Знак беды

Они иногда сильно разнятся, но об этом ниже, сперва подводка. Величайшая роль Руслановой, так как она сыграла, веришь сразу, вплоть до сжимания кулаков, так и хочется наорать на тупую и упрямую бабу, не видящей дальше своего сарая! И Василя Быкова наконец можно поздравить с органическим оправданием конфликтов и характеров персонажей застигнутых войной и оккупацией, если бы не..

… фильм не снимался в мейнстримное время, когда хулить все достижения и движения времени до ВОВ стало можно и даже нужно, что стоит такая правда, не более чем умение переориентироваться в общей обстановке у персонажа Гостюхина и стать выгодополучателем в любом случае;

… в описании раскулачивания есть откровенное враньё — предположить, в общей обстановке, при том уровне воспитания, культуры и образования, что возможны были перегибы, да, и были: нахрап, выслуживание и сведение счётов никто не отменял и показанные в фильме вполне могли иметь место, но жёсткое репрессирование в ГУЛАГ, высылку без вещей (500 кг на семью) и жены красноармейца — это уже сильнейшая, специально направленная на развал общества «чернуха»;

… авторы сами не путались в «показаниях» — сыну «середняка» на землю было плевать, ему нужна была только власть, так себе воспитаньице в стране советов, а «потомственный батрак» оказался элементарным стукачом, вот и не верь в дальновидность органов;

… отличие социальной справедливости от рационально-личной. Это к сожалению тяжело показать в фильме художественном, ибо кинематограф через чувства воздействует на эмоции, здесь же необходимо понимание умом и через понимание уже на эмоции. Вот как в локальном фильме показать, что без радикального укрупнения хозяйств в форме соответствующей социальной направленности гос-ва — колхозы СССР не получил бы товарного хлеба достаточного для индустриализации и подготовке к войне, которую и выиграл благодаря станкам и целым заводам, технологиям и знаниям буквально купленным за этот, отчуждённый от хозяйств хлеб, ибо нынешние «партнёры», а тогдашние откровенные враги не желали принимать к оплате ничего другого, только зерно. А оставаясь слабой и отсталой, страна бы была завоёвана ещё раньше и не обязательно Германией — желающих неизменности в своём положении представителей капитала в руководстве ВСЕХ ДРУГИХ СТРАН МИРА было не просто подавляющим, а абсолютным. А то что они не могли простить Стране Советов и за что бились советские люди, хоть вскользь, но упоминается даже в этом, глубоко перестроечном фильме — самоуважение и гордость. Да, да, столь кажущееся обыденным (да, и не нужным, мешающим подстраиваться под очередного хозяина) чувство люди почувствовали только с приходом СВОЕЙ власти, а кто и понял потеряв при оккупации. А то что с таким населением, в такие сроки, достичь невозможного роста производства, другими методами, к сожалению, было не возможно — горькая правда, оправданная и Победой и другими достижениями, вплоть до центрального отопления, этакой «детальки» малодоступной среднему европейцу и в 21 веке. Итак, не было бы коллективизации не было бы и большинства из нас, я надеюсь здесь нет почитателей мнения о попивании баварского?

5 из 10

А кто там идет по болотам и лесам
Огромной такою толпой?
- Белорусы.
А что они несут на худых плечах,
Что подняли они на худых руках?
- Свою кривду.
А куда они несут эту кривду всю,
А кому они несут напоказ свою?
- На свет божий.
А кто ж это их — не один миллион -
Кривду несть научил, разбудил их сон?
- Нужда, горе.
А чего ж теперь захотелось им,
Угнетенным века, им, слепым и глухим?
- Людьми зваться.

(Янка Купала)

Эту нравственную доминанту белорусского космоса, ставшую национальным менталитетом, — людьми зваться — в условиях большой нужды и страшного горя — войны — воплотил в своих текстах Василь Быков. Страшное дело, страшнее черта и смерти, война обнажает сознание нации и человека. Сколько их, кто мог бы быть славным малым, не случись её, а сколько тех, кто открыл в себе неизвестные доселе возможности, силы и духовные ресурсы? Проблема человека на войне, его внутреннего определения в критический момент жизни стала главной темой художественного мира писателя, по одноименной повести которого и снят фильм «Знак беды».

Белорусская деревня. Пожилая пара — Петрок и Степанида Богатько, проводившие детей на фронт и уже много месяцев не получавшие от них никаких вестей, — вынуждена принять в своем доме группу немецких солдат. Непрошеный гость хозяином входит в их двор, грубым ударом сапога отворив калитку и устанавливая свои порядки. Что могут два старика противопоставить десятку молодых и вооруженных чужаков? Но познакомимся поближе.

Петрок. Деликатный, добрый, душевный человек. Мухи не обидит, слова грубого не скажет. Трудится по дому, гонит хлебную бражку, а в редкие минуты отдыха нежно, чуть дыша, как ребенка, берет в руки скрипку и играет какую-то простенькую мелодию, в которой слышит всё пережитое — и лучшей музыки нет. Он готов терпеть, он готов страдать — лишь бы не было большего зла. Он человек не гордый и может пойти на уступки, может смириться, он себя не пожалеет, но он готов и унизиться, и жизнь отдать за близкого. Разве унижение — если за любимых? Но всегда есть грань терпения, черта, за которой — всё. Потому что есть чувство собственного достоинства, с которым можно поступиться раз, два, но которое обязательно возьмет своё. Что боль? Что кровь? Оставьте человека в покое, иначе…

Степанида. Баба с мужским именем и мужским характером. Крепкая, земная, бойкая женщина, готовая прийти на помощь, способная дать отпор. Это про таких говорят: «Она и коня на скаку…» Только война не конь. Вынужденная терпеть присутствие врага в своем доме, но не готовая мириться с таким положением, она, как может, оказывает сопротивление: то корову выдоит в поле, чтобы немцам молока не досталось, то автомат немецкий в колодце утопит… Вот только её искренний бунт наивен и бессмыслен: не думает она, к каким последствиям могут привести её поступки. А последствия приходят. И чем дальше — тем страшнее. И ужас, злость, боль, усталость и много-много-много стократ помноженного — в глазах Нины Руслановой. А глаза, как известно…

Оба они, воспитанные корневой крестьянской традицией народной жизни, — люди духовной памяти, люди совести. Долгий непростой путь прошли они рука об руку, своим трудом возделывая землю, которая вскормила и взрастила их. Вместе преодолевали тяготы, вместе боролись с жизнью за жизнь, вместе радовались приходу нового дня и редким минутам счастья, сознавая свою ответственность за самих себя. Но слишком много порою выпадает на человеческую долю, или правильнее сказать — недолю, ведь не годы кукует белорусская кукушка — невзгоды.

Если бы только немцы! Похозяйничают, отдохнут — уйдут. Можно обождать, можно перетерпеть. Но нет. Знак беды. Вся история двадцатого века, вся их жизнь вплоть до этой треклятой войны — беда. Бывшие соседи записываются в полицаи, чтобы иметь власть и бесчинствовать, чтобы унижать своих же, кого невзлюбили. А тут еще и коммунисты с нормами по раскулачиванию, с коллективизацией. И те как коршуны, и эти слепнями жалят — и никуда не деться, и нет спасения. Отбирают всё — во славу Германии, в советские колхозы, в личные карманы. А не дашь — расстрел, виселица. Не все выдерживают испытание — и люди сдают друг друга, ибо только так можно сохранить хоть что-то для себя. Но не Петрок и не Степанида, нет. Но что же делать, если у тебя на глазах рушатся судьбы близких, если ужас и хаос властвуют в быту и духовной жизни народа, если понятия справедливости и правды обесценены и забыты и чужие беды сливаются с собственными в одну огромную беду, а ты бессилен перед ней? Только просить прощения у тех, кому не смог помочь, кто у тебя на глазах пал жертвой этого бедственного времени и кого не смог спасти, как бы сильно ты того ни хотел. И над землею в языках пламени — искупительное «Прости» без вины виноватой.

«Знак беды» — это белорусская история в характерах и судьбах. Встреча мирного народа, живущего крестьянской традицией, с войной и новыми советскими реалиями. История уничтожения национальных основ жизни, геноцида, войны не только с внешним врагом, но и с целой эпохой собственной страны — крестьянством. История, обнажающая отношение человека к своей родине, своим корням, своему народу. История о том, что не все проходят проверку на вшивость, но есть те, кто на худых плечах несет свою кривду через нужду и горе на свет божий — людьми зовущиеся.

Из всей массы советской литературы о войне именно перу Василя Быкова, на мой взгляд, принадлежат самые тяжелые произведения. Эффект тяжести достигается сочетанием темы (жизнь в оккупированной Белоруссии, где, как известно, погиб каждый четвертый) и метода (безжалостный натурализм, не оставляющий сомнений в подлинности написанного). Повесть «Знак беды» — самое зрелое творение Быкова. Вместо прямолинейного морализаторства, которое лично меня отталкивает в более популярном «Сотникове», тут имеет место изощренная философия, построенная вокруг ключевого понятия «знак».

Впрочем, в экранизации «Беларусьфильма», несмотря на то, что она практически дословна, акцент сделан на другое слово в заглавии — «беда». Нет конца и края бедам, свалившимся на главных героев Степаниду и Петрока: картина — один большой сгусток страдания и боли. Нужно отметить полное отсутствие оптимизма и традиционной для советских фильмов веры в светлые идеалы. Коммунизм и даже защита Родины — все выглядит пшиком перед лицом горя. Все больше и больше сгущаются отчаяние и беспросветность — в этом лента удивительно напоминает античную трагедию.

Атмосфера выстроена с большим вкусом. Все 140 минут зритель наблюдает однообразный лирический пейзаж — низкое серое небо, слякоть, трясину, ливни, лужи, жалкие покривившиеся хаты и беспорядочно разбросанный хлам. Цветовая гамма — сплошной мрак. Отдельное спасибо музыкальному сопровождению, ненавязчиво и выразительно оттеняющему описываемые бедства. Даже к хронометражу не придраться: фильм малособытийный и оттого выглядит донельзя вязким — но не затянутым.

Звучит пугающе, не так ли? Но у этого паноптикума ужасов достаточно сильна идейная сторона, что делает ему честь. Да, имеется война и негодяи-немцы. Но, в конце концов, немцы наносят не самый сильный урон Степаниде с Петроком. Да и то, что оккупанты разоряют хозяйское имущество, не так уж ново. Куда сильнее впечатляют непотребства, вытворяемые местными полицаями. То, что последние под угрозой расстрела выбивали себе самогон, — я прежде даже не представлял. Дикость ситуации, признаться, поражает.

Полицаи вообще «любимые» герои Быкова — не стесняясь в красках, он делает из них нелюдей. Но и здесь автор выходит за рамки привычной коллизии «предатель Родины», углубляя проблему. Один из персонажей озвучивает такую мысль: «Власти надо угождать. Любой власти. Хоть советской, хоть немецкой…» Очень к месту ретроспектива из жизни хутора времен коллективизации — именно она, с ее бесчеловечной классовой борьбой и раскулачиванием, поселила в душах крестьян ненависть, аукнувшуюся во время войны. Пагубный ход истории, когда смена начальников, знамен и партийных курсов бросала народ из огня в полымя — вот источник всех бед по Быкову. На фоне этого многолетнего кошмара даже немецкая агрессия уходит на второй план.

И в центре бури — Степанида, архетип русской женщины. Пожалуй, только чтобы воочию представить себе некрасовскую Матрену Тимофеевну в двадцатом веке, стоит ознакомиться с этим фильмом. Кончина Степаниды, как и логика всех ее поступков, также наделена мифологическим подтекстом: с ней погибает мир патриархальной деревни, которую «раскулачила» коллективизация, а затем добила война.

Подведем итоги. Несмотря на камерный сюжет, исторический посыл у фильма мощный. Художественная задача реализована на пять с плюсом (тут нельзя не отметить блистательную игру Нины Руслановой и Геннадия Гарбука). Но картина гнетущая. Психологического дискомфорта не избежать. Это, конечно, не минус, но лишний повод подумать, смотреть или нет.

8 из 10

Очень тяжелый, мрачный фильм. С самого начала чувствуешь надвигающуюся бурю, с самого начала понимаешь, что не увидишь ни одного лучика солнца. И тем более обидно и страшно, что, пережив бурю фашистскую, героев настигает советская.

Фильм о человеческой подлости, злобе и удивительной, невообразимой покорности, о которой можно сказать «все стерпит, все вынесет советский человек». Но и тому есть предел.

10 из 10