость Гаспара Ноэ, этого хулигана от кино, и буквально прочитывает его заявление: вот, господа, у меня-то фильм интеллектуальный. Интеллектуальный, но пустой: цитаты Годара, Фассбиндера и Бунюэля не делают проект умным, а скорее оставляют претенциозным, спускающим его, помимо всего прочего, в монотонную спираль разочаровывающих притязаний.

6 из 10

Заранее прошу прощение за графоманство и возможно притягивания за уши смыслов, просто очень хотелось попробовать донести, что, как мне показалось, я увидел в этой картине, ибо фильм мне понравился!

Увидел в нем удачную попытку интерпретации реальности (точнее её разложения), какой мне кажется видит её сам режиссёр, а именно, выражение бытия через концепцию вечной иерархии. Словно Ноэ переживает бытие в целом, как и отдельные его части (искусство, религия, жизнь человека), в виде постоянно ветвящегося фрактала, суть которого — страдание во времени.

Например:

- привычный нам единый экран распадается сначала на два, далее на три экрана в одном кадре;

- «вечный» белый свет разлагается на красный/зелёный (синий Ноэ не любит, судя по интервью);

- единый бог (в данном случае христианский) распадается на триединство, далее на сонм ангелов, человечество, животных и т. д. (в картине буквально сцена — свет с экрана > три креста с мученицами > толпа зевак > зрители в зале кинотеатра);

- режиссер > съемочная группа > мы как зрители (в фильме приводится цитата о том, что при давлении сверху, творец становится тираном, и цепочка страдания продолжается);

- родитель > ребенок (и мы понимаем, что дочь Шарлоты страдает);

- картина через героев прямым текстом говорит, что она о времени, а что такое время, как не разложение вечности на прошлое > настоящее > будущее (в этом смысле мне показалось, что в одновременных кадрах на экране есть небольшой нарочитый рассинхрон, чтобы буквально показать «время» в одном кадре. Сцены по идее происходящие одновременно освещались в разный цвет).

Словно режиссер проводит смысловую цепочку — мир это иерархия > это разложение > это страдание протяженное во времени. В этом разрезе более низкая ступень всегда страдает больше, и поэтому форма подачи самого фильма для меня оказалась оправданной. Муки творчества перерастают в мучение зрителя (от себя добавлю, что фильм и его финал у меня боли и отторжения не вызвал, а ввел в некий экстаз, особенно звук порадовал, но думаю это уже особенности личного восприятия).

Фильм получился очевидно постмодернистским и это тоже оправдано, ибо постмодернизм суть разложение жанра, а кино это наблюдение во времени. И это кино заставляет страдать. Ещё до того как прозвучит имя Шарлота, мы понимаем, что актриса играет саму себя (сгорание в шалаше намекает), и зритель инстинктивно ждет появление самого Ноэ в образе режиссера, но он здесь остается эдаким «надрежиссером», невидимой рукой, словно бог, управляющий режиссером экранным (как оператор оператора подглядывающего за актрисами вне съемок).

И вот всё это вышесказанное для меня слилось в 50-ти минутный опыт вещи в себе, кино о кино, кино о реальности, гармоничное, красивое, умное, а главное всё в этой картине уместно и оправданно.

В ноябре в российский прокат вышел «Вечный свет» (18+) — новый кинематографический эксперимент от Гаспара Ноэ. Мировую известность Ноэ получил в 2002 году, благодаря скандальному фильму «Необратимость» с Моникой Беллуччи и Венсаном Касселем в главных ролях.

«Вечный свет», выросший из коллаборации бренда Saint Laurent и мастера игры со светом и зрительскими реакциями Гаспара Ноэ, представляет собой сюрреалистическое и истерически красивое повествование об одном дне на съемочной площадке фильма об инквизиции в андерграундной эстетике 1990-х. Мерцающий свет и цитаты из Достоевского, Годара, Фассбиндера и других культовых личностей добавляют фильму контрастов.

Две иконы французского кинематографа последних десятилетий Беатрис Далль и Шарлотта Генсбур предстают движущими механизмами фильма. Сперва они импровизируют в диалоге, где иронизируют и преувеличивают, но повествуют о творческой изнанке почти любого фильма, а позже раскаляют эмоциональное напряжение до уровня зверств инквизиции или же адских котлов. Эстетика поражает воображение: кресты и костры, Шарлотта в платье Saint Laurent и безумная энергия Беатрис, перекрывающая даже безумие света и музыки в финале фильма. Именно Беатрис в этой истории — ведьма: харизматичная, яркая, неудобная для других, и фильм внутри фильма — ее детище, которое другие пытаются присвоить.

Фильм получился стильным и совсем немного провокационным: о моде и ее жертвах, из последних сил вращающихся «в кругах», о пороках и том, что с ними не все так однозначно, и, наконец, о человеческом эгоизме. Неоновым лучом пронзает «Вечный свет» правда о том, что ведьмам и в ХХI веке приходится нелегко, ведь толпа всегда готова линчевать.