Браво!

Творчество талантливого молодого румынского режиссера Раду Жуде мало знакомо отечественному зрителю. Тем более обидно, что на его наиболее известную (благодаря берлинскому «Медведю») работу навешивают жанровые ярлыки, вызывающие полнейшее недоумение.

Насколько же извращено у современного зрителя понятие о комедии, если в сугубо драматическом полотне горчайшая ирония воспринимается им как комедийная составляющая действия?! И при чем тут «вестерн»? Даже не привязываясь к месту (Валахия, юг современной Румынии), какие черты вестерна находят здесь кинокритики? Путешествие конных всадников с пистолетом за поясом в реалиях глубинки 19-го века? Вестерн всё же подразумевает если не конфликт культур, то уж хотя бы вооруженную борьбу, и в первую очередь по «закону джунглей». У Жуде, напротив, всё повествование выстроено в пространстве незыблемого жизненного уклада героев фильма, а «униженным и оскорбленным» здесь априори не позволено даже рта открыть без соответствующего на то разрешения представителей высших каст. И о какой «модернизации румынских князей» идет речь в синопсисе на «КП» совершенно не понятно.

Не стоило бы обращать внимание на несоответствующие содержанию ярлыки, если бы за этим стояла лишь чья-то личная невнимательность или субъективность оценки. К сожалению, тенденция восприятия картин людского невежества, злобы и жестокости зачастую как только развлекательных, ныне приобрела массовый характер. На перепаханной (и истощенной) ниве кинематографа это печальное явление отражает существование не только бессчетного числа бессмысленных «крошилок», но и фильмов, прикрывающихся художественностью постановки и псевдофилософскими идеями ради демонстрации всё тех же пороков в коммерческих целях. Такие старательно сделанные, хорошо костюмированные, внешне замазанные «психологизмом» и «философией», но в своей сути совершенно пустые работы вроде «комедийных вестернов» братцев Коэнов или братцев Зеллнеров, как раз и приучают зрителя к шуточному восприятию самых отвратительных черт человеческого характера.

В противовес подобным ярмарочным дешевкам (дешевкам не по освоенному бюджету, ибо тут как раз всё наоборот), Жуде создает не столько проникновенную историческую зарисовку, сколько вневременную философскую притчу: притчу о преемственности поколений текущих и грядущих, их ответственности за содеянное, конфликте установленного порядка и совести. В своих последующих работах режиссер раскроет эти линии более откровенно, подняв на свет ныне весьма «неловкие» моменты из недалекого исторического прошлого Европы, но именно в «Браво!» сделана попытка осмысления природы духовной человеческой слепоты.

Картина Жуде не топорщится модным фестивальным «сеном»; нельзя говорить и о том, что весь путь зрителя, сопровождающего героев фильма, выстлан колючей соломой. Лишенная морализаторства и драматического аффектирования так же, как она лишена цвета и музыкального сопровождения, не спекулирующая на контрасте пейзажа и драматического действия, созданная без портретных ракурсов, картина Жуде невольно воспринимается как документальная хроника, снятая сторонним наблюдателем. Только фрагменты этой хроники настолько легко переплетены друг с другом, что составляют неделимое полотно, где каждая сцена создана художником, незаметно маскирующимся под участника действия.

В свою очередь, действия этого повествования штрих за штрихом создают картину не только и не столько рабства конкретного, сколько рабства тотального. Цыган — раб кого угодно; поп — раб невежества; законник — раб закона и долга; гулящая девка — раба нищеты и людского порока; боярыня — рабыня тела; боярин — раб своей злобы и общественного мнения. Рабство же физическое одних — отражение рабства духовного других. Но как бы страшно не было рабство первого типа, наиболее тяжелыми его формами оказываются именно те, которые подразумевают формальную возможность выбора при принятии ответственных решений.

Поминаемому в фильме Аристотелю, «научившему Александра Македонского читать Псалтырь», принадлежит высказывание: «По большей части будущее подобно прошедшему». Насколько эта максима применима к сравнению духовного мира современного человека и валаха 19-го века — решать зрителю. Нашедший же этот фильм «комедийным вестерном», подобным восприятием лишь подтвердит правоту древнегреческого философа без лишних доказательств.

«Aferim» («Браво») румынского режиссера Раду Жуде, получивший приз за лучшую режиссуру на Берлинском международном кинофестивале, — разумеется никакой не наследник румынской новой волны, ни Кустурицы, ни даже германовской притчи «Трудно быть богом», а уж тем более здесь мало вестерна. Самое главное, это фильм не о XIX веке, не о поисках беглого цыгана, а о веке XXI-м.

«Aferim» — это фильм-насмешка над политкорректной Европой, перекликающийся в первую очередь с «Боратом», тем более, и то, и иной есть вариация на тему роуд-муви.

Весь фильм мы слышим подобные рассуждания:

«Гигантские евреи размножались, но с каждым разом становились все меньше. Теперь это нынешние евреи. Вот, почему евреи терпеть не могут людей, христиан. Вот, почему, они убили, Господа нашего, Иисуса Христа…

- Лучше еврей без бороды чем борода без еврея. А что они делают в Молдове? Евреи по всей Молдове катаются в свой экипаж -

- но в этом ничего плохого нет -

- но в экипажах православные христиане. -

- Не верю, отче — Так поступали москали с нашими крестьянами. В войну 1827 года генерал Желтухин заставлял их тащить телеги.

Каждое племя существует на Земле для чего-то.

Евреи — для мошенничества

Турки — для проклятий

Мы, румыны, — для любви и чести и христианского мученичества

И у каждого народа есть свои привычки.

Евреи — много читают.

Греки — много говорят.

У Турок — много жен.

Немцы — много курят.

Венгры — много едят.

Москали — много поют и пьют.

Англичане — много думают.

Французы — очень следят за модой.

Армяне — много бездельничают.

У черкесов — много шнурков на одежде.

Итальянцы — едят много пончиков.

Сербы много мелят,

А цыганей много бьют. Цыгане должны быть рабами потому, что их проклял Ной».

И так далее, и тому подобное.

Получился просто какой-то триумф расизма, национализма, мизогинии, православия, гомофобии, целомудрия, мракобесия, клерикализма, антисемитизма и деспотии над либерализмом и политкорректностью. Еще одна параллель: «Дон Кихот» Сервантеса. Но если рыцарь печального образа желал защищать униженных и оскорблённых, то Теодор Кобра и Ионийца, гнобят бедных, обманывают беззащитных, убегают при первой опасности, не имеют сострадания и служат самому сатане.

Раду Жуде, надев маску самой невинности, делает фильм о временах незапамятных и поэтому получает индульгенцию. Он крутит дули в лицо леволиберальному Берлину, а взятки с него гладки.

Самое смешное, что Жуде издевается над Лотяну, Петровичем, Кустурицей и Будулаем. Кинематограф 20 века воспел цыган как вороватых, но свободолюбивых пилигримах пыльных дорог, а Жуде изображает цыган как скот, подневольных, жалких рабов, целующих руку самому последнему начальнику, которые тычет им кулаком в морду.

Венцом фильма стала страшная кровавая сцена, которая поразит ваше воображение.

9 из 10

Когда речь идет о румынском кинематографе, то на ум приходят два имени — Кристиан Мунджиу и Кристи Пую. Их работы раз за разом получают призы Каннского и Берлинского кинофестивалей, и получают их заслуженно, этим режиссерам мастерски удается через призму социальных проблем современной Румынии раскрывать основные темы и мотивы в жизни своих соотечественников. И вот в 2015 году на Берлинском кинофестивале заявил о себе еще один румынский режиссер — Раду Жуде. Но только он снял ленту не о том, как живут люди в его родной стране сейчас, а том, как они жили 200 лет назад.

Двое законников Констандин и Ионицэ, отец и сын, отправляются на поиски беглого раба-цыгана, по пути встречая попов, старух, торговцев рыбой и прочий люд, населявший в те времена Валахию. Сюжет идеально подходит для лихого вестерна, и если бы фильм снимал Тарантино, то зрителя ожидало бы море крови, получасовые перестрелки и бесконечные диалоги о том, как в Стамбуле называют шаорму. Но фильм снял представитель «новой румынской волны», поэтому, конечно, ничего такого ждать не стоит. Хоть картину и относят к жанру вестерна, данная привязка, на мой взгляд, весьма относительна, фильм практически лишен стилистических особенностей, присущих этому жанру. Отец и сын не встречают трудностей на своем пути, и с самого начала зритель ощущает безнадежность положения беглого раба, которому суждено быть пойманным. И, было бы, наверное, утомительно наблюдать за лишенным интриги продвижением главных героев по холмам и лесам, если бы не беспрерывный ироничный обмен житейскими мудростями (порой довольно непристойными) с теми самыми попами, старухами, торговцами рыбой и прочим людом, населявшим в те времена Валахию. Именно из этих случайных встреч складывается картина жизни того времени, общие ее настроения.

И тут следует отметить тонкую режиссерскую работу Раду Жуде. Он не драматизирует, излишне не иронизирует, не расставляет акценты, а просто дает зрителю свободу наблюдать за историей, подмечать ее каждую деталь. Ведь эти детали напрямую влияют на поступки героев. В один момент Констандин произносит: «И этот мир, что бы ты ни делал, останется таким, какой он есть… Мы живем, как можем, а не как хотим». Прав он или нет? Каждый рассудит по-своему. Раду Жуде отказывается от каких-либо суждений, ведя своих героев к неизбежному жестокому финалу, укрепляющему в них безысходные настроения. И эта отстранённость роднит Жуде с его более именитыми режиссерами-соотечественниками.

Однако, несмотря на отличную работу режиссера, оператора и художника-постановщика, несмотря на универсальный вопрос о судьбе простого человека в тисках истории, картина может оказаться слишком специфической для российского зрителя, которому может прийтись не по нраву быт румынского народа. Но если вам все же захочется почти на 2 часа погрузиться в жизнь Валахии 19 века, то лучшего фильма, чем «Браво!», вам для этого не найти.

Этно-вестерн «Браво!» румынского режиссёра Раду Жуде невольно заставляет вспомнить о тех временах, когда снимать поистине национальное европейское кино было модным делом. При всём том этническом колорите, который вложен в каждый кадр, создатель фильма не пытается натужно заигрывать с картонной лубочностью, маскировать щекотливые темы за длинными паузами и вгоняющими в сон проездами камеры по колосящимся полям, а честно и просто рассказывает сложную историю из не такого уж и далекого прошлого своей страны. Смелая ирония кроется уже в названии, ведь по ходу действия герои не совершают ни одного поступка, за который можно было получить такой восхищенный отзыв, при этом чётко следуя своим моральным принципам, определённым тем временем, в котором они жили. Во времени этом странным образом гармонируют цитирование Книги Екклезиаста, воспоминания о Аристотеле с Александром и рабство, размышления о вечном и фундаментальный расизм, очарование девственно чистой глубинки с мерзостью многих людей, живущих в ней.

Простота истории, рассказанной в вестернах уже десятки раз, где законники (в этом случае — седой жандарм Костандин и его молодой сын Ионицэ) пытаются вернуть беглого цыганского раба домой, неторопливо и степенно продвигаясь по всем шаблонам дорожного кино, стараниями режиссёра и артистов, превращается в удивительно интересную и цельную вещь. Да, именно цельность — одна из самых главных и исчерпывающих характеристик фильма. Без преувеличения каждая сцена фильма несёт в себе смысл, превосходно выстроена с технической точки зрения и грамотно прописана. Замечательные пейзажи, выбранные для съемок, в этом случае не хоронят под собой тот философский анализ, вкладываемый в диалоги между героями, а лишь грамотно подчеркивают их. В этом случае Раду Жуде безошибочно выбирает устоявшуюся на протяжении веков схему гротеска — столкновения прекрасного и ужасного, когда уже в стартовой сцене на фоне прекрасных степных пейзажей ведутся разговоры о чуме, горах трупов и мародерах, которые совместно с чумой эти горы увеличивали.

Герои находятся вне рамок, время находится вне рамок, это кино находится вне рамок и жанровых условностей. Очень трудно понять, где здесь грань между политической сатирой, семейной драмой-нравоучением «отец-сын», дорожным приключением, своеобразным прочтением «Дон Кихота» в румынских реалиях и настоящим фильмом ужасов. За всеми этими священниками-расистами, подробно и с деталями рассказывающими о расовой ущербности каждого народа Европы, грубым нетолерантным юмором, за который в наше время не то чтобы социальной анафеме предали (как Мэла Гибсона в своё время), а сразу распяли и повыше, дабы все сфотографировать могли, кроется история, которая была. Вот такой вот, но была. И неспроста в одном из диалогов отец задает риторический вопрос сыну, сам же на него и отвечая: «А как нас будут помнить через 100—200 лет наши потомки? Не вспомнят, что мы расчищали им жизненный путь, или вообще проклянут. Проходит день, проходит ночь…». Раду Жуде вполне умышленно убирает киношные принципы героев и злодеев, не пытается забелить определённые черные моменты прошлого и очернить белые, а создает своё законченное со всех сторон, черно-белое лишь с технической точки зрения, полотно, на котором люди — это всего лишь люди, а эпоха — всего лишь эпоха, и ничего более.

9 из 10