Исаак

Открывающийся титрами «Исаак» режет по живому: 1940, захват Литвы, массовые депортации литовцев в Сибирь, еврейские погромы… Формально разделенный на три (у)части фильм фактически состоит из двух полноценных киноработ. Первая из них — короткометражный, но полнокровный (залитый кровью, которая проступает сквозь черно-белые кадры) эпизод, повествующий о событиях 27 июня 1941 года в Каунасе. Бойня в гараже «Летукис» стала одним из символов Холокоста в Литве. На одном этом «пятачке» было зверски (ломами, лопатами, шлангами, потоком воды раздиравшими людей…) убито до 68 евреев (в фильме упомянут минимальный порог в 40 человек). Всего в Каунасе по немецкой оценке с 24 по 30 июня 1941 года было убито 3500—4000 евреев, но особенность дела «Летукиса» в том, что орудовали тут не немцы, а местное население. Немцы присутствовали и не вмешивались.

Юргис Матулявичюс, вдохновившийся для своего сценария последней повестью «литовского Камю» Антанаса Шкемы много времени провел в архивах, изучая свидетельства того страшного дня. Это нашло отражение на экране: сцена, снятая одним планом, оставляет ощущение документальной хроники. Не ставя цели исторической реконструкции, он достиг поразительной точности, благодаря блестящей операторской работе Нарвидаса Науялиса.

На фоне этого месива прослеживается история Андрюса Глуосниса (Алексас Казанавичюс), вернувшегося из тюрьмы уверенным, что его оклеветал сосед Исаак. Андрюс убивает Исаака, и ни один из ангелов не отвел его руку, жертвоприношение совершилось. Черно-белый ад сменяется цветным фрагментом, в котором Андрюс опускается на дно морское. «Вошли они в Красное море. Впереди была Земля Обетованная», — загораются слова Антанас Шкемы, в чьих текстах библейское смешивалось с бытовым, тема вины окрашивалась мотивами мести, а мораль обнаруживала всякую бессмысленность в победившем здравый смысл абсурде. Красное море здесь море крови, а «обетованность» — горькая ирония, ибо путь ненавидимого народа лежит из огня да в полымя, из терний к терниям…

Если в повести Андрюс узнает в Исааке пытавшего его большевистского следователя, то в фильме убитый — просто не вовремя попавшийся на глаза человек. Андрюсом движет сломленность и чувство мести, а не антисемитизм, полагает режиссер, подчеркивая в интервью и в титрах фильма, что одной из причин трагедии в «Летакисе» была травма советской оккупации и повредившая умы нацистская пропаганда. Дескать, исстрадавшиеся выместили все зло на евреях, ассоциируя их с советизацией. Такое «как бы» объяснение, причинно-следственная связь, человеческая попытка быть понятым. Только разве кто-то задавался вопросом, чем спровоцировали жертвы резни «22 июля» Брейвика, а, может, у родителей, потерявших детей в убийствах в школах США пытались выяснить, чем могли спровоцировать преступников жертвы? Тогда почему, когда речь заходит о Холокосте, непременно возникают те или иные попытки объяснений и самооправданий. Объяснение — уже резон. Абсурдно пытаться донести до жертв апартеида, людей, переживших насилие, что двигало их мучителями, просить «войти в их положение». Попытки найти обоснование ненависти, идущие по пятам Холокоста, — это его продолжение…

Из 1941-го Андрюс выныривает в 1964-й. Он фотограф-криминалист, ежедневно видящий то, что видел в тот день в 1941-м — трупы. «Трупы в серых домах ловят Первый канал / Этот город погиб, этот город устал», — поет с экрана новосибирская постпанк группа Ploho, перемежаясь с новостями о том, что из США на родину вернулся режиссер и писатель Гедиминас Гутаускас (Дайнюс Гавенонис). Друг и соперник в борьбе за сердце прекрасной Элены (Северия Янушаускайте) приезжает на съемки фильма по своему сценарию под рабочим названием «Исаак», повествующем о невымышленных событиях в гараже «Летукис». Сценарий настолько достоверен, что вызывает не только панику Андрюса, но и интерес КГБ, решающего возобновить следствие по некогда закрытому делу. Пока Андрюс терзается чувством вины, Гедиминаса терзают на допросах, полагая, что его сценарий — это признание в содеянном…

Адская рекурсия фильма, заставляет персонажей вновь и вновь проживать прошлое. «Я не могу вернуть дни нашей любви», — говорит Андрюс своей жене, тогда как черные дни преступления неумолимо возвращаются, сдавливая мозг. Впрочем, они и не выветривались из душного-душащего быта. В фильме много пьют, пытаясь заглушить вину, забыться, чтобы забыть.

За грехи страны расплачиваются поколения — «… у детей на зубах оскомина». «Исаак» показывает, что время не лечит, но усугубляет болезнь. На примере паранойи убийцы режиссер живописует психоз страны. Андрюс, терзавшийся чувством вины и страха разоблачения, оканчивает дни в сумасшедшем доме. Вина и страх оказываются тем, что заполняет душевный вакуум. «Я живу страхом, я люблю свой страх», — звучит в фильме.

Человек здесь отождествляется с раковиной моллюска. В ней может оказаться жемчужина, а может — и пустота, потому люди не спешат открываться ближнему. В «Исааке», раскрывшись, вскрывают вены, а, заперевшись в себе, — не живут вовсе, влачат существование.

Из сюжета можно было бы изъять тему Холокоста, национальную принадлежность жертвы, сосредоточившись лишь на психологии преступника. Канва не пострадает, но, как и любая абстракция, фильм потеряет связь с реальностью. Смотреть «Исаака», игнорируя документальность событий, дистанцируясь, обособляясь, — безопасно и льстит самолюбию зрителя, чувствующего моральное превосходство над персонажами. Мол, мы бы, да никогда бы. И в этом ложь, вскрыть которую в нас — сверхзадача фильма. Мы не застрахованы ни от подвига, ни от предательства. «И неважно кто здесь прав / Виноватым будешь ты», — поют в фильме в сцене дискотеки, переходящей в пляску смерти.

«Исаак» — это морально-психологический триллер. Этот уверенный, пронзительный, изматывающий фильм — полнометражный дебют молодого режиссера и это впечатляет. По вязкости и терпкости повествования его можно сравнить с «Идой» Павла Павликовского и «Раскрашенной птицей» Вацлава Мархоула.

Здесь «и мальчики кровавые в глазах», и любовный треугольник, и шекспировские страсти и призраки, и озноб «Холодной войны», и полемичность диалогов, навеянная Филипом Ротом…

«Исаак» — само по себе талантливое кино, но для Литвы оно должно стать событийным. Человек и страна, как верно замечено в фильме, это опыт пережитого, это архив памяти. Сегодня его подчищают.

2021 год объявлен в Литве годом Юозаса Лукши (Даумантаса) — заметного участника антивоенного подполья и участника еврейских погромов. Может показаться, что год столетия националиста перевесил 80-летие Холокоста в Литве, подтвердив, что национальная ненависть и старше, и сильнее.

Черно-белая бинарность (в факте геноцида не может быть полутонов) в «Исааке» оказывается ярче цветных, кажущихся фальшивыми сцен, за исключением пронзительного финала. Преступник здесь обнимает призрака своей жертвы, находя покой в ее крови. «В крови твоей живи!» (Иез.: 16: 6—6) становится мольбой ко всем политическим ретушерам: непризнание вины, отсутствие деятельного раскаяния длит преступление.

Эмилия Деменцова