Кроличьи игры

Очевидно, что Родлин Гетсик, весьма многогранная личность современного американского нонконформистского и андеграундного искусства, перенося на экран все некогда ей пережитое стараниями своего соратника Адама Ремайера, режиссёра фильма ужасов «Кроличьи игры» 2010 года, по ряду серьёзных причин, вызванных цензурой, выпущенного и то очень ограниченно лишь два года спустя, преследовала изначально одну единственную цель — окончательно изжить из себя весь кошмар насилия, испить до дна всю накопившуюся боль и ярость, выпустить наружу своих недремлющих демонов, сызнова пройти через Ад, дабы в конце выйти чистой и духовно просветленной. Мученицей и святой, грязью и грехом спасенной. Однако полученный на выходе фильм, хоть и даровал желанный катарсис, все равно по форме и содержанию своим являлся неприкрытой эксплуатацией и спекуляцией, хотя и преподнесенной с мощными авторскими изысками, ведь это так типично и до боли привычно для кинематографистов всех мастей: торговать своими страхами, с очевидным эксбиционистским наслаждением сублимируя их на кинопленку, которая, как и бумага, по Булгакову, все стерпит. И не только стерпит, но и простит и продолжения попросит.

«Кроличьи игры» во многом наследуют и по-своему переосмысливают мотивы «Забавных игр» австрийца Ханеке, хотя на первый взгляд эта связь кажется не очевидной. Однако даже в самом названии фильма нехитро спрятана игра слов, созвучность, выражающаяся в конце концов и в единстве темы тотального торжества насилия. Funny game = Bunny game; в обеих лентах неотрепетированная реальность, у Ханеке скукоженная до уровня обыденности и бытовушности, а у Ремайера — до упивания грязью, смрадом, падением ниц, существует в рамках заданной игры. На выживание, выдержку, на прочность. Игры, для которой характерна изначальная предрешенность, ибо и там, и там все ясно и так, что жертве не уготована deux ex machina, рояль в кустах, её ждёт свежевырытая могила и пытки, пытки, пытки… Ремайер фиксирует все с определённым сладострастием, без явной и уместной отрешенности, делая бескровные муки ещё более невыносимее, впрочем, и не отождествляя дотоле безликое Зло с кем-то приземленным, обычным. Его маньяк куда как более метафоричен, чем его жертвы, обречённые на смерть, не дышать и не осознавать свою финальную роль в его спектакле.

Примечательно ещё и то, что Ремайер не сторонится массированного использования символики в фильме, и без того подчеркнуто незаурядном как для просто радикального выброса агрессии, как очередной псевдоснафф, методично расчленяющий плоть самих зрителей. Кролик даже на уровне семантического намека уж слишком явно стремится быть зарифмованным Ремайером с Дэвидом Линчем, и фильм в рамках минималистской экспериментальной визуальной оболочки девственного монохрома порой приобретает явный закос «под Линча» времён «Головы-ластика», естественно «Кроликов» и «Внутренней империи». Подобное цитирование, впрочем, не кажется неуместным, а вполне адекватно вписывается в бунтарский кинослог фильма. Кролик как символ самопожертвования в картине Адама Ремайера становится лейтмотивом всего и над всем, буддистские мотивы с перерождением после смерти отыгрывают в финале свой громкий аккорд, но, увы, в миноре. Садист-дальнобойщик и вовсе лишен имени, он просто Хог, свинья. Одно из множества уродливых и причудливых лиц Сатаны христианского, воплощение невежества, похоти, разнузданного порока или если придерживаться идей буддизма, присутствующих в фильме — грех, не отпускающих людей от круга к желанным перерождениям. Впрочем, мысль философская и теософская кому-то покажется софистикой, дополнительной игрой в поиск сути, но ведь «Кроличьи игры» потому и являются играми в чистом виде, что есть немало альтернатив. Играми, оборачивающимися победой пуризма, чистого кино без рамок и стесняющих условностей, когда насилие прикрывается ненужной вуалью намеков, вуалью траурной.

Очевидно, что Родлин Гетсик, весьма многогранная личность современного американского нонконформистского и андеграундного искусства, перенося на экран все некогда ей пережитое стараниями своего соратника Адама Ремайера, режиссёра фильма ужасов «Кроличьи игры» 2010 года, по ряду серьёзных причин, вызванных цензурой, выпущенного и то очень ограниченно лишь два года спустя, преследовала изначально одну единственную цель — окончательно изжить из себя весь кошмар насилия, испить до дна всю накопившуюся боль и ярость, выпустить наружу своих недремлющих демонов, сызнова пройти через Ад, дабы в конце выйти чистой и духовно просветленной. Мученицей и святой, грязью и грехом спасенной. Однако полученный на выходе фильм, помимо катарсиса, являлся неприкрытой эксплуатацией и спекуляцией, хотя и преподнесенной с мощными авторскими изысками, ведь это так типично и до боли привычно для кинематографистов всех мастей: торговать своими страхами, с очевидным эксбиционистским наслаждением сублимируя их на кинопленку, которая, как и бумага, по Булгакову, все стерпит. И не только стерпит, но и простит и продолжения попросит.

«Кроличьи игры» во многом наследуют и по-своему переосмысливают мотивы «Забавных игр» австрийца Ханеке, хотя на первый взгляд эта связь кажется не очевидной. Однако даже в самом названии фильма нехитро спрятана игра слов, созвучность, выражающаяся в конце концов и в единстве темы тотального торжества насилия. Funny game = Bunny game; в обеих лентах неотрепетированная реальность, у Ханеке скукоженная до уровня обыденности и бытовушности, а у Ремайера — до упивания грязью, смрадом, падением ниц, существует в рамках заданной игры. На выживание, выдержку, на прочность. Игры, для которой характерна изначальная предрешенность, ибо и там, и там все ясно и так, что жертве не уготована deux ex machina, рояль в кустах, её ждёт свежевырытая могила и пытки, пытки, пытки… Ремайер фиксирует все с определённым сладострастием, без явной и уместной отрешенности, делая бескровные муки ещё более невыносимее, впрочем, и не отождествляя дотоле безликое Зло с кем-то приземленным, обычным. Его маньяк куда как более метафоричен, чем его жертвы, обречённые на смерть, не дышать и не осознавать свою финальную роль в его спектакле.

Примечательно ещё и то, что Ремайер не сторонится массированного использования символики в фильме, и без того подчеркнуто незаурядном как для просто радикального выброса агрессии, как очередной псевдоснафф, методично расчленяющий плоть самих зрителей. Кролик даже на уровне семантического намека уж слишком явно стремится быть зарифмованным Ремайером с Дэвидом Линчем, и фильм в рамках минималистской экспериментальной визуальной оболочки девственного монохрома порой приобретает явный закос «под Линча» времён «Головы-ластика», естественно «Кроликов» и «Внутренней империи». Подобное цитирование, впрочем, не кажется неуместным, а вполне адекватно вписывается в бунтарский кинослог фильма. Кролик как символ самопожертвования в картине Адама Ремайера становится лейтмотивом всего и над всем, буддистские мотивы с перерождением после смерти отыгрывают в финале свой громкий аккорд, но, увы, в миноре. Садист-дальнобойщик и вовсе лишен имени, он просто Хог, свинья. Одно из множества уродливых и причудливых лиц Сатаны христианского, воплощение невежества, похоти, разнузданного порока или если придерживаться идей буддизма, присутствующих в фильме — грех, не отпускающих людей от круга к желанным перерождениям. Впрочем, мысль философская и теософская кому-то покажется софистикой, дополнительной игрой в поиск сути, но ведь «Кроличьи игры» потому и являются играми в чистом виде, что есть немало альтернатив. Играми, оборачивающимися победой пуризма, чистого кино без рамок и стесняющих условностей, когда насилие прикрывается ненужной вуалью намеков, вуалью траурной.

Оценивая данный фильм не стоит смотреть сколько на содержание, сколько на то как это изображено и с каким смакованием, что несомненно придаёт «вкусность» данной ленте.

Сюжет прост, как никогда, но не в этом изюминка фильма. Проститутка, у которой жизнь итак не особо хорошая, попадает в руки к маньяку-дальнобойщику, который растягивая удовольствие измывается над дамой лёгкого поведения.

Фильм снят чёрно-белым, что скорее вызвано тем, чтобы показать серость и бессмысленность жизни проститутки. Этот же эффект можно встретить во второй части «Человеческой многоножки» из-за чего мне лично из трёх частей вторая и нравится.

Образ проститутки в чём-то гротескный довольно-таки, чего не скажешь, на мой взгляд об маньяке-дальнобойщике, который как только может извращается, и впадает в различные состояния, подобные экстазу от взаимодействия так сказать с жертвой. Изображения этих смакований бесценны, в этом плане фильм хорош. Каждый новый контакт с проституткой является своего рода ритуалом что ли.

Про игру актёров стоит сказать следующее: актриса в принципе не должна была много чего показывать, сама суть её героини в пассивности, в нежелании что-либо менять и делать, в безразличии ко всему. Актёр дальнобойщика же должен был постараться изобразить то влечение, которое он испытывал, то насколько его поглощало это действо и манипуляции с жертвой, поэтому не стоит судить, что тут плохая актёрская. По моему мнению, актёр справился со своей задачей изобразить данного персонажа, не могу сказать насколько не будучи режиссёром, но для меня он справился. Все невообразимые пытки будут сводиться к изощрённому, раскованному методу с примесью фантазии: когда у одного есть полная свобода над другим, пределы исчезают.

Музыкальное оформление тоже на уровне, нагнетается опасность, тревожность, безвыходность, безысходность ситуации. В некоторых эпизодах музыка заставляет сердце биться чаще чтобы ощутить волнительность момента и страх, который жертва испытывает перед маньяком.

В какой-то степени «Кроличьи игры» изображает некий сгусток концепции жизни человека в области отношений, просто изображённый таким образом. Жизнь -игра. Конечно, это не игра, в которую нравится играть, но страдания которые присутствуют являются здесь важным мотивом данного фильма.

Обращу также внимание, что в фильме, как я полагаю, есть религиозный подтекст безусловно. А какой, думаю пусть зритель для себя его найдёт, но намёк присутствует точно. И поэтому здесь тема страданий, взаимоотношений мужчины и женщины, изображённые в другой плоскости ежели в реальной какой-то форме.

Концовка же, на мой взгляд, символизирует смерть с точки зрения пустоты, в том смысле, что мы исчезаем и после нас ничего не остаётся как будто нас и не было. И это отличный ход — относительно долгий кадр, который предстаёт зрителю узреть. Считать данный фильм из-за того, что не поняли различные мелочи, сокрытые в нём, глупым и бессмысленным довольно плоско.

8 из 10

Сложно сказать в каком ещё направлении больше халтуры чем в Snuff. И тем не менее, данный полнометражный фильм получился не лучше стандартного муви.

Ради чего бы я стал смотреть фильм в таком жанре? — Ради настоящих эмоций. Здесь игра актрисы была довольно скупа. Крики, вопли, стоны и всё. Настоящего ужаса, или хотя бы его бледной тени в фильме нет. А ведь именно это могло бы шокировать зрителя по-настоящему. Приближенность к реальности. Создание реальной, напряженной атмосферы между жертвой и маньяком. Именно это должно быть целью полнометражного фильма. А не попытка переснять заурядную bdsm`ную порнушку в стиле black metal клипа.

Маньяк в этом фильме тоже не впечатлил. Он выглядит не страшным, а скорее одиноким и больным. Больше вызывает жалость. У него нет фантазии. И это вторая сломанная нога фильма, после атмосферы страха. Я хотел бы увидеть что-то интересное в плане извращений, а посмотрел какой-то сумбур. Чем остался весьма разочарован.

Дёрганая камера и рваный монтаж. Скорее всего это была попытка сделать происходящее более реалистичным. Но реалистичнее было бы сделать плавную камеру и длинные планы. Пытка и длинные планы — вот это было бы мастерство.

По итогу. Затёртый до дыр сюжет, плохая игра актёров, крики занимающие основную часть — всё это будет настоящим мучением для искушенного зрителя. Обычного зрителя может и шокирует чем-то. Но я не нашел для себя это кино годным. И в жанровом отношении и как отдельный фильм он пуст.

2 из 10