Блокадный дневник

Тема блокады Ленинграда негласно табуирована в отечественном кинематографе. Фильмы, которые делаются на эту неудобную тему, представляют собой либо чистую документалистику, как у Лозницы, либо отказ от привязанности к истории. Андрей Зайцев давно хотел сделать фильм, основанный на дневниках блокадников и книге Ольги Берггольц «Дневные звезды». Получилось ли у молодого режиссера выдержать грань между документалистикой и игрой?

Очень сложно писать и снимать на тему блокады. Все понимают, что тогда творились ужасные вещи, которые иногда сложно определить как человечные. Несмотря на это, осуждать их тоже кажется неправильно, в такой ситуации все мы могли утратить человечность. Прогулка по такому тонкому льду очевидно вызовет поток криков и склоков в массах, и по оценке на агрегаторах можно понять, что работа Зайцева была принята совсем не однозначно.

Ольга (Ольга Озоллапиня) молится богу в надежде на то, что тот поможет ей добраться до отца. Лежа в заиндевевшей комнате, вся ее сила концентрируется на этом желании, ей уже не хочется жить, лишь увидеть отца в последний раз. На своем пути она встретит все множество страданий ленинградцев. Люди, уже потерявшие свой человеческий облик, больше напоминающие закутанных ходячих мертвецов, они бредут за хлебом в единственном стремлении — выжить.

Зайцев делает акцент на лицах. Актеры передают глазами замысел автора. Это игра и есть сильнейшая часть «Блокадного дневника». В картонном Ленинграде живут абсолютно реальные люди, а если точнее, существуют в белой пустыне, напоминающей фото-инсталляцию. Режиссер не раз подчеркивает, что орудует исключительно документальными историями. Именно такое позиционирование и мешает истории, она выглядит недостаточно документальной и недостаточно художественной. Патетические замашки Зайцева, выражающиеся во фразах героев, не дают возможности пропустить историю этой трагедии через себя.

Такое псевдодокументальное роуд-муви заканчивается, когда Ольга доходит до своего отца (Сергей Дрейден). Эти полчаса — лучшая часть фильма, где наконец-то раскрывается замысел режиссера. Зайцев обнажал границы человеческой натуры, чтобы в конце вернуть маленькую Лялю домой и под крыло отца.

«Блокадный дневник» больше напоминает мрачную сказку, чем «фильм основанный на …». Поглощая тебя, он выплевывает на тебя по чуть-чуть жестокую истину о погибающих людях. Насколько это соответствует норме и истине решать уже не нам и вряд ли кому-то. Проблема картины Зайцева в том, что сам режиссер так и не решил, что он снимает — чистую правду или красивую, но страшную историю одной девочки.

Премьера фильма «Блокадный дневник» состоялась в рамках основного конкурса 42-го Московского международного кинофестиваля. Картина получила главный приз фестиваля и приз зрительских симпатий.

Фильм повествует о первой блокадной зиме, самом тяжелом периоде блокады Ленинграда, от лица женщины по имени Ольга. Собственно, базой послужили воспоминания Ольги Фёдоровны Берггольц, а вдохновением — «Блокадная книга» Даниила Гранина и Алеся Адамовича. По классике, путь от появления идеи до реализации занял 10 лет.

Как это выглядит

Серые и белые оттенки жизни (больше похожей на смерть) в размытых снегопадом и немцами рамках Ленинграда. Февраль 1942 года. Люди умирают от голова тысячами. Водопровода и электричества нет. Немцы периодически стреляют по домам, людям — и снова людям, который пришли на помощь первым жертвам. Очереди за хлебом, замёрзшем напрочь в -30 градусов, стоят с вечера или ночи, потому что других целей у людей просто не осталось. Ольга сидит в занесённом пылью, снегом и смертью доме, соседей почти не осталось, мужа тоже не осталось, как и еды, как и надежды. Она хочет увидеть отца — напоследок перед смертью. Но не знает, жив ли он сам. И предпринимает отчаянную попытку добраться в другой конец города, чтобы там умереть.

Зрителя плавно, но настойчиво вводят в эту ледяную кому, где всё заторможено. От голода и холода люди замедляются, медленно ходят, медленно думают. Мучительно смотреть, потому что такой темп жизни — как из триллера или очень грустной сказки. Это такое чистилище, где люди уже не живые, но ещё и не мёртвые. Они на грани поедания друг друга, вещей, детей. Могут замёрзнуть в пути или просто уснув. И так и остаются, словно памятники, вдоль улиц, в трамваях, на площадях. И кто-то продолжает — вот ведь работа — вывозить тела и пытаться их хоть как-то захоронить в насквозь поледеневшей земле. Одно сплошное бесконечное замедленное мучение, которому нет конца, и посреди него — женщина, которая идёт в никуда и рискует не дойти.

Что это на самом деле

Это травма, о которой мы будем говорить ещё десятилетиями, и не сможем остановиться, пока не подкосится новых травм. Она непроработанная, потому что люди просто не успели это осознать в моменте. Им надо было выживать во время войны, во время блокады. А затем — жить дальше и восстанавливать то, что осталось. Тоже как-то не до анализа. Спустя несколько поколений люди, которым, к счастью, не довелось увидеть произошедшего своими глазами, оглядываются туда, где они не были. Оглядываются в воспоминания родных, в книги, в поэзию, песни, постановки. Всматриваются. А затем, ослеплённые и в слезах, пытаются осознать, что они только что увидели. Как с увиденным жить — и как с ним жили? Как вообще это возможно пережить?

И вот это оглядывание не имеет конца. Даже если уже сотни фильмов были сняты о нашей большой национальной травме. Даже если тысячи книг были написаны о нашей главной трагедии. Эта тема до сих пор центральная. Мы не готовы жить дальше, пока все, кто считает нужным, не выскажется по-своему на эту тему. И высказывания не прекращаются. И получают главные призы фестивалей. Хотя, вероятно, других достойных кандидатов и не было. Или дело в том, что из всех тем в мире лишь эта — достойна? Наше общественное сознание фиксируется на теме войны, и это выглядит как фиксация на толерантности и многообразии в новых правилах «Оскара». Только эти темы, только эти люди. Но ведь кино в таком количестве рамок и ограничений перестаёт быть искусством. Оно превращается в какой-то инструмент, повязанный с политикой и неведомо чем ещё. А это неправильно. Кино должно оставаться искусством.

Вот что ещё странно: международный кинофестиваль собрал в конкурсе из 13 фильмов аж пять российских картин. Остальное — ближайшие друзья-соседи. Но это не в тему «Блокадного дневника». Просто такому фильму нельзя было не дать приз. О блокаде фильмов практически нет. И можно даже сказать, что такой фильм был нужен. Но в первую очередь он не про художественную ценность, а именно про то, что людям до сих пор нужно и важно говорить на эту самую тяжёлую в истории страны тему.

Чем действительно хорош фильм

Во-первых, игра Ольги Озоллапиня, исполнившей главную роль. Мне кажется, это очень тяжёлая работа. Картина, к тому же, очень часто балансирует посередине между игровым жанром и документалистикой. Так что вдвойне тяжело.

Во-вторых, форма исполнения. Повествование ведётся от первого лица. Мы слышим, что чувствует и думает главная героиня. Мы проходим весь путь вместе с ней. Видим Ленинград её глазами.

В-третьих, собственно, эта грань. Почти документальное кино. Оно даже не чёрно-белое — оно серо-белое. Ленинград напрочь потерял свой цвет. Люди перестали делить тот мир на цвета. Каждый день вмещал в себя только одно самое важное дело: выжить. Пока вокруг снег смешивается с прахом.

В-четвертых, атмосфера. Это настолько непередаваемо, что лучше просто один раз увидеть — на экране, не в жизни. Увидеть это чистилище, бесконечное и беспросветное — и никогда не забывать.