Надя

Эдгар и Надя — дети-близнецы графа Армениуса Чаушеску-Дракулы (!)- обитают в современной Америке и однажды знакомятся с девушкой Люси. Надя быстро соблазняет Люси, заставляя её изменить мужу. Но, главное, что она с ней делает, принуждает испытать «боль мимолётной радости». И теперь искушенная Люси уже ничего не может поделать с желанием самой совратить кого-нибудь…

Смирившись с осознанием того факта, что вампиры стали излюбленнейшими действующими лицами в кино, в какой-то момент их перестаешь воспринимать как мифологических персонажей масскульта. Только в 1990-е годы вампирской темой вдохновлялись — Фрэнсис Форд Коппола и Абель Феррара, Нил Джордан и Роберт Родригес, что говорит о её неистощимом художественном (или энергетическом?) потенциале.

Молодой режиссёр Альмерейда отваживается предложить здесь оригинальную вариацию вампирского сюжета, что во времена, когда эта тема стала едва ли не самой популярной, изначально могло выглядеть обречённой затеей. Однако, очередное, 130-какое-то-там, появление на экране трансильванского аристократа графа Дракулы производит незабываемое впечатление как в эмоциональном, так и в эстетическом плане.

Эстетское чёрно-белое изображение выделяет эту картину даже на пёстром фоне независимого американского кино. Режиссёр не пытается трактовать историю в модном сексуальном ключе, а, активно упражняясь с изображением и звуком, строит замысловатую философскую сказку, напоминающую опусы «контркультурного андеграунда. Например, чёрно-белую «Голову-ластик» Дэвида Линча, который, к слову сказать, не только выступил тут в роли продюсера, но ещё и сыграл полицейского.

Пристегнув к сюжету немало цитат из классики и задействовав культовые фигуры (помимо Линча это актёр Питер Фонда), Альмерейда предоставил редкостную возможность испытать при просмотре «Нади» уже упомянутую «боль мимолётной радости» всякому мало-мальски продвинутому киноману.

Вряд ли мне удастся членораздельно объяснить, зачем этот фильм нужно смотреть.

Тем более, что смотреть его достаточно скучно и даже тяжело, по крайней мере в одноголосом переводе, который мне удалось найти. Не буду в очередной раз описывать сюжет, это уже сделано другими. Не буду хвалить диалоги, не буду даже ликовать по поводу Питера Фонды с волосами в роли знаменитого охотника на вампиров Ван Хельсинга на велосипеде, хотя это действительно круто. И по поводу домашнего тарантула, которого кормят картошкой и пивом и учат французскому.

Вместо этого я хотел бы сказать, что когда Надя (Elina Löwensohn — актриса, которой, кажется, на роду должно было быть написано играть прекрасных и влюбленных еврейских девушек на предпоследней стадии рака в экранизациях Ремарка) со второго раза прикуривает сигарету, затягивается глубоко, до чёрных впадин на бледных щеках, прикрывает веки и выдыхает серебристый дым — это лучшая в мире пропаганда курения.

Что когда она заходит с тёмной заснеженной улицы в тёплый светлый бар, произносит со своим удивительным акцентом «Vodka, please. A double», пьёт, не снимая чёрного капюшона и проводит бледными пальцами по лицу, как по чужому, не узнавая, — это снимает все вопросы о том, нужна ли миру водка.

А когда она идёт по улице, на ёё лоб и волосы падает и падает белый снег, а она смотрит в небо и как-то неловко, как будто некстати, даже немного не вовремя, выпадая из звукоряда, включается та самая песня Portishead, и Надя идёт, и в глазах у неё столько боли, что хватило бы на все глаза, которые когда либо смотрели вот так в ночное небо — возникает ощущение, что всё это, наверное, не зря.

Этот фильм — не ужасы, упаси Господь. Это даже не драма. Это просто бесконечная чёрно-белая, концентрированная, как ананасовый сок в банках, внежанровая тоска.

А рака лёгких не нужно бояться. От него всё еще может умереть горячо любимая Пат или Рут где-нибудь в горном санатории. И рядом будут плакать и предлагать высшим силам любые сделки сильные мужчины.

А вампиры и очень одинокие люди, которые на самом деле не так уж сильно отличаются от вампиров, — они, как правило, уходят из этого мира иначе. По-другому. По-разному. Но всегда — по-английски.

8 из 10

Кровопийцы тоже плачут. Вампиров глупо ненавидеть, как, например, практикующих политиков или садистов, ведь они всего-навсего участники вымышленной пищевой цепи, стоящие на ступеньку выше человека. Одно из десятков кинолетописей о новейших похождениях Иуды Искариота — а вернее его ближайшего приплода, потому как сам трансильванский воевода предстанет в фильме главным образом в виде пепла — выполнено в мозаичной манере сонного транса, что вполне объяснимо наличием в титрах фамилии Линча. Зрителю сообщается, что еще в бытность жителем Трансильвании нелюдимый дворянин Дракула согрешил дважды, итогом чего стали балбес-сыночек и лапочка-дочка, которые, следуя восточно-европейской моде, жить переехали в Штаты.

В «Наде» сошлось сразу три притягательных компонента: фильм и черно-белый, то есть существует надежда, что он все-таки более точно отражает природу, и категории «Б», то есть клешня Адама Смита его держит крайне слабо; и актриса вдовесок заиграна необычайно красивая, притом не звезда.

Трудно сопротивляться чувству, что все наши выборы в жизни поверхностны, рассказывает Надя случайному спутнику, не ведающему, что впереди его ждет масса впечатлений, из которых поцелуй в осыпаемом снегом автомобиле — еще самое предсказуемое. Надя — существо одинокое; не так одинокое, как упырь, перепачканный по уши в кровь, или граф Арминиус Чаушеску, томно слоняющийся по замку с мыслью «в картишки, что ль, перекинуться, иль из Люгера пальнуть куда…», а как обычная земная женщина, родившаяся у Черного моря, в тени карпатских гор, для которой ни одно из известных смертным удовлетворений, к несчастью, не доступно. «Жизнь полна боли, но та боль, которую я чувствую, боль уплывающей радости… я не верю, что молодые чего-то не знают, они знают все, но не могут против этого защититься… боль проникла в водоснабжение, все твои связи отравлены, это замораживает… что касается меня, я не боюсь ничего» — исповедуется она новой знакомой у барной стойки, такой же, как она, потерявшейся. Обе лишились близких, опустошены; одной невыносим муж, второй — бесконечность. И не скажешь, что Надя в этом крошеве — «черная точка дурного в валящихся хлопьях хорошего»…

Это, по-видимому, один из тех фильмов, что возникают вокруг визуальной идеи: Майкла Алмерейду, вероятно, жутко свербило от образа гордой красивой женщины, в черном балахоне плывущей под «Strangers» Portishead по морочному, словно вырванному из сна, городу, существа незлобливого и несчастного, обреченного на одиночество в силу как личностных свойств, так и биологической единичности. К этому образу добавлены неплохие диалоги и визуально бесподобные сцены распадающихся на мозаику фата-морган. В размен отдана динамичность и сколь-нибудь вразумительный сюжет, годящийся для пересказа. То есть ничто не препятствует чистому созерцанию.

Более полутора тысяч человек на сайте imdb.com довели рейтинг «Нади» до 5,7. Жизни не хватит, чтоб обойти каждого, и, посветив офтальмологическим фонариком в глаза, спросить извечное голливудское «Эй, вы в порядке?».

8 из 10