Немеханическое

По пыльным и пустынным улицам бенгальского городка, медленно погружающегося в тревожный сон, едет такси, за рулём которого сидит задумчивый мужчина. Многотрудный рабочий день пришел к своему закономерному завершению, и таксист Бимал, старый автомобиль которого отплевывает серо-коричневые выхлопы чуть ли не на каждом повороте, сегодня, наверное, как никогда в своей жизни неимоверно устал. Его серые глаза смотрят скорее не на дорогу, а сквозь неё, буравя чёрное зеркало асфальта и лужи, в которых отражаются мириады звёзд. Порой его лицо меняется, а глаза загораются огнём порывистых эмоций, стоит только ему увидеть на тротуаре или у порога собственного дома кого-то знакомого. Однако все реже и реже это происходит. Бимала мучат, терзают изнутри воспоминания, и от них невозможно сбежать, спрятаться; они преследуют и не отпускают. И единственным настоящим другом Бимала является его верный автомобиль, объездивший, пожалуй, всю Бенгалию.

Задолго до того как знаменитый американский писатель Стивен Кинг написал свой роман «Кристина», британский беллетрист Джеймс Баллард — скандальную «Автокатастрофу», а японский авангардист-футурист и практик киберпанка Синья Цукамото снял своего психоделически-кровавого и гетеросексуально-анархистского «Тэцуо, железного человека», о теме тотального и неизбежного слияния человека с окружающими его технологиями, автомобилями в первую очередь, заговорил один из классиков индийской литературы ХХ века Субод Гхош в своём романе «Немеханическое». Впрочем, не было в его книге ни беззвучного абстракционизма, ни бездушного авангардизма, ни бесплотного футуризма, ни бесстыжего натурализма — лишь густой концентрированный реализм пронзительного рассказа о тоске и одиночестве маленького человека, для которого его автомобиль стал намного больше чем просто средством передвижения и главным источником нехитрого заработка.

Тем примечательнее становится экранизация этого произведения небезызвестным бенгальским режиссером Ритвиком Гатаком, одноимённый фильм 1958 года, в котором постановщик из лирической истории частности создал универсальное, пронизанное неизбывными горечью и грустью, универсальное высказывание о том непростом времени, в котором жил таксист Бимал и его железный друг Джаггадал, и о людях, что их окружали. Индия конца пятидесятых… Мы видим не только Бенгалию, но и всю пестроцветную, потрясающе роскошную и чудовищно нищую, веселую и траурную, залитую золочёными красками солнца и серебром утренних дождей Индию, которая отражается в ветровом стекле такси Бимала. Эти аскетичные монохромные кадры оператора Динена Гупта дышат нервной прозой социальной неустроенности, всеобщего недоверия и черствости, жестокости родителей к детям, детей к родителям, мужей к женам… Ничто не идеально, никто не идеален, но Бимал, рвущий душу на клочки воспоминаниями о любимой матери, кромсающий сердце своё на куски в порыве мечтаний, видя все это, был так к этому непостижимому и недостижимому идеалу близок, но его лишили права на счастье, ниспослав ему испытание странника, пытающегося сызнова обрести утраченные смыслы и спасти тех, кто хочет быть спасенным. Кинематографическое письмо Ритвика Гатака в картине кристально в своей каллиграфической метатекстуальности, невольно, но практически каждый значимый эпизод фильма, сюжет которого предельно нетороплив и сосредоточенно созерцателен на мозаике деталей, становится безусловной авторской репризой, прямым комментарием к тем или иным проблемам индийского общества пятидесятых годов. Сквозь призму восприятия Бимала режиссёр рассматривает своих соотечественников почти под лупой, выявляя как пороки старого времени, так и нового.

Мы видим людей, которых он встречает на своём пути далеко не впервой. Случайных персонажей ни Гхошем, ни Гатаком в картине не предусмотрено вовсе ввиду очевидного стремления к обобщенности и всеохватности фильма; каждого с кем сталкивается в своих поездках Бимал, он жаждет порой невольно изменить внутренне, подтолкнуть к чему-то большему, найти в людях искорку той неиссякаемой человечности, без которой и жизнь не в радость. Бимал — не пассивный наблюдатель, не равнодушный сухарь, но тем не менее для великого большинства он просто чужак, чудак. И выходит, что будучи изо дня в день окружённым людьми, проникаясь их заботами, тревогами, их миром, Бимал все равно остаётся непонятым, одиноким, наедине со своим Джаггадалом. Автомобиль как зеркало своего хозяина, в котором в свою очередь отражается весь окружающий их мир.

Здравствуйте! Меня зовут Джагаддал. У меня четыре ноги-колеса и два глаза фар. Руки-дверцы периодично отваливаются при неосторожном использовании, а небо, ярко блещущее светом сквозь дыру в моей голове, кажется ещё чище и голубее, чем в действительности. С момента моего рождения на свет прошло уже более двадцати лет, и я уже могу считаться глубоким стариком. Однако я всё ещё силён и крепок. Вот и мой лучший друг — таксист Бимал тоже так считает.

Если я автомобиль, то это ещё не означает, что я вещь механическая и потому неодушевлённая. Во мне определённо есть душа. Я поворачиваю свои глаза фары, когда требуется оглядеться, весело ими подмигиваю, когда у меня хорошее настроение. Надрывно и сипло сигналю, если чувствую себя обиженным. Сварливо скриплю и громко тарахчу на ухабах, когда пассажиры не приходятся мне по душе. Я точно уже не помню: с самого ли начала я был произведён на свет таким необыкновенным или Бимал наделил меня частью собственной души. Подобное иногда происходит в жизни вещей, вспомнить хотя бы калоши счастья Андерсена или дьявольскую бутылку Стивенсона. После кончины матушки Бимала во всём белом свете у него остался один лишь я — его собеседник, друг и партнёр в бизнесе.

Если моему Бималу грустно — меня тоже снедает печаль. Если Бимал радуется — это поднимает настроение и мне. Не по душе, когда до моего друга дотрагиваются разные интересные пассажирки, я ревную. Мы оба любим запах жжёного бензина и дальний путь, но временами привкус дорожной пыли становится слишком горек. Другие таксисты и просто знакомые горожане часто издеваются над моим другом. Они не понимают, что за долгие годы дружбы мы крепко сроднились и не можем не только разлучиться, но даже подвести друг друга. Я знаю, какое у Бимала доброе сердце. Он никогда не откажет в помощи путнику, попавшему в затруднительное положение. Я его понимаю и стараюсь изо всех сил бодро спешить вперёд, даже если вода в моём радиаторе уже готова закипеть, а бензин на исходе. Бывает, что целые десятки миль я проезжаю всего лишь на одном честном слове. Да, я крепкий орешек, не смотря на свои годы.

Никто нас не понимает, кроме мальчишки-сорванца, что периодически помогает нам подыскивать клиентов. Хотя от него мне и достаётся порой, когда этот сорванец вздумывает, что может управиться со стариком без помощи Бимала. Но куда ему! Мал ещё! К тому же я слушаюсь только своего друга, потому что доверяю ему. И никто из нас троих не позволял себе даже помыслить, что однажды случится непоправимое. Виноваты ли в том глаза красивой, но такой несчастной незнакомки или же злосчастная судьба Бимала — я точно не знаю. А может всему причиной то, что я действительно уже прожил свой век. И как бы ни верил в меня мой дорогой Бимал, даже его преданное сердце и золотые руки не смогут вновь заставить моё тело исправно служить нам обоим. Всё стареет, всё изнашивается, и я не исключение. К тому же, работа моя тяжела и временами едва мне по силам. Да, я люблю смотреть сквозь вздымаемые моими колёсами клубы пыли на бесконечную ленту убегающей вдаль дороги, на ласково журчащую вдоль неё мутную речку, на высокое небо и причудливые узоры света и тени, что рисует на дороге солнце, разглядывающее меня с Бималом сквозь ветви деревьев. Но иногда жара становится нестерпимой, а горный подъём слишком крутым для такого старческого сердца как у меня.

Ни люди, ни автомобили невечны, и только в фильме Гатака я и Бимал останемся жить ещё не одно десятилетие. Чёрно-белые кадры середины двадцатого века сохранят нашу историю. Ведь она есть трагикомичное изображения бездушия городского общества. Таким как Бимал жить в нём слишком одиноко из-за ощущения своей чуждости общепринятым нормам поведения. Так что и любимый автомобиль может стать для него ближе и дороже других людей.