Детский час

Это лучший фильм, который я смотрела за последнее время. А смотрю я их очень даже немало и не редко. Две молодые школьные подруги Марта (Ширли МакЛейн) и Карен (Одри Хепберн) открыли в провинциальном городке школу для девочек. И всё идёт хорошо, до те пор, пока одна злобная избалованная ученица, основываясь на услышанных обрывках фраз, увиденных и непонятых сценах взаимоотношений учительниц, а, по сути, чтобы уехать домой из надоевшей школы и отомстить за плохое — как ей казалось — к ней обращение рассказывает своей бабушке, что Карен и Марта лесбиянки.

А за этим последовала, конечно, катастрофа. Судьбы приятельниц разрушены, карьера не подлежит восстановлению, клевета поглощает всё светлое, что было в их жизни. А так же открывает истину, ранее не известную ни одной из подруг.

Картина снята превосходно, хотя…чего ещё ожидать от Уильяма Уайлера, плохих фильмов, снятых им, мне пока не встречалось. Надо заметить, что пьеса, по которой снята картина, написана на основе реального случая, произошедшего в конце XIX века. Участницы настоящих событий смогли выиграть суд по делу о клевете. Но никогда не сумели восстановить свои добрые имена и построить карьеру, их судьбы на самом деле были разрушены навсегда.

«Детский час» считается первой картиной, затрагивающей тему нетрадиционных сексуальных отношений. Но он не об этом. Он о том, что может с человеком сделать неосторожное слово, тем более, сказанное специально и со злым намерением. К чему может привести клевета и насколько она может сломать человека и его жизнь.

Если бы фильм вышел в Европе, я бы не удивилась. В конце концов, даже в консервативной Англии в 1961 году сняли «Жертву», а тема мужской гомосексуальности всегда вызывала куда больше негодования, чем женской. И это я уже не говорю о какой-нибудь Франции.

Но для американского кинематографа фильм, честно говоря, нетипичный. Уайлер уже один раз попытался экранизировать пьесу Лиллиан Хеллман. Дело было в 1936 году, фильм получил название «Эти трое», всё свелось к унылому стандартному любовному треугольнику, когда две подруги влюбились в одного мужчину, и, как я понимаю, от самой пьесы остались только имена и общий скелет сюжета. Зато всё в соответствии с кодексом Хейса, и правила приличия не попраны.

Спустя 25 лет Уайлер повторно экранизировал «Детский час», оставив как оригинальное название, так и оригинальный любовный треугольник, где отношения заостряются отнюдь не на мужчине.

Про то, какая Одри Хепбёрн талантливая, гениальная и прочее-прочее не написал в отзывах к этому фильму, наверно, только ленивый, но мне она как не нравилась, так и не нравилась. За рамки своих шаблонных ролей она, может, и вышла, но не настолько, чтобы сыграть лесбиянку, например.

Зато Ширли Маклейн сыграла просто отлично, ей веришь.

И финал — это очередной гвоздь в кодекс Хейса, хотя понадобится ещё несколько лет, чтобы его отменить.

7 из 10

В жизни есть многоцветье. В чёрно-белом фильме есть множество оттенков и полутонов. В жизни человеческой души есть, должны быть, только чёрное и белое, только свет и его отсутствие, только да и нет — остальное от лукавого. Только правда и ложь. Но перепутать их легко. Легко быть судьёй. Трудно быть милосердным. В фильме Уайлера это не удалось никому. Дети в фильме — не главные герои, но именно они оказались главными виновниками происходящего. И последствия оказались типичными для случая типичной ошибки — считать детей недостаточно взрослыми. Верить каждому их слову, не понимая, что за словом может стоять вполне взрослая ревность. Чрезмерно оберегать, не веря, что взрослый человек вполне может оказаться слабее ребёнка.

Тёмная фигурка правильной Карен. Светлая — грешной, неправильной Марты. Две фигуры, чёрная и белая. Две королевы, которых разменяют, съедят; две королевы, которые правили и продолжали править, потеряв всё королевство. Чёрная — олицетворение невозможной, избыточной женственности, белая — квадрат, узнаваемый по углам, жаждущим скругления, квадрат, у которого надоба, жажда плавности чужой. Узнавая лица Одри Хепберн и Ширли МакЛейн, вскоре об искусстве и искусственности забываешь: всем удалось в этом фильме быть живыми. В темноте правильных и красивых жестов, намерений и словес тлел лучик света; и источником его была женщина, ко времени действия уже не экзотическое существо, но ещё не имеющая право на существование, словно при рождении уже выкинутая, вычеркнутая из жизни. Женщина, обжигающаяся о тонкие, хрупкие ручки и плечики своей умной и чистой подруги, под белой маской сдержанности держащая в себе невыносимое, огненное горе.

Режиссёр стремительно развернул действие, расширяя эпицентр катастрофы, рифмуя непрощение, пинки и обмороки, за которыми то одним, то другим героям приходилось прятать невыносимый стыд. Через всё действие режиссёр протянул нить безлюбия и непрощения, словно помещая героев в знакомую сказку. Ту, в которой героиня смогла бы проявить вежливость к милой бабушке, но споткнулась об яркую стерву. Правильность правильных героев была подвергнута слишком суровой проверке.

Фильм «Детский час» был для Уайлера, как известно, уже второй экранизацией пьесы Лилиан Хеллман. Гомосексуальный мотив смог зазвучать в полную силу тогда, когда над парочками женщин могли пошло хихикать, но когда порядочная женщина уже могла заявить о том, что их личная жизнь её не касается. Сама же Хеллман уверяла, что писала не о гомосексуализме, но о силе лжи. И верно то, что фильм получидся действительно о силе лжи, и верно также и то, что фильм получился скорее пьесой: пьеса, невзирая на современные смелые изыски, всё же всегда более консервативна, в ней игра важнее декораций, а некоторая теснота и динамичность сюжета, солирование каждого в ансамбле, перенос с внешнего на внутреннее рождает совершенно необходимую, особую целомудренность. Целомудренное дыхание неоднозначного, тяжёлого, болезненного действия, — вот суть картины Уайлера.

В памяти остаются узлы фильма, его ударные эпизоды — одинокая прогулка Марты в начале и ее отражение, прогулка Карен в конце; та, зловещая, изуверски не привидевшаяся тень узла на стене. Но сильнее движений камеры получилось движение тела мужчины, говорящее больше, чем слова: неосознанное, телесное недоверие. Сильнее был взгляд Марты из окна, нечаянно выхваченный при просмотре «не подряд» и сразу, до узнавания правды, выдавший эту правду. Сильными же получились и движения навстречу, рождающие вопреки всем собственным усилиям внезапную, парадоксальную и парадоксально же чистую любовь двух женщин. Чувство лишенных другого источника любовной и честной чистоты. Эта новая любовь, основанная уже на полной правде, и одухотворила на прощание опустевшее здание школы; увы, женщины вышли через разные двери. Но хотя бы одной удалось выйти уверенной походкой из клубка лжи, из тесноты выдуманных отношений, из лабиринта самонепрощения живой и просветлённой, свободной. Пожалуй, вот он и был, настоящий, подстрочный coming out.

9 из 10

Будучи современниками происходящих сейчас событий, достаточно трудно прогнозировать, какое именно культурное событие станет символом Нового времени. Гораздо проще понять его значимость, оглядываясь в прошлое, — разница в ценностных ориентирах общества всё более заметна. Да, бывают «революции» в сознании, крупные сдвиги, обусловленные потребностями новых поколений, конфликтом с порою консервативным мышлением старого. Интересен, тем не менее, такой вопрос: как изменить сознание тех, кто твёрдо убеждён в непреходящей истинности вечных ценностей? А вот тут потребуется настоящее искусство, настоящие мастера! Ярчайший и, как ни странно, малоизвестный пример такого искусства — «Детский час» 1961 года с Одри Хепберн в главной роли. Это вторая экранизация пьесы Лиллиан Хеллман «Детский час», снятая Уильямом Уайлером. Первая вышла в 1936 под названием «Эти трое» (These Three)

Вот что пишет в своей рецензии одна из зрительниц: «Фильмов с Одри я смотрела мало, но подспудно они вызывали ощущение «там, где мир еще в порядке». Там, где еще нет генномодифицированных продуктов, социальных сетей и интернет-магазинов». Картина сделана просто мастерски — бесподобная игра всех актёров, включая детей, хорошая музыка, прекрасная операторская работа, всё целостно и внятно, смотреть интересно и легко. Именно Мастерство и высокий художественный уровень в данном случае позволяет совершить невообразимую Подмену ценностей.

Зритель легко забывает, что грех и сама личность это не одно и то же, что личность человека всегда достойна уважения и сострадания, а грех всегда должен быть осуждён. Проведение этого чёткого различия позволяет человеку не пасть духом и начать движение вверх с любого уровня. Иное отношение обязательно приведёт к крайностям — или окончательному осуждению Человека, или же к обелению самого греха. Стремление к психологическому комфорту вполне естественно заставит выбрать второе (мы же все люди!) — и начать медленно, осторожно, но планомерно опускать Планку нравственности, стравливая излишнее «давление».

Именно этот путь был выбран западной цивилизацией, на его воплощение, увы, работает всякий художник, не задающийся вопросами Вечных ценностей. Искушение всегда велико — так было и так будет, и во времена Возрождения было трудно получить хороший заказ, не лучше обстоят дела у людей искусства и сейчас… Это всегда Личный Выбор.

Будущее определяется настоящим. Настоящее — прошедшим. Простой анализ позволяет провести линию, соединяющую эти три точки. К сожалению, похоже, что эта линия прямая… Фильм «Молчание», снятый в 2016 году Скорсезе прямо продолжает печальную тенденцию циничного века — зрителя очевидно, хотя и осторожно подводят к простой, но такой важной для «эпохи нового человека» идее — «религия не нужна вовсе, она только мешает людям, из-за неё раздор, войны и смерть». Опорочены «слабовольные» христиане, опорочены «жестокие» буддисты… Что может примирить столь различные и столь разнообразные конфессии — а ведь их сотни! За что держаться зрителю… вывод рядом и он прост — отмести всякую религию, всю эту «гомеопатию». Всё это явно льёт воду на мельницу надвигающейся эпохи трансгуманизма, который «вместе с водой предлагает выплеснуть и младенца» — скомпрометировать, смять нравственные понятия.

«Молчание» не самый сильный в художественном плане фильм, в ближайшее время, уверен, снимут лучше, качественнее, привлекут настоящих мастеров кинематографа, в сюжет как «тяжёлая артиллерия» войдёт ислам, искусно вызванные эмоции без наскучивших «нравоучительных выводов» легко подтолкнут зрительскую массу к естественному протесту, желанию одним махом разрубить «гордиев узел». Это вызов не только всякому художнику. Это серьёзный вызов всякому думающему человеку — каким будет наше Завтра. Это личный Выбор.

«Хорошая живопись — это как бы сближение с Богом… Она лишь копия Его совершенств, тень Его кисти, Его музыка, Его мелодия… Поэтому художнику недостаточно быть великим и умелым мастером. Мне кажется, что и жизнь его должна быть возможно более чистой и благочестивой, и тогда Святой Дух будет направлять все его помыслы…» — Микеланджело