Пляжные крысы

За фасадом американской толерантности скрывается застарелая провинциальная нетерпимость, в атмосфере которой бесцельно блуждает главный герой этой картины, чьего имени я, увы, уловить не успел. Казалось бы, трюизм — в семье умирает отец, и молодой человек в пору мятущейся сексуальности начинает испытывать тягу к мужчинам старше себя. Однако, главному герою уже не шестнадцать лет, и сформировался он еще при живом отце, отношения с которым кино не освещает — по взгляду героя мы можем лишь гадать, в каком процентном соотношении смешаны там обида и сожаление.

На протяжении всего просмотра картины не покидает ощущение саспенса — рано или поздно героя раскроют; однако, фильм выкидывает этакий фортель, ставящий все с ног на голову: герой становится еще более замкнутым и одиноким, и его собственная неопределенность оборачивается социальной угрозой — воплощенной ли в жизнь, это режиссер оставляет нам додумать самим.

Неспособность совершить акт освобождения ставит диагноз не самому герою, измученному неврозами, но обществу, в котором между избиением человека за его ориентацию и не вызывающим держанием за руки двух парней разделяет лишь одна поездка на метро.

Проведя весь день с парнями, ночью Френки ищет себе мужскую компанию и чужую постель, не выдерживая временного общения с женщиной, после ещё глубже убеждаясь в своих опасениях, уступая страху перед пугающей перспективой быть отвергнутым друзьями, обществом и семьёй.

Потенциала истории хватает лишь на страдания юного гея, прибегающего к гетеросексуальной терапии и наркотическому обезболиванию, обирая своего умирающего от рака отца, в безнадёжной борьбе с собственной идентичностью впадающего в состояние транса при мысли сдаться на растерзание шайки лоботрясов, проболтавшись о кое-чём.

Печаль в том, что в этом фильме есть только один персонаж, есть одна, не имеющая выхода проблема, находящаяся всё время внутри, позволяя Харрису Диккинсону играть мышцами накачанного живота и лицом правильного черепа, успешно выполняя функции энергетика символической драмы мечущейся между правдой и ложью души.

Никакие расширения в этой истории не предусмотрены. При минимальной активности главного героя, роли остальных действующих лиц носят откровенно символический характер, образуя бессловесный натюрморт размазанных образов, лишённых малейшей выразительности, занимая положение пассивных фигур в розыгрыше нескольких стандартных сцен вокруг нерешительного юноши, с которым нам всё ясно, абсолютно всё.

В итоге, весь сюжет сводится к одному затянувшемуся неврозу, который ставят в заслугу молодому актёру, не замечая критического однообразия его приёмов, как в эмоциях, так и в движении тела, которому, при идеальной форме, не находится правильной позы, в виной всему — бледность режиссёра, взявшегося капитализировать избитую тему, без особых интеллектуальных затрат.