Ты была подобна дикой хризантеме

Я слов любви
Не говорил.
Лишь в сердце глубоко
Течет, не иссякая,
Река любви.

Цураюки Ки

Имя Кэйсукэ Киносита широко известно в узких кругах отечественных киноманов, в отличие от его картины, первой дошедшей до советского зрителя, загадочным образом прорвав железный занавес. Старожилы не припомнят подобных очередей, выстроившихся за билетом в кинотеатр. Разве что людская цепь с талонами на лимитированный алкоголь была чуток длиннее. И всё же, речь пойдёт не о «Легенде о Нараяме», а о ленте, снятой тремя годами ранее. В её основу лёг первый роман в прозе 'Nogiku no Haka' классика японской поэзии танка Сачио Ито. В сравнении с книгой, временные рамки фильма расширены. Повествование ведётся от лица 73-летнего мужчины, пронёсшего память о первой любви сквозь всю жизнь. Медленно течёт река, против течения которой плывёт в лодке старый Масао, возвращаясь в прошлое. Тема возвращения глубоко личная для Кэйсукэ Киносита и потому она встречается во многих его фильмах. Столь же плавна и неспешна история, рассказываемая лодочнику, а вместе с ним и зрителю. Печальная история о чувствах столь же чистых, незамутнённых, как вода в горной реке.

Жизнь Масао и Тамико текла без особых забот. Дети были не только двоюродными, но молочными братом и сестрой. Мама любила сына, любила и племянницу. До поры до времени их дружба не вызывала вопросов, но всё изменилось, как только девочке исполнилось 17, а мальчику 15. С той поры - от людей на деревне не спрятаться, нет секретов в деревне у нас. А уж в деревушке, затерявшейся среди японских гор, и подавно. Даже уходя в горы или работая в открытом поле, они ощущали себя словно в закрытом пространстве. Всегда находилась пара-другая недобрых глаз, а уж надуманные слухи распространялись по округе мгновенно. Масао и Тамико не понимали причину таких перемен. Им было хорошо вместе, они всегда были близки духовно, о близости физической и речи не шло. Пока не шло. Не было даже случайных прикосновений. Но вместе с тем, они не могли не ощущать физиологических изменений, а с ними и растущего, пусть и сдерживаемого, эмоционального напряжения и того душевного томления, что порождает любовь. Их отношения так и остались платоническими, целомудренными, благодаря усилиям вредной невестки и мудрой матери, ограничившей общение детей. И хотя её мотивы и намерения были логичными, понятными и самыми благими, но разве не ими усыпана известная дорога? Трагизм экзистенциальной драмы набирает мощь по мере приближения к финалу, а посему - зрителям следует запастись платками в преддверии душераздирающей развязки.

Наряду с линейной, нарративно выстроенной композицией оды чистой любви, несомненный интерес представляет ненавязчивая критика нравов японского общества, с особым акцентом на бесправное положение женщин. Ощущение реальности происходящего усиливается аутентичностью бытовых зарисовок: работы на рисовых и хлопковых полях, семейный ужин, похороны, свадьба. Большое внимание уделено деталям. Актёры столь ловко ходят в традиционных деревянных сандалиях гэта, словно и не знали иной обуви с детства. Зонтики от солнца дзяномэ, бумажные перегородки сёдзи, за которыми не скроешь никаких секретов – все эти и многие другие мелочи делают каждый кадр невероятно красивым. Возможно поэтому, Кэйсукэ Киносита разворачивает события, происходящие в настоящем во весь экран, а всё, что относится к воспоминаниям, словно ограничено овальным бумажным паспарту, отчего просмотр фильма напоминает перелистывание фотоальбома со старыми фотографиями. При этом некоторые из кадров похожи на классическую живопись тушью по тонкой рисовой бумаге, благо фильм монохромный. Помимо чисто эстетического назначения, паспарту, точнее виньетирование, скрывает многое за очерченным овалом, подобно человеческой памяти, сохраняющей лишь самые яркие впечатления о прошлом.

К этой истории можно относиться, как к реальной, но, скорее всего, это притча. Притча о том, как, не без посторонней помощи, умирает первое, самое светлое и, возможно, единственное в жизни настоящее чувство. Притча о приоритетах, о том, что самыми дорогими для человека могут стать вовсе не материальные ценности, а воспоминание о полях диких хризантем, рождающих те же эмоции, что и первая любовь, либо письмо любимого и высушенный цветок колокольчика.