Родовое проклятие

Шарлотта, будучи беременной, приезжает погостить к родителям своего бойфренда Бенни из английской глубинки. Но из-за несчастного случая девушка вынуждена остаться в чужой для себя семье, где её опекой занимаются мать погибшего Маргарет и его сводный брат Томас. Но то, что на первый взгляд казалось проявлением заботы, быстро превращается в угрожающий её свободе контроль.

Шарлотта и Бен приезжают погостить в дом родителей Бена. Они мечтают переехать в Австралию, а Шарлотта от врача узнаёт о своей беременности. В доме живёт мать со ступой, и странно-услужливый брат Томас, который вовсе не брат. Несчастный случай на конюшне с Беном нарушает семейную идиллию. Шарлотта продолжает жить в доме матери, а вокруг неё происходят странности: день переходит в глубокий вечер, снятся сны о вороне, о чёрном коне, а семья отговаривает её от отъезда и держит едва-ли не в заточении. Попытки побега ни к чему не приводят, и тьма постепенно сгущается.

«Родовое проклятие» — триллер режиссёра и сценариста Джо Маркантонио. Перед нами идеальный, эстетский и непредсказуемый триллер (с открытым финалом и закрытой тайной) на социальные темы разных аспектов о наваждении и предчувствии зла с глубокими актёрскими работами.

«Родовое проклятие» кажется слишком несамостоятельным, а его сюжет — тривиализированным киноисторией, чтобы тратить на них свое время. Отталкивает и привязанный к политической повестке Запада выбор актрисы для главной роли. Наконец, от манифестации не ждешь эстетического переживания прекрасного, а в ее изобретательности предчувствуешь легковесность и заинтересованную напористость.

Однако «Kindred» обходит эти сомнения. Мне нравится, что он изображает много раз повторявшийся сюжет реалистично, не стараясь поразить новизной. Благодаря этому он не оборачивается «еще одной» разновидностью, а воплощает вид. В трактовке реалистичности фильм не уходит в тематизацию, как то было бы, избрав он социальное неравенство или что-то еще своей темой. Реалистичность для него — это, скорее, неизменная исходность мотивировки при последовательности ее проявления. Персонажи обладают своеобразием, выраженным различными средствами, особенно привлекательным для всех ценителей эстетической стороны порядка старой Европы, и не сводятся к черте или цели в общем плане картины. Фильм, в отличие от многих хорроров и триллеров, удачно концентрируется не на средствах к какой-либо безумной цели антагонистов (и тем более изящно не переходит к смакованию насилия), но изображает определяющую себя цель. Таким образом, он изображает делящее ее на моменты движение — как взгляд зрителя оценивает скульптуру.

Этим решением история получает свое ограничение на неразрешимость дальше заранее поставленной фабулы. Однако «напряженность» сюжета рождается далеко не от его непредугадываемости, как бывает в глупеньких фильмах-копиях, где люди ждут продолжения только от бедности своей памяти, забывающей то, что видела вчера, и заранее разрешающей себя от увиденного завтра. Скорее тревожная образность создает ее, умно контрастируя с отсутствием эксцессов, в которых она проявлялась бы в обращенных к делу действиях. Удержание психического напряжения — отличительная черта его сдержанного стиля, которая получает и диегетическое выражение в противопоставлении европейской семьи старого порядка и беспорядочной вольности толпы. Конфликт между ними протекает в атмосфере отчуждённости, где действия направлены не на взаимодействие, а на определение примерного состава другого и попытку освоиться с ним хотя бы правильным от себя удалением.

Конечно, интеллектуальная выраженность в предметах созерцания и образах действий, формирующих созерцательный способ существования цели, не делает «Родовое проклятие» необычным. Все это — черта многих фильмов выше среднего класса. Однако отсутствие новизны не снижает эстетическую ценность при историчности повествования, позволяющим, даже в опоре на что бы то ни было, вести собственный рассказ, обеспечивающим свою единичность через конечность в схватывании традиции. Не думаю, что своеобразие рождается от индивидуации каждого человека, здесь — художника, поскольку тогда традиция становится немыслима. Скорее всего, в способе познания, видящий в прошлом традицию, заключается выхождение к своей индивидуальности. Чем бы они ни была определена, она оставляет место себе быть, и от таланта художника зависит, насколько он сможет сохранить свою непознаваемость при всем движении познания в увеличении знания о своей определенности.

Таким образом, способ, каким «Родовое проклятие» срежисированно, каким составлен его сценарий, каким есть его сюжет, какое его отношение к другим фильмам той же фабулы и жанру вообще, — доставляет удовольствие; он приятен чувству, потому что приводит их в порядок, а этот порядок гармоничен и показывает себя новым благодаря историчности своего понимания. При более близком рассмотрении выявляются особенности: слишком сильная зависимость от образов при слабой поддержке движениями характеров и обстоятельств, которые сводятся к слабой идее вообще. Гармоничность же, в которую приходят чувства, у фильма почти целиком созерцательна, поэтом ничего, кроме собственно гармоничности, устойчивого сочетания, она не производит. Поэтому впечатление, которое «Родовое проклятие» оказывает, недостаточно сильное: он не может ошеломить невиданностью перемен, потому что не стягивает и лишает, а поднимается и растет — из своих корней.