Провидение

Клайв - герой Джона Гилгуда – писатель и больной старик, которому под восемьдесят, большой любитель выпить, страдающий от болей и желудка и кишечника и чего-то там еще…

Его литературная фантазия в купе с обострением всех болезней рисует интересные метаморфозы, которые происходят с членами его семьи… здесь и он сам, и его два сына, и невестка, и умершая несколько лет назад жена… все они являются героями нового романа, которых писатель перемещает, как шахматные фигуры, на доске Жизни и своей фантазии… Лишь по понятным только ему правилам персонажи романа весьма шустро перемещаются во времени, выполняют и занимают место не одного героя… подобные трансформации во времени и пространстве всегда неожиданные для Зрителя, последовательность и логика отсутствуют… новая сцена – и персонаж в иной реальности и иной роли…

Помимо страданий физических, писателю не дает покоя смерть жены, в которой он чувствует и свою вину… и мучает вопрос – может ли человек позволить себе уйти из жизни по собственной воле? Как правильно «уходить» - с Богом или без него?

По меньшей мере, две третьих фильма Зритель пребывает в болезненном воображении и фантазиях нездорового стареющего человека. И лишь в финале авторы картины «включат» свет, добавят яркости и цветности в картинку… герои выпрыгнут из темноты страхов и затуманенного алкоголем разума стареющего писателя в солнечную реальность… Мрачные и безликие герои наконец-то приобретут реальные образы и характеры.

Кто или что может скрываться за Персоной?
«Провидении» Алена Рене - композиционно сложный и на первый взгляд бессюжетный, запутанный фильм. Требует пристального внимания и немалого терпения, и вслушивания в диалоги.

На мой взгляд это художественная метафора человеческих страстей, спрятанных под покровом Персоны (К.Г.Юнг). Это реконструкция или точнее, моделирование (Провидение) возможных действий и поступков героев в воображении писателя. Писателя, который, сам отнюдь, не был ангелом, а по словам его родного сына, был прожигателем жизни, аморальным типом, у которого жена покончила с собой на последней стадии болезни раком.

Сам писатель, тяжело больной, размышляет о смерти, насилии в обществе, тоталитарных режимах — все это воплощено в фильме в сценах насилия, убийств в мрачных улицах города, в контрасте с богатыми интерьерами буржуазной жизни, как метафора и отсылка к эпохе фашизма, когда он уже процветал, а европейские буржуа продолжали сытую и беспечную жизнь, не замечая происходящего и не сопротивляясь ему. Писатель (Провидец) представляет в своем воображении каким может быть его сын, как может проявить себя в определенной ситуации, если снимет маску самообладания и самоконтроля. Как отец он проецирует свои тревоги на самых близких ему людей - сыновей, невестку, других из ближайшего окружения, как бы примеряя к ним воображаемые социальные ситуации.

Параллели с фашистскими сценами наталкивают на мысли о том, кто способен убивать и делает это охотно и кто потенциально склонен к этому. И кто опаснее, персона с положительным моральным ликом (его родной сын, здесь блюститель закона, обвинитель, юрист) или человек далекий от всего этого, ученый исследователь, его побочный сын астрофизик.

Фильм как будто требует продолжения, навевает на размышления о том, как поведут себя эти типажи в своей дальнейшей жизни. Фильм полон метафор, ассоциаций, символов, психоаналитических приемов. Если внимательно слушать диалоги, что-то складывается и проясняется. А если припомнить биографию режиссера, родившегося в 1922 году, службу в армии в 1945-м, его фильмы на военную тематику «Герника» (1949), «Хиросима моя любовь» (1959), «Война окончена» (1966), общая авторская режиссерская интенция «Провидения» становится еще более понятной.

Другой в кино (часть 15)
Лицезрение смерти персонажей, их последующее возрождение с каждым новым просмотром, неумолимость кинематографического монтажа как некоего рока, запущенного Другим, как демиургом кинореальности, все это стало материалом для исследования в фильме Алена Рене 'Провидение', где показан творческий процесс внутри сознания писателя, надорванного длительной болезнью. Он пишет роман, меняя характеры своих персонажей, как мы впоследствии понимаем, прототипами являются его родственники. Перед нами разворачивается одиссея длинною в ночь по самым темным закоулкам бессознательного. Уже в картине «В прошлом году в Мариенбаде» «основная задача авторов фильма заключалась в попытке преодоления традиционного типа повествования. В картине осуществляется превращение пространства классицизма в пространство барокко, где история отношений двух людей становится сложнейшей задачей идентификации мира на фоне подчеркнутой иллюзорности этой попытки», - пишет киновед Владимир Виноградов.

Поток сознания, постепенное смешение, хаотизация создаваемого писателем мира превращается в историю распада внутреннего мира, угасание жизненных процессов в человеке. Принципиально важно, что Клайв творит свой мир в состоянии затяжной агонии. Когда за двадцать минут до финала, к Клайву приезжают дети, изобразительное решение фильма меняется, и мы понимаем, что фантазии героя – результат его внутренних проблем, а не порочности его детей, которые представлены в создаваемом романе нелицеприятно. Таким образом, фильм делится на две смысловые части: ночь на вилле Клайва и утро следующего дня, когда к нему приезжают дети. Реальная жизнь противопоставляется смерти и распаду. «Провидение» построено проще, чем иные картины Рене, такие как «В прошлом году в Мариенбаде» и «Мюриэль», но сама конструкция одинакова: режиссер показывает нам движение фантазии, постепенного возникновения некоего условного мира, рожденного творческим воображением.

Мир, создаваемый Клайвом, парадоксален: в нем не только одни персонажи могут говорить за других, сами их разговоры – зачастую алогичны, как и их появление в тех или иных интерьерах (которые тоже меняются ни с того ни сего), восприятие этого мира осложняется тем, что Клайв фантазирует в состоянии алкогольного опьянения. Страшная ночь в жизни Клайва, ночь, полная боли, алкоголя и самоанализа, переплетенного фантазированием – Клайв ведет борьбу со смертью, с неминуемым распадом своего организма, а значит и психики, сражается тем оружием, какое имеет. Мысль и алкоголь, смерть, разложение охватывает не только его, но и его мир, сконструированный с таким трудом. Мир, создаваемый усилием воли Клайва, распадается подобно его создателю.

В картине Рене Другой приобретает черты демиурга, мирового архитектора. Этот Другой болен, болезнь и распад, мучающий его, деформирует и создаваемый им мир. Искаженное представление о мире и людях исключает возможность понимания между ними. Творцы, отравленные болезнями этого мира, инородны по отношению к другим людям. Дети и родственники, живущие обыденной жизнью, не способны понять и принять Клайва, его брюзжание и недовольство, цинизм и презрение к людям рождены серьезными, трагическими потрясениями. Он болен всеми болезнями своего времени, его антибуржуазные взгляды, мальчишеский нонконформизм, несмотря на преклонный возраст, - все это затрудняет общение с людьми, рождает искаженное субъективными, экзистенциальными травмами, мировидение, не близкое никому из его друзей и близких.

Однако фильм Рене – не пессимистичен, он показывает разрыв между нашим восприятием мира и объективным положением дел, когда неожиданно для нас мы получаем помощь извне. Значит все не так мрачно, как представлялось в разгар испытания, страдания, и человек по окончании тяжелого периода в жизни взглянет на мир, людей и себя обновленным оком. Провидение в заглавии означает возможность ясно видеть то, что произойдет в будущем – способность любого художника, создающего то или иное произведение: Клайв – провидение для своего мира, Рене – для своего фильма. Картина Рене – возрастной фильм, во многом это фильм о старости, о том, что она жаждет понимания и сочувствия со всей своей уязвимостью и противоречиями.

Творчество в картине Рене предстает как самозащита от распада, способ забвения боли, в то же время в фильме показана диффузия распада и творчества, созидания и разрушения, своеобразная эрозия воображения, преломление физической и душевной боли в болезненные и мрачные образы. Весь мир, создаваемый Клайвом, - как бы эманация его самого. Персонажи – марионетки, движимые фантазией Клайва, все они – он сам, носители его идей, мыслей, слов, личностных качеств, поэтому в период наибольшей боли у Клайва и наисильнейшего опьянения, когда мир, создаваемый им разлаживается, они так легко взаимозаменяемы и говорят друг за друга. Но наступает реальное утро, боль на время уходит, и мы видим в Клайве уже не циника и мизантропа, а просто страдающего человека. пытавшегося при помощи творчества заглушить экзистенциальную боль.

proВидение
На первый взгляд кинематограф и литература не могут быть тождественны друг другу, хотя в первооснове их лежит всегда рассказывание историй и поступательное распутывание зловещего клубка авторского повествования, видения, сознания. Литература большей частью аппелирует к исключительности логоса, лишь затем препарируемого в образ, автор и читатель буквально взаимодействуют друг с другом; тогда как кинематограф это всегда чужие сновидения, в которые зритель вовлекается сразу. «Провидение» Алена Рене претворяет в жизнь безусловное растворение в творении, причём не столько зрителя, сколь самого автора, главного героя ленты Клайва Лэнгэма, в канун своего 78-летия оказавшегося в прямом смысле в заложниках собственного воображения, в тисках собственного искусного вымысла, которым он перелицовывает свою и чужую жизнь и смерть, предаваясь постепенно роковому безумству тотального одиночества, виновником которого, впрочем, стал сам подряхлевший беллетрист.

Воображение писателя рисует людей, которых никогда не было; создаёт миры по ту сторону обыденности; придаёт суть и смысл вещам порой крайне незначительным, но есть ли у самого Творца смысл его бытия? Ален Рене в «Провидении» рушит очевидную непогрешимость Клайва Лэнгэма, который стар, дряхл, его память осколочна, а душа тяготится сомнениями. Его сознание будто мозаика, части которой уже невозможно собрать ввиду того, что Лэнгэм, а вместе с ним и зритель, пал жертвой собственной гордыни и того яркого воображения, что подменило для писателя всё, ведь лишь там, среди литературных химер, он счастлив как лишь может быть счастлив Демиург, Бог. Он находится в плену множества заблуждений, страхов, сперва даже отрицая свою вину за все с ним трагическое, что случилось, ведь тот, кто считает сам себя богом, обречен на ошибочное восприятия окружающей действительности. Но при этом сам Ален Рене лишает своего героя божественной сущности; перед зрителями предстаёт во многом классический герой творений культового француза — персонаж, лишенный принципиальной субьектности, память которого постоянно ускользает от истины, подменяя её играми воображения, знакомым авторским сплетением реальности и вымысла, вымытого природой глубинного под-, и бессознательного. При этом визионер Рене в «Провидении» позволяет существовать тождественности воображения и изображения, до предела визуализируя авторские химеры. Сон Лэнгэма, разбитый ощущением собственной телесной немощи и болезненной фантазии, построенной на фундаменте личностного саморазрушения вкупе с отсутствием привычной уютной семейственности, становится сном как самого режиссёра, так и зрителей. Невольно происходит процесс со-знания и со-творчества. Рене в непривычной иронической манере, нехарактерной для откровенно постструктуралистского нарратива, полного хаосом абсурда, декорирует надреальность, декларируя в то же время опасность такого бегства в мир несуществующий, который можно по своему велению снова и снова уничтожать и создавать, менять сюжеты и героев, забывая подчас что герои этого патологического вымысла плоть от плоти его прошлого и настоящего. А кем он является сам в сущности?

Очевидно, что экранизируя сюрреалистическую пьесу Дэвида Мерсера, Ален Рене в «Провидении» стремился создать свой «Час волка», по сути зарифмовав главных героев обеих картин. Но там, где у Бергмана невыразимая мрачность, экзистенциальный кошмар и невозможность к вечному возвращению, где подведение итогов жизни и творчества оборачивается тотальным безумием, ловушкой сознания и утратой своей личности в кинематографической гиперреальности, у Рене есть надежда на просветление и избавление. Хаос авторского воображения вполне возможно структурировать, а своё предсмертное одиночество, окутанное алкогольно-морфинистическими туманами, можно при желании преодолеть, стоит лишь отвергнуть саркому авторских фантазий, замешанных на собственном псевдовеличии и ничтожности других. Оттого Рене выстраивает композицию фильма контрастно; есть действительность, преисполненная витальной красоты, которую Лэнгэм не желает видеть, его внешняя, нефизическая и нефизиологическая слепота застилает его разум, создающий иную реальность, где доминионом служат перверсии. Извращая своё прошлое, Лэнгэм его не воскрешает и не возвращает, стремясь в своём вымысле оправдать свои ошибки, признать которые он сможет лишь тогда, когда в нем самом исчезнет (исчезнет ли?!) дуалистичность, когда он станет тем, кем и был всегда. Обычным человеком, с которым Провидение само играет, предоставив ему на краткий, но сладкий миг роль Бога с тем чтобы потом привести его на Голгофу, очистив его сознание от фальши, в которую он сам верит. Но нельзя верить в то, чего никогда не было, как и доверять самому себе, ибо и ты сам ещё не понимаешь свою роль в этом спектакле бытия.