Икс

Пересолил
Blood is red
Blades are blue.
We all gonna die
And what about you?

Белый снег. Белый. Слишком белый. Ветер швыряет хлопья прямо в лицо, но кожи касаются не мимолётно обжигающие холодом снежинки, а жалящие осколки разбитого зеркала. В них хочется разглядеть то, от чего убежал когда-то, в них хочется утонуть, чтобы очнуться в уютном и понятном прошлом, в лимбе, где время остановилось и можно вечно сидеть под деревом, наслаждаясь материнскими объятьями и лениво наблюдая, как медленно и неторопливо оседают на землю осенние листья. Но стоит попробовать поймать хоть один осколок, как вся эта снежно-зеркальная буря вдруг успокоится, и ты останешься один. Один под обманчивой нежностью дождя из таких прекрасных, но таких бесполезных лепестков сакуры. Наедине с издевательски пританцовывающими вокруг обрывками жуткого сна, где судьба заставила тебя стать невольным убийцей, дав в руки оружие, которое никогда не даст забыть. Слишком острый клинок одним своим существованием разделил жизнь на до и после. Ах, Камуи-Камуи, некому теперь тебя приласкать, некому выслушать. Ты уже не человек, тебя превратили в средство для достижения цели. Благой ли? Тебе дано последнее слово, и ты сам сделаешь свой выбор. Лепестки или осколки, ангелы или демоны – это уже неважно. Ведь очень скоро твой меч найдёт первую жертву, и твой чёрно-белый мир станет красным. Кроваво-красным.

Казалось бы, нет повести печальнее на свете, чем повесть о разлучённых в детстве братьях и сёстрах. Зита и Гита, Джулиус и Винсент, многочисленные Кроликовы – в мировом кинематографе можно найти примеры на любой вкус. Но трогательные воссоединения однажды разделённых родственников – это вчерашний день, таким пресыщенного зрителя уже не удивить, а вот близнецы, встретившиеся через много лет лишь для того, чтобы устроить смертельную дуэль – совсем другое дело. И лучше, если таких пар будет две, мальчики направо, девочки налево. И совсем здорово, если решить вопрос полюбовно не получится не при каком раскладе: всё предрешено, у каждого есть своё Предназначение, а с Судьбой и Злым Роком, как известно, не поспоришь. Маловразумительная легенда о драконах Земли и драконах Небес, вечно борющихся друг с другом за право первой ночи с напророченным спасителем человечества, послужит для этой трагической драмы и драматической трагедии отличным фоном. И, конечно, драконов будет ровно семь – видимо, по количеству сценаристов, приложивших руку к созданию фильма, таинственного настолько, что даже название его состоит всего из одной буквы, и та переменная.

Идея о вечном противостоянии не нова, но при должной проработке характеров могла бы послужить отличным цементом, скрепляющим так и норовящие развалиться элементы картины. Однако семеро мудрецов во главе с многоликим Ринтаро - сценаристом и режиссёром в одном флаконе - сосредоточились исключительно на визуальной стороне происходящего. Сверкают молнии, мыльные пузыри превращаются в шарики с такими знакомыми очертаниями континентов, трескается земля, разлетаются кровавые ошмётки, а неотвратимость сравнивания Токио с землёй явно призвана заставить проникнуться этой невнятной, но такой красивой историей. Персонажи погибают, не успевая появиться, их нарисованные кукольные глаза безмолвно таращатся на зрителя, а для тех, на кого взгляды не действуют, предусмотрены отпиленные головы вроде бы главных героев. Изобретательности художников можно только позавидовать, а разнообразию способов умерщвления могли бы поучиться режиссёры всех «Пунктов назначения» вместе взятых, но… Но секунды тишины, разрываемой лишь звоном клинков и бульканьем в очередной раз пролившейся крови, складываются в минуты, десятки минут, а саспенс всё не нагнетается, и скука правит этим миром. Семь плюс семь драконов, две сестры, два брата - многочисленные и такие похожие друг на друга действующие лица сменяют друг друга в сумасшедшем калейдоскопе, и вскоре становится уже совершенно неважно, кто кого убил и что он по этому поводу думает, ведь кони так и будут нестись, а избы так и будут гореть.

Конечно, кадры можно нарезать в симпатичные гифки, и каждому упавшему лепестку и каждой покатившейся головушке приписать своё глубокое значение. Это несложно, благо претензий на символизм здесь хватает. Однако слишком большое количество нераскрытых образов очень быстро превращается в очевидную свалку, копаться в которой и неприятно, и бессмысленно. Откровенная карикатурность добра и зла не располагает к интеллектуальным изысканиям. Редкие, зато сочащиеся пафосом диалоги забивают последний гвоздь в крышку гроба творения Ринтаро. По-японски садистские способы коммуникации между персонажами складываются в симпатичный траурный венок. И можно было бы сказать, что главное здесь – процесс, а не результат, и именно им и стоит наслаждаться, если бы этот самый процесс не был глубоко вторичен и избит всеми желающими от Ридли Скотта до Тарантино. А может, просто меч, рождаемый матерью Камуи, слишком геометричен по сравнению с пухлой личинкой Чужого, извергаемой из тела отважной покорительницы космических пространств, или Голлум со своей прелессстью как-то ближе компьютера, эгоистично желающего единолично обладать своей создательницей… В конце концов, de gustibus non est disputandum, и всякое такое.

Посвящается моему коварному другу Параноику-Кинофану

Коматозники
«There’s green light in my eyes,
And my lover on my mind,
And I’ll sing from the piano,
Tear my yellow dress and
Cry and cry and cry…»

Очень трудно рисовать ветер. Ринтаро делает это лепестками сакуры, обломками звуков и качанием проводов — вот город, погруженный в сон, вот воздух, наполняющий его улицы как кровь сосуды, трамонтана. Вот мальчик с грустными глазами, почему-то не хотящий вставать ни на чью сторону в извечной борьбе чего-то с чем-то, ему все равно, сирокко. Вот лучший друг его, который скоро станет его лучшим врагом, как предначертано судьбой, в которую никто из них не верит, но которой пропитан асфальт, из которого она по каким-то неведомым законам капиллярного тока вливается в здания, автомобили, светофоры, системы стоков и сонные сумерки, тягучие как парное молоко, мистраль. Вот девочка, которая скоро умрет и своей смертью определит необратимость развития сюжета, камикадзе, а вот… все остальные, которые в целом ничто иное как фён, под разными именами известный практически везде, и везде несущий признаки надвигающейся бури, тяжелого самума — красной смерти, кровавого моря, весь завораживающий хаос которого умещается в одну только необходимость стекать по капле в подставленный сосуд находящегося в тяжелом наркотическом опьянении Токио.

Не давая своему герою никакой альтернативы, Ринтаро не оставляет ее и для себя — сужая объем оригинальной манги до предела, он дарит возможность единственной линии главного героя, превращая все окружающее в мерцающее месиво. Практически ни один кэккай — геометрически упорядоченный сгусток зеленого света, способный производить репарацию города до тех пор, пока жив его создатель — ничего не защитит. Драконы Неба будут уходить один за другим, едва успев продемонстрировать миру свое главное оружие, все, от учителя до проститутки, так и не давая понять зрителю, зачем же они это делают, да и едва ли догадываясь об этом сами. Драконы Земли, которым, в принципе, все равно, будут уходить так же, все, от девушки с вживленными в тело проводами, до паренька, вживленного в шелковую пентаграмму, а где-то между пластами этого манихейского бреда мальчик Камуи и мальчик Фума, обреченные на извечное проклятие доппельгангеров — быть старающимися не быть похожими близнецами, тужатся понять, должна ли Земля жить с людьми или без оных. Ни один человек, впрочем, за все отпущенное хронометражем время так и не появится — они здесь лишние, на этом апокалиптическом пиру полубогов, и только мать главного героя успевает голыми руками разорвать собственное чрево, чтобы принести не мир, но меч, и научить своего ребенка, что ему, собственно говоря, предначертано стать мясом. Никто ничему не удивится — в общей судороге каждый исполняет роль отдельного мышечного волоконца, неизменно подталкивающего общую жертву к пропасти, которая, в отличие от небезызвестной бездны, не начинает разглядывать своего зрителя в ответ на неуемное любопытство. Она только покорно принимает все, что падает в нее, каждый взгляд, убаюкивая и заставляя спать… и спать… и спать, потому что если хоть на секунду задуматься, зачем все это нужно, то можно все это и потерять. Безвозвратно. И, пожалуй, это единственный зеленый свет здесь, который никогда не погаснет, бриз с воскрешающего моря.