Дэвид Копперфилд

Были же времена, когда блокбастерами объявлялись не комиксы, фантастика или боевик, а экранизации классики. По крайней мере, слоган этого фильма не оставляет сомнений, как его позиционирует кинокомпания. Напрашивается мысль о серьезной схожести классического Голливуда с европейским и советским кинематографом. До определенной поры между этими различными версиями киноискусства было гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. И это касается не только интерпретаций хрестоматийных или современных литературных претекстов. Так, социальная проблематика тоже является общей для всех трех явлений. И это не воздействие Европы на Америку или наоборот, а скорее генеральная конвенция, действовавшая достаточно долго, несмотря, как говорится, на несходство социально-политических систем.

Однако интерпретация английской классики в американском искусстве имеет ряд специфических черт. Одно англоязычия недостаточно, чтобы можно было рассуждать об аутентичном характере адаптации. Все же почти в каждой такой ленте угадывается своеобразный культурный постколониальный реванш. Для американского массового искусства это вообще стало метасюжетом, и почти всякая история есть история победы прежних колоний над чванливой метрополией. И даже если никакого настоящего фабульного соревнования и в помине нет, то культурные «разборки» остаются в подкладке, контексте.

Нет никакого смысла рассуждать, что в фильме близко к книге, а что расходится с ней. И так понятно, что смысл киноинтерпретации не в ложном совпадении с литературным рецептивным горизонтом, а в порождении горизонта кинематографического. Зритель как дотошный вуайерист, примитивно сличающий содержание фабулы с претекстом наиболее жалкое и ограниченное существо из всех существ, кому доступен язык «движущихся кадров».

Поэтому лучше переформулировать вопрос. Зачем снят «Дэвид Копперфильд»? Чтобы просто заполнить хрестоматийную лакуну? Вряд ли. Английское снято в той версии, которая совсем заостряет пресловутую британскую эксцентрику, превращает ее почти в карикатуру. Американская самоидентичность есть постоянный процесс, в ходе которое иностранное становится безусловно чудаковатым, почти фриковым. Это, если можно так сказать, колониально-этнографическая проблематика постколониального. Посему американское обнаруживает все тот же «старосветский», европейский комплекс. Англия в фильме неисторична, несмотря на весь декоративно-фетишистский антураж. Парики, бороды, костюмы и прочие приметы «времени» совершенно не заслоняют такой принцип лепки персонажей, при котором они являются прежде всего внешностью. Внешностью причудливой, сводимой не только к мимическому, но общепластическому. Получается примерно такой эффект: британцы, конечно, тоже люди, но какие-то несовершенные. Отношения между ними вечно готовы свалиться в какой-то сюрпляс, и не потому, что «Дэвид Копперфильд» исполнен в авантюрно-бульварной традиции, а потому что британцы «в принципе таковы». Именно это, а не социальное или моральное, привлекает внимание больше всего. Молодая нация словно намекает своему престарелому родителю, что он уже серьезно дряхловат и все менее похож на исполненного жизни да и самой воле к жизни человека. Поэтому именно герой молодой, герой, который может расторгнуть связь с прошлым, становится тут своеобразным «внутренним» американцем. Вот в чем комплекс, вот в чем его скрытый императив. Англия уходит, Англия в лучшем случае остается, а вот Америка пришла и уже успела аппроприировать те преимущества, которые еще совсем недавно выглядели эксклюзивом Старого света.

7 из 10