Старый дуб

хлеб наш насущный
Дуб для Англии – то же, что береза для России. Не просто дерево – народный символ. Название паба «Старый дуб» синонимично выражению « Старая добрая Англия». Паб сильно поветшал. Фасад – без слез не взглянешь. Второй зал давно закрыт за отсутствием потока посетителей. Там, в пыли и заброшенности, под замком остались фотографии славного прошлого шахтерского поселка. Общие беды, общие радости: забастовки, митинги, коллективные обеды, праздники. Вывеска «Старый дуб» заметно пообтерлась. Последняя буква все время норовит встать наискосок, а то и вовсе отвалиться. Хозяин паба Ти Джей Балантайн постоянно пытается поставить на место уставшую букву. Да только все усилия напрасны. Постоит надпись в порядке 5 минут, а потом опять все опять пойдет наперекосяк. Это – Кен Лоуч. Это его великое умение предельно бытовую историю с обочины жизни упаковать так, что все детали жизни глухой провинции становятся символами Страны, Времени, Общества. И в этой сильно одряхлевшей «старой доброй Англии» уже не живут – доживают. Без школы, без надежд, без оптимизма. Прежние шахтеры, нынешние маргиналы, их дети и внуки – бездельники, нелюбимые, нелепые, смешные, сердитые. Смотреть на то, как лица английских актеров абсолютно, до степени смешения растворяются в лицах массовки, реальных жителей депрессивных поселков – это отдельное и чистое удовольствие.

В связи с большим количеством освободившихся зданий (люди отсюда уезжают в поисках лучшей доли), в поселок привозят группу сирийских беженцев. Это – триггер истории. Понятно, что обозленные безнадежностью существования аборигены, тут же находят источник своих бед в незваных пришельцах. Лоуч и его постоянный автор сценария Пол Лаверти всегда зрят в корень. Ненавидеть чужого, непонятного, незваного, считать его виновником всех своих бед гораздо легче и проще, чем искать реального виновника несчастий. Сопротивляется сознание тем фактам, что к упадку провинциальную Англию привели соотечественники, для которых родной язык – английский. Это тоже в стиле 21-го века. Искрить начинает сразу же. Молодая беженка Яра пыталась сфотографировать местного жителя, уставшего от алкоголя. Он ей фотокамеру то и разбил.

Ти Джей Балантайн, который слишком хорошо помнит те времена, когда земляки были вместе и в радости, и в горе, когда и второй зал был полон, а буквы на вывеске не падали, пытается помочь беженке. Постепенно в эту орбиту будут втягиваться все новые и новые местные жители. Лоуч и Лаверти из фильма в фильм счищают шелуху общих заблуждений и социальных иллюзий, открывая, что там, под этой грязной оболочкой продолжает жить дружба, привязанность, добрососедство, солидарность, о которых все забыли.

Путь к солидарности и общей трапезе будет долгим и трудным. Но впервые на моей памяти Лаверти и Лоуч, которые ценят парадоксы, не упрощают жизненных сложностей, которые умеют посредственные карты превратить в козыри и выиграть партию, вдруг сдали сами себе тузов с королями. Партию выиграли, как и всегда. Но с осадком. Разве Даниэл Блейк, главный герой одного из последних фильмов – герой без страха и упрека? Разве хозяйка агентства по найму рабочих Энджи состоит только из цинизма и бездушия? Наконец, вершина этого мастерства – «Доля ангелов», где в течение двух часов создатели заставляют зрителя сопереживать компании откровенной подростковой шпаны в совершении уголовно- наказуемого деяния. Это – их гений, их талант. Оттереть давние и намертво-застывшие шлаки с представлений о добре и зле, о законах социальных и моральных – это то мастерство, которое дано единицам. И Лаверти с Лоучем в их числе. В последней картине они представили часть героев в однозначной роли невинных жертв. Сирийские беженцы – все, как один, искренни, добросердечны, сострадательны, любящи. Вполне возможно, что жизнь в лагерях перемещенных лиц действительно вытравляет из характера эгоизм и прагматизм, оставляя только лучшие человеческие качества. Вполне возможно. Но ведь нельзя не заметить, что появление религиозно-национальных анклавов в городах Европы не прошло безболезненно. И дело не только в реакциях откровенных местных националистов. Разные культуры, разные привычки, разные обычаи, разные одежды, разная манера здороваться и благодарить – все это не соединяется быстро и гармонично. Замыкания в поле напряжения тут и там. С беженцами из картины конфликтовать невозможно. Это – ангелы, сошедшие с небес. В результате, основная эмоция картины – тоска по солидарности с соседями, поиск путей к объединению, к общей трапезе и счастью, оказывается несколько девальвированной. В симфонии «Старого дуба» с великолепно- прописанной глубочайшей основной мелодией, эти слащаво – приторные ноты слышатся диссонансом.

Вполне возможно, что именно таким критикам создатели картины ответили устами своей героини Яры. Не ручаюсь за точность цитаты, не записал, но ручаюсь за смысл. На вопрос Ти Джея почему фотоаппарат так дорог беженке, ведь всю жизнь можно увидеть и простым взглядом, без объектива, Яра отвечает, что в ее объектив попадает только все самое лучшее и человечное. В объектив Лоуча тоже всегда попадает только самое лучшее и человечное. Убежденный социалист, он через всю жизнь пронес это сострадание и любовь к тем, кого общество постоянно выкидывает за кадр, на обочину. Это – один из самых глубоких гуманистов современного кино. И любовь его никогда не была конфеточной. Он умеет любить и тех, кто не одарен талантами или большим умом, зато имеет душу. Он и в этой картине верен себе. Он из тех немногих, кто, подобно вампиловской Валентине из «Прошлым летом в Чулимске» все время ремонтирует забор, который все остальные ломают. Он вновь подправил покосившуюся последнюю букву в «Старом дубе». Только в этот раз позаимствовал инструмент у тех, кто ему никогда помогал. Все равно спасибо.