Пыль времени

В сущности, Ангелопулос почти всегда снимал о времени, а не о пространстве. Это замечание связано с тем, что ставший волею судеб последним полнометражным фильм «Пыль времени» как бы подытоживает те контексты, что были для режиссера главными. Ранний Ангелопулос снимал про историю. Историю не частную, но общую, политическую, как сказал бы Бадью. Однако «коллективные действия» в тех фильмах не выдвигают на первый план именно персонажа или персонажей в классическом смысле. Завороженный идеей «движения масс в неизвестном направлении», греческий режиссер постоянно помещает под прицел объектива фактически безымянных персонажей, чьи перемещения в кадре и есть та история, которую потом изучают в учебниках по совсем другим примерам. Даже Александр (то ли Великий, то ли самозванный) в одном из таких фильмов не может быть воспринят как персонаж. Это скорее архетип греческой истории, известной как прошлое, но абсолютно никому ненужной как настоящее. А настоящее расподобляется, именно распыляется; на месте великих идей и страстных переживаний остаются лишь какие-то частности.

Подобное понимание истории, кажется, присуще и данной картине. Но это не так. Казалось бы, фильм крайне панорамен, события в нем происходят не на одном и даже не на двух континентах. Но просмотр картины не оставляет сомнений, что она не о греках как таковых, а об одном греке, то есть самом режиссере картины. Его частное, субъективное время, конечно, каким-то образом взаимодействует с временем историческим, масштабным, но глобальный вывод, который можно было бы сделать из подобного сопоставления неочевиден и попросту не нужен. Это фильм о временном «кармане», тупике, в котором оказываются главные герои, потому что в какой-то момент все пошло не так и их надежды на будущее оказались ничем. Так, и отношения родственников постоянно отмерены временными лакунами, долгими отсутствиями по разным причинам. Потому-то Ангелопулос очень печален: мир меняется и мы меняемся. Но не встречаемся, а когда встречаемся, то отмеренного времени слишком мало, чтобы оно могло дать если и не счастье, то хотя бы его иллюзию. Вот поэтому и бродит по Берлину «отставленным от должности» ангелом Бруно Ганц.

Вот поэтому режиссер в поисках утраченного времени не может прийти ни к какому законченному решению (несмотря на то, что это, пожалуй, самый нарративный фильм режиссера). Страны и режимы, семьи и отдельные люди стираются в порошок, медленно, но верно. Пожалуй, остается только воспоминание, попытка запечатлеть его на пленке, но попытка малорезультативная, потому что переживаемое прекрасно, как прекрасны герои в их молодости, а пережитое только тень действительных когда-то ощущений.