Любовники с Нового моста

- Ты меня любишь?
- Да.

Если в жизни все так просто, то это жизнь счастливого человека.

Черная ночь. Тени деревьев нависают над дорогой, которую блекло освещают ночные фонари. Мрак. C темных тонов Леос Каракс начинает свое насыщенное дурманом романтизма повествование — историю о двух людях, которые встретились на «зачахшем» мосту.

Алекс хромает по дороге, еле стоя на ногах, его сознание ищет отголоски реальности, однако все смутно. Позднее случается происшествие, буквально сбивающее его с ног… Машина беспечного водителя. Алекс остается жив, ему подлечивают переломы, но уже привычный непутевый образ жизни мешает учиться на ошибках. Чтобы забыться, ему нужна новая доза успокаивающего «лекарства». Однако наркоманы, бомжи и прочие личности, которым в жизни не особо повезло, порой способны очень тонко чувствовать, рассуждать о прекрасном, любить. Нужно слушать Алекса, под взором которого Мишель демонстрирует свою наготу, и верить в его наивную искренность. Зачастую первое впечатление всегда обманчиво. Несмотря на мрачную экспозицию, лента обладает французским шармом, а также своеобразной магией, заставляющей жадно смотреть на события слегка минорной, но в то же время очень изящной кинокартины. Вероятнее всего то, что Леос Каракс видел в своем сознании не полноценный художественный фильм, а некий танец двух людей, чьи судьбы случайно переплелись, начали кружиться в ритме жестокого мира, под нагнетающими сердце мелодиями плачущей скрипки.

Символично, что режиссер делает главного героя факиром — он сам, как огонь. И, вероятно, пламя наконец растопило его сердце, заставив затрепетать, едва он увидел картины, нарисованные полуслепой Мишель. И так, под полуразрушенным мостом, зарождается химия между героями. А если задуматься, то чем Алекс и Мишель не пара? Они едят вместе, пьют вместе, смеются вместе, Алекс за этот промежуток даже забывает о зависимости. Для полноты созданной режиссером романтической картины не хватает лишь отдельного дома для героев и крепкого здоровья героини, а также отказа Алекса от наркотиков. Два совершенно разных человека встретились, очень сильно привыкли друг к другу, даже больше чем просто привыкли: под божественным «микроскопом» можно было бы, наверное, разглядеть, как их души переплетаются. Скорее всего ангел с небес увидел бы самое прекрасное чувство на свете, пока Бог занимался судьбами других топтунов земной коры. Всегда можно попытаться сделать идейный и структурный анализ чего-либо, но в случае с «Любовниками Нового моста» хочется плыть по направлению, заданному Леосом Караксом, оставив придирчивость позади. Ведь фильм «дышит», рефлексирует за счет экранных героев, позволяя зрителю полностью погрузиться в происходящее. Хотя до конца хронометража судьбы Алекса и Мишель остаются неясны, однако созданный ими запредельный мир вызывает улыбку и дарит тепло, отодвигая более удручающие обстоятельства на задний план.

Таким образом Каракс дает понять -да, все до жути плохо, однако два человека невольно связанные душами, смогут пережить все невзгоды. Это как сильная зубная боль после выпитой таблетки — может уйти на время, а может и насовсем сгинуть. Ну ладно, может, любовь — слишком громкое слово для таких быстрых отношений и привязанности. Однако, анализируя все те беды и радости, через которые прошли, а возможно, и дальше будут проходить герои Дени Лавана и Жюльет Бинош, ничего другого на ум не приходит, кроме как назвать показанные события этим примитивным, но прекрасным словом. Вряд ли любовь когда-либо станет анахроничной темой — это означало бы превращение Земли в «адскую старушку». Так что Love is. «Любовники Нового моста» не апогей драмы и романтики, но лента очень близкая зрителю фактом того, что проникает в душу. Когда человек говорит, что любит, то он априори прав, он счастлив и ему не нужно ничего никому доказывать. Ловите момент, живите сегодняшним днем, дайте чуду свершится, но не забывайте прилагать к этому усилия, хотя бы мечтайте, ну хоть немного, а вселенная позаботится об остальном, ведь мысли материальны.

Кхм, кто я? Я всего лишь кошка, живущая сама по себе и под мостом, оставившая этих придурков, когда они стреляли из пистолета и веселились. Но они были счастливыми придурками, надеюсь, они и сейчас счастливы. А я пойду дальше, виляя хвостом. Говорят, что где-то под мостом есть милый красный клубочек. Мяу. Ах, да, мост наконец-то достроили — добрый знак.

«Любовники с Нового моста» — это слишком много и недостаточно одновременно, это невыносимо — ни смотреть дальше, ни прервать просмотр. Каракс — маятник, швыряющий зрителя от прекрасного к отвратительному, от пустынных улиц ночного Парижа к уродливой, почти документальной реалистичности ночлежки для бездомных, от потрясающей иллюминации в честь двухсотлетия взятия Бастилии к тяжкому похмелью среди мусора и объедков на закрытом на реконструкцию старейшем парижском мосту. Я не сразу поняла, чем цепляет меня Каракс. Не красотой кадров, не интересными визуальными решениями, — нет, у него есть свой секрет. Он все время балансирует на грани катастрофы, выплясывает на парапете, как Алекс, персонаж, великолепно сыгранный Дени Лаваном: одно неверное движение — и сомкнутся над головой холодные воды, из которых не выплыть. Но в том-то и дело, что движения у режиссера мастерски выверенные: он не позволяет сорваться в пропасть, но заставляет зрителя вздрагивать и замирать от страха.

А еще у Каракса есть Дени Лаван. Муза, альтер-эго и актер, сыгравший в большинстве его фильмов. Человек, на котором держится вся эмоциональность сюжета — уж простите, но Жюльет Бинош в этом плане не впечатляет. Именно Лаван — тот, кто делает кадры пронзительно-живыми, безобразно-восхитительными, откровенными до пошлости и при этом — многослойными, закрытыми, содержащими в себе пока еще не разгаданный зрителем подтекст. Именно Лаван позволяет нам взглянуть на мир глазами Каракса, почувствовать переданные его игрой эмоции режиссера.

О чем фильм? Можно сказать, что он о бездомном огнеглотателе по имени Алекс и полуслепой художнице Мишель, стечением обстоятельств оказывающихся на закрытом на ремонт парижском мосту. Но это будет не совсем так. Можно сказать, что он о любви, о той любви, которая не для всех, которая один раз и навечно, которая создает из двоих единое и делает расставание физически болезненным, та самая любовь, которая сродни смерти. Но это тоже не совсем так. Как такового сюжета в «Любовниках» нет, потому что «Любовники» — это эмоция. Это ощущение. Это биение сердца и застревающее в горле дыхание, это жар огня и холод воды, это опьянение от нахлынувших чувств и похмелье от дешевого алкоголя, это мучительная бессонница и сладкие грезы, это что-то настолько живое и сильное, что от этого больно. И это прекрасная боль. «Любовники» получились у Каракса расхристанно-бесшабашным танцем на опасном для пешеходов мосту, освещенном праздничным фейерверком, где в каждом кадре смерть переплетается с жизнью, безобразное — с прекрасном, боль — с экстазом. Герои существуют будто в каком-то затянувшемся пароксизме, который вот-вот должен разрешиться — расставанием ли, смертью, а впрочем, у Каракса это одно и то же.

Фильм вызвал двойственное впечатление. С одной стороны, мне не понятны мотивы главных героев — хотя и второстепенных, пожалуй, тоже, но это мое личное неприятие идеи безумной любви «до гроба и после гроба» именно в том варианте, который преподнес Каракс. С другой — меня не могло не зацепить повествование. Кажется, оно похоже на витки колючей проволоки: истерически неровное, рвущее в кровь эмоциями, но не отпускающее до самого конца.

Настоящая любовь рождается вовсе не с первым взглядом, поцелуем или объятьями. В этот момент рождается только ее проект, ее возможность. Настоящая любовь начинается с расставания. Чтобы сделать прочный мост, нужно сначала его слегка разобрать. Прежде, чем радио сообщит тебе самую важную новость твоей жизни, оно должно быть сначала выброшено, а потом починено. Чтобы создать новую жизнь, нужно сначала подразрушить старую. Словом, пройти через огонь, воду и медные трубы.

Даже фильм этот в середине как будто специально провисает, скучнеет, и хочется его уже выключить, как в самый нужный момент что-то в тебе срабатывает, как в том радио, и песня возобновляется.

Милые, чудесные Жюльетт Бинош и Дени Лаван, спасибо за эту беготню, танцы и смех! Отчего же так хочется улыбаться? «Оттого, что это сегодня»

9 из 10

Он лежал посреди пустого шоссе, уходящего в темное никуда, впрочем, как и вся эта бесцельная жизнь. Девушка стояла и не отрываясь смотрела на его некрасивое, изуродованное лицо, бесстыдно высвеченное бликующими огнями ночного Парижа. А спустя день, на белом листе бумаги, он внезапно встретился взглядом со своей душой — гримасой ужаса и боли, что в одночасье открылась тогда ее слепнущим, но все еще зорким глазам. Так началась история их любви, а вместе с ней и этот сумасшедший, безобразный, неотразимый — странный фильм: не быль и не сказка, но диковинный сплав из вывернутой наизнанку жизни и романтической мечты. Таким французский режиссер Леос Каракс видит мир.

«Любовники с Нового моста» — картина-оксюморон. В ней всё словно балансирует на грани нервного срыва, резкого, будто режущего контраста. Париж — какой-то полуреальный, точно сошедший с импрессионистических полотен: гротескно-прекрасный, как искусственный блеск ночной иллюминации, и утрированно безобразный, подобно грязным, избитым телам городской ночлежки. Оттуда родом Алекс — нищий акробат и факир, привычно играющий с огнем. Герой Дени Лавана, эдакий экстатик-неврастеник, столь же «невоплощен» в обыденной жизни, как и теряющая зрение бездомная художница Мишель. Она пытается, но все же не может закончить его портрет: и дело даже не в ее почти уже невидящих глазах, а в том внутреннем разладе, болезненной изломанности, которая объединяет этих двух странных существ. Они как тот вышедший из строя мост — символ их союза — полуразрушенный, грязный, но, подобно искаженному лицу героини Жюльет Бинош, все еще сохраняющий следы своей первозданной красоты — той красоты, что Алекс и Мишель безошибочно прозревают друг в друге за коростой отчаяния и испуга. Подобно «Осажденным» Бертолуччи, персонажи Каракса тоже берут своеобразный тайм-аут от жизни, замкнувшись в уединенном пространстве своего каменного убежища над водой, где их «одиночества» на поверку оказываются парадоксальной близостью, а боль — путем к исцелению.

Для обрекшей себя на нищету Мишель эта жизнь за пределами социальных норм и понятий, будто на краю человечества, открывается как опыт настоящей свободы. Они с Алексом и есть те самые евангельские самаритяне (горящая вывеска над мостом), что в одночасье оказались ближе к истине, чем «правоверные» и успешные представители века сего. Ощущение победы над обыденной суетой и фальшью в картине символически соотносится с памятью о днях Французской революции. Париж отмечает свое торжество ритмичным армейским шагом и однотонным гулом авиации. И как бы в ответ, разрушая всякие правила и ограничения, слышится неудержимый юродивый смех Алекса и Мишель, а их тела изгибаются в причудливых движениях бездумных, экстатических танцев. Этот стихийный восторг познания настоящего «равенства и братства» со всем миром, тонет в ослепительной красоте ночного города, истинное лицо которого открывается именно сейчас — в перспективе бесконечных фейерверков, непрерывно фосфоресцирующих мерцающими красками и потоками переливающегося света. Таков настоящий Париж — душа города, оживленная фантазией режиссера, и одновременно манифест какой-то первобытной, вакхической свободы.

Но город в фильме — еще и живой, постоянно изменяющийся участник действия. Режиссер как будто заимствует из фольклора извечный принцип параллелизма. Кадр за кадром Париж зеркалит своих героев, по-своему отражая происходящее. Так их жизнь порознь представляется чередой длинных, бесконечных подземных переходов: пустых, серых, тоскливых. Их встреча подобна двум одиноким фонарям на мосту: обшарпанные, но не сломанные, они способны еще загораться и, сливаясь одним ярком пятном, освещать пространство вокруг себя. Их соединение отмечено веселым шумом сверкающего разноцветными огнями аттракциона, а будоражащие ритмы ночной дискотеки вытесняют протяжно-тоскливое вибрато сиротливой виолончели. Разлука ассоциируется с белесыми потолками и желтыми стенами тюрьмы… В этом феерическом городе — то ли в чистилище, то ли в джармушевском внемирье — бродят две неприкаянные души, словно их обрекли на скитание до поры окончательного выбора между отчаянием и надеждой, безобразием и красотой, адом сонного забытья и «раем» дальнего благовеста колоколов на восходе нового дня.

Снежные хлопья покрывают обновленный, заполненный снующими машинами мост. Искрящийся под светом уличных фонарей Париж, уже совсем другой, аккуратный и чистый, смотрит на преображенную Мишель, которая стоит над лежащим посреди дороги Алексом и улыбается. А потом она рисует его портрет, и они снова смеются тем глупым, бесшабашным смехом, тайную свободу и прелесть которого знают только они вдвоем да, может быть, еще сам Лео Каракс — неизлечимый романтик и бунтарь. Он продолжает бороться с ветряными мельницами практичности и рационализма, боготворить Достоевского и свято верить в любовь «до самого конца»…