Мисима: Финальная глава

О «Мисиме» Вакамацу мало говорят и мало спорят в сети. В чем тут дело? Либо фильм плохой, либо недооцененный. Либо непонятый, так как при любом раскладе не может быть назван современным посланием…

Нищета формы и богатство содержания в кино. Я в эту пару верю. Особенно если это фильм о мечтателе, который априори носит в себе данную антиномию. Нищета и богатство мечты — ее ложь, т. е. невоплотимость, принципиальная невстраиваемость в реальность, и ее правда — очевидная способность творить собой самое настоящее, т. е. живить и убивать.

Визуальная, напишем так, сдержанность фильма Вакамацу, его почти монашеская художественная аскеза сродни тому обрезанию (и, верю, личностному увеличению), которое сотворил Мисима с собой художником в последние годы жизни. До странного (хотя почему?) вхождения в политику он был художником во всем — в философии, в прозе, драматургии, в кино, в ковке собственного тела, в любовных пристрастиях, нарушающих все запреты, в полетах своих, в риске, в маниях… Избрав художество как путь к совершенству — непрямой и красивый самой своей изящной кривизной, самой своей виляющей бесполезностью, он вдруг встает на путь идеальной (идейной, идиллической) прямоты — путь политики, а точнее — почти религиозного служения Идее, Эталону, Совершенству Японии, воплощенной не в художественном, а в сверкающе-религиозном символе — Императоре-Солнце. Путь невинности и наивности (у актера эти краски отлично получились — без навязчивости и при этом оголенно, до нежности).

Я надеюсь, что Мисима хотя бы минуту был счастлив на этом пути служения и поклонения, и сам себя хотя бы на считанные миги ощутил этим Солнцем. Он был им! По крайней мере, Вакамацу, кажется, так думал…

Фильм начинается со слов о чистоте (Мисима говорит о героях: «Только невинность и чистота заставили их бунтовать»). И далее эта тема ведется режиссером с бронебойной ясностью и прямотой: чистилка-баня (сцена-рефрен), комната Мисимы безупречной чистоты (тоже рефрен — постоянный взгляд камеры сверху подчеркивает чистоту формы, света, цвета, идеальную выверенность пространства, стерильность общей атмосферы жилища), отутюженность формы, белизна перчаток (помыслов и дел), чистота жеста и мимики (свобода от нюансировок, сплошное обобщение, очищенное от сложности психологизма). Вот, кстати, наверное, откуда это ощущение нарочитой «ненастоящести», «невсамделешности» не только Мисимы, вообще всего, что в фильме показывается, происходит. А как показать харакири подчеркнуто реалистичным, психологически выверенным, настоящим? Как? Ведь это же невозможный (причем не только в рамках повседневности) поступок. Это сплошное «сверх»! И о «сверх», именно о «сверх», споткнулся режиссер.

Но за это спотыкание, такое человеческое, наивное, хочется сказать ему спасибо. Ведь понятно же, на какую адову пытку идет человек, который, окунувшись головой в ту или иную запредельно красивую идею, веря ей бесконечно, веря в то, что она реальнее реальности самой, отваживается показать ее в искусстве или поделиться ею средствами обычного языка в какой-нибудь философской книжке… Имя этой пытке — невыразимость идеала, его принципиальная невоплотимость. И этот закон еще никто не отменял.

За что еще я благодарна режиссеру, не сузившему, а, скорее, очистившему образ Мисимы от «слишком человеческой» шелухи? Приближая своего героя к ангелу, помещая его между небом и землей, Вакамацу очень реалистично, трезво, достоверно, точно, насколько это вообще можно сделать в фильме о нищете и богатстве мечты, рассказал о ране двоемирия любого, кто мечты коснулся. Вакамацу четко выписал Мисиму и его окружение из реальности, настолько выписал, что все вживления эпохи в виде хроникальных кадров казались вразрез кино идущими, как и музыка, кивающая в сторону авангарда, — голос потерявшей гармонию эпохи, эпохи поломанной музыки. Иногда складывалось ощущение, что Мисима томится не собственной слабостью совершить деяние (незнанием как), а собственной небезупречностью, так сильна в нем жажда совершенства. Он и компания его единоверцев (хочется назвать их всех — монашествующие), они — отдельные, далеко от всего отошедшие, отгороженные от мира своей мечтой, стряхнувшие прах и грязь реальности с ног (помните, баню?), ничего мирского (как же странен Мисиме его друг, принявший будни, женитьбу, карьеру и прочие рамки социума и отдавший взамен мечту, как же странен ему генерал-«клерк» с его логикой отговорок и трезвых резонов — повременить, отложить, включить голову)…

У Вакамацу Мисима — тот, кто, сбросил покров с реальности, отодвинул ширму и обрел некое сверхпространство, где в сказочном замке мечты (или в ее карточном домике, потому что бессилие что-то построить, упрочить, создать — одна из атмосфер фильма), с верными оруженосцами, в сполохах и озарениях мечты, в гимнах императору-солнцу, на крыльях Идеи — собрался вернуть идеальную Японию неидеальным людям и неидеальному миру.

Впрочем, по большому счету этот фильм не о Мисиме даже, а о мечте и мечтателе. Не о «безумстве храбрых» и о «в жизни всегда есть место подвигу» (горьковские исследования этой темы слишком экспрессивны и поэтичны до потока горлом идущих слов). Исследование Вакамацу сродни смиренно-философскому взгляду, стариковскому отчасти, ностальгирующему по Вечности. Русский философ Владимир Бибихин писал: «Где спрятано то в нас, что констатирует… с убежденностью, уверенностью, даже наслаждением: не то, не то. Что это такое в нас, что уверенно отбрасывает здешнее и тоскует по тому? Мы ведь не прочитали в книжке, нас не в школе научили и не по каналам информации проинформировали. Стремление к идеалу, говорят нам, в нас врожденно. Значит нам суждено не любить то, что мы видим, и любить то, чего мы не видим. Что в нас делает нас такими?.. Этот раздор между есть и нет, между постоянным присутствием и абсолютным отсутствием, полнота нищеты, нищета от полноты — вот загадка, которая должна была бы заставлять думать». Вот что я увидела в фильме. Есть и нет мечты. Есть и нет меча. Есть и нет Японии. Есть и нет Мисимы, переселившегося в иллюзии первозданной гармонии, подлежащей восстановлению. Без восстановления. Без возврата.

2012

Я часто ною по поводу неудачных переводов названий иностранных фильмов, признаю, но в случае с картиной «Мисима: Финальная глава» это особого рода претензии; кажется, все, кто пишет об этом фильме, оценивают его как биографию Юкио Мисимы, что неверно, тогда как оригинальное название ('??? ???» — нечто вроде «Юкио Мисима и юноши в решающий день», если я не ошибаюсь) отражает тему фильма предельно точно.

Это не биографическая лента, а в лучшем случае историческая — посвящённая скорее мятежу в ноябре 1970, чем личности знаменитого писателя, актёра, бодибилдера и революционера. Он не в большей (если не в меньшей) степени её главный герой, чем его соратники, группа студентов, образовавших «Общество щита», и в первую очередь — Масакацу Морита. Не случайно фильм открывает самоубийство студента, убившего лидера социалистической партии и тоже общавшегося с Мисимой, затем мы видим Мориту, горячо выражающего возмущение текущим политическим положением в группке, которая позже станет костяком «Общества щита», и лишь после всего этого в фильме появляется Мисима. Его писательство и его садомазохизм, вопросы — весьма дискуссионные! — о соотношении в его политических воззрениях трезвых убеждений и эстетизации насилия, романтизации армии, — да, всё это в «Финальной главе» не находит отражения. Но всё это не волновало и юношей, желавших немедленного действия и боготворивших его, готовых и мечтающих героически умереть вместе с Мисимой и не очень-то задумывающихся об осмысленности или достойных причинах для такой смерти. Тут нельзя не отметить короткую, но значимую сцену, в которой Морита с другом крадут моторную лодку, чтоб вдвоём (!) поплыть к Курильским островам и освободить японскую землю от советской оккупации. «Общество щита» представлено в фильме как организация, порождённая юношеским максимализмом и жаждой стать героями, для которой политические цели и идеология были, в сущности, чем-то вторичным. Отсюда — конфликт Мисимы с его практичным покровителем в Силах самообороны: акцию, подобную той, которой фильм (и жизнь его героя) и окончится, они обсуждают ещё в первой трети, и оба шокированы: офицер — бессмысленностью самоубийственного порыва Мисимы, а писатель — сомнениями, когда есть возможность поступить красиво и в соответствии с идеалами чести и японского духа. По ходу фильма члены «Общества щита» взрослеют — и уходят. Мисима же — особый случай; не бывший горячим юношей и в самом начале, он, однако, так страстно желает им быть, так восхищён этим безрассудно-восторженным огнём молодости, что готов на всё, чтоб сохранить общество и доверие своих юных товарищей, даже когда сам уже понимает и чувствует, что этот бунт будет лишь жестом и может быть даже — жестом нелепо бессмысленным. Фильм оставляет открытым вопрос о том, были ли Мисима и Морита в собственном смысле любовниками (хоть гомоэротическое напряжение во второй половине картины, именно когда идёт уже подготовка к 25 ноября, очевидно и очень сильно), но это и не так важно; возлюбленный для него Морита или преданный вассал, но Мисима так дорожит его восхищением и преданностью, что готов умереть, чтоб сохранить их (при этом он осознаёт, видимо, что поступает несколько эгоистично, и организует мятеж так, чтоб кроме него и Мориты никто из членов «Общества щита» не погиб). В сущности, именно Масакацу Морита в «Финальной главе» выступает как главная направляющая сила, именно он — первопричина обречённого восстания, которое его учитель поднимает, чтоб оправдать ожидания ученика…

Снят фильм достаточно интересно, хотя не всякий сможет к стилю «Финальной главы» приноровиться. Если сцены, центрированные на Мисиме, сняты в более или менее традиционной манере (впрочем, бросается в глаза обилие взятых сверху, как бы из-под потолка ракурсов), то «студенческие» сцены сняты нарочито нетехнично, трясущейся камерой — если б в то время существовали карманные любительские видеокамеры, такой могла бы быть хроника событий, снятая кем-то из членов «Общества щита», это создаёт своеобразный эффект присутствия… К сожалению, с другой стороны, иногда нарочитое техническое несовершенство и анти-кинематографичность переходят некий предел, и «Финальная глава» начинает напоминать дурно снятый телеспектакль. Изображение неизменно окрашено в своеобразные серо-розовые тона, напоминающие о полотнах Пикассо, и это же — цвет сакуры в цвету и дымки на Фудзи, которые порой вдруг перебивают кадры политической хроники или общения Мисимы с соратниками.

Актёрские работы все весьма убедительны, в особенности достоверным (впрочем, не берусь судить именно о сходстве с историческим прототипом) кажется Арата Иура в роли Мисимы. Впрочем, это и не совсем тот фильм, где игра актёров привлекает особое внимание, и сложно сказать о них что-то сверх того, что они вполне адекватны образам.

В целом «Мисима: Последняя глава» — не шедевральное и, может быть, несколько утомительное, но интересное и умное кино, где немало красивых кадров и хорошо поставленных сцен. Его сложно рекомендовать, но и не стоит ругать. Только не ждите многогранного анализа личности Мисимы — этот фильм только о 25 ноября.

6 из 10

«Мисима: Финальная глава» — фильм, своеобразный по многим причинам, не только по одному лишь содержанию. Не стоит доверять русской адаптации названия фильма: в оригинале оно звучит совсем по-другому, а адаптировали так в основном потому, что в 1985 году уже был фильм-биография, посвященный такой скандальной и неоднозначной личности, как Юкио Мисима. Так что «Финальная глава» — это попытка связать ленту Кодзи Вакамацу с творением Пола Шредера; ну и вдобавок «Финальная глава» — более удачное для русского проката название, чем «День, когда решается судьба. Мисима Юкио и юноши» (дословный перевод), так что винить переводчиков в альтернативности уж точно не стоит.

Наверное, это не очень адекватно — рассматривать фильм в отрыве от режиссёрского контекста (ведь «Мисима» Кодзи Вакамацу завершает трилогию, посвященную эпохе Шова; и, к сожалению, два предыдущих фильма рецензент не смотрел) и тем более — в отрыве от прочих интерпретаций биографии Юкио Мисимы, но приходится работать с тем, что есть; а что есть?

На этот вопрос ответить сложно: вроде бы имеется уже сформированная личность самого писателя (надо отметить, что режиссёром взяты последние годы жизни Мисимы), его политическая деятельность, немножко Японии конца шестидесятых — но чуть-чуть, чтобы не отвлекать от личности писателя… а от личности ли?

Уже не раз критиками были затронуты размышления по поводу того, насколько та личность Мисимы, представляемая Кодзи Вакамацу (а вместе с тем — и сценаристом Масаюки Какэгавой), истинна. Не секрет, что в основе философии Юкио Мисимы лежит понятие «маски», раскрытое как и им самим, так и исследователями, занимающимися его творчеством. Это одновременно символ, основной конфликт, мотив и даже фактически персонаж во всех романах этого писателя; и, зная хоть немного о его биографии, это не удивительно — ведь сам Мисима в своей жизни был личностью как минимум неоднозначной. Какого Мисиму считать истинным — политического ли провокатора или фашиста-самодура? эстетствующего писателя или извращенного садомазохиста? порядочного семьянина или чокнутого бунтаря? И это не то чтобы разные грани одного и того же явления, это именно различные маски, доведенные порой до гротеска и карикатурности.

К сожалению, из всего этого гигантского перечня масок Мисимы режиссёр посчитал необходимым раскрыть лишь одну — и то, возможно, не самую основную: Мисима Вакамацу — это благородный интеллигент, заботящийся о благе своей страны настолько, что ничему другому в его жизни просто нет места. Вроде бы как в фильме даже есть какие-то побочные сюжетные линии, но они слишком фоновы и необязательно. Ни романтические привязанности Мисимы, ни его повседневное поведение не воспринимается как частью его личности: оно, скорее, служит дополнением его социальной борьбы. И это было бы даже логично, если бы не личность самого Юкио Мисимы: противоречивая, провокативная, яркая, театральная. Вдобавок жанр биографии подразумевает максимально полное раскрытие личности главного героя, и сводить всё лишь к одной её составляющей — это не очень правильно, в первую очередь по отношению к самой личности. Чарли Паркер — это не только наркотики и музыка, Юрий Гагарин — это не только полёты в космос, а Бонапарт — это не только колонизаторская политика. То же самое и с Юкио Мисимой: не только его личность, но и его деятельность намного шире, чем она показана в фильме.

Не играет на руку режиссёру и выбранный колорит: с одной стороны, «Финальная глава» — по-настоящему японский фильм… но не тот японский фильм, который нужен именно этому материалу. «Финальная глава», по сути, это тревога и безысходность на социальную тему, облеченная в форму медитации, тогда как личность Мисимы требует более динамичной и эмоционально насыщенной подачи. Он просто слишком патетично-медитативный, а это совершенно не то, что можно было бы отнести к личности Мисимы. Одна из составляющих, но далеко не единственная и вряд ли главная.

На фоне этого несовпадения формы и содержания остальные недостатки теряются: да и, в общем-то, они не столь существенны и являются лишь дополнением к основному. Можно было бы, конечно, покритиковать дискаст, но актёры при этом хорошо играют и соответствуют режиссерской концепции. А уж почему она такая — это вопрос явно не к актёрам, операторам и прочим…

Фильм, который я очень ждала, который посмотрела при первой возможности и который стал едва ли не разочарованием года.

С документальной точки зрения, кино достаточно точное формально всё так и было. И вероятно сам Мисима вполне бы одобрил такую интерпретацию, потому как она идеально совпадает с тем образом, который он пытался себе создать. Однако сводить биографию такой личности, какой являлся Юкио Мисима к националистической агитке, значит очень всё упрощать.

Пожалуй, лучшую характеристику автор дал себе сам назвав свою дебютную книгу «Исповедь Маски» Вся его проза- нагромождение масок, и одновременно с этим исповедь. Мисима очень сложный человек, Не уверена, что можно понять, о чём я, не читая его. Все его книги о красоте и смерти или даже о красоте смерти. И пусть сюжет и мотивы героев разнятся, в основе всегда неодолимая тяга к смерти едва ли не вожделение к ней. (Что наглядно показано в «Патриотизме», который сам же автор и экранизировал)

Конечно. Мисима был националистом: мечтал возродить японский дух, восхищался самурайскими традициями,(рекомендую прочесть его эссе « Солнце и сталь» тогда многое станет понятно) Но стоит только прочесть тетралогию» Море Изобилия» которую он дописал буквально накануне самоубийства, чтобы понять, что в этом восхищении очень много той вязкой и постыдной страсти Юкио к прекрасным юношам, обреченным на смерть. Страсти напополам с завистью. Ведь он никогда таким не был. И если так, то не были ли события последних лет его жизни, фарсом последним шансом, уйти достойно, встать на одну ступеньку с теми, кого он восхвалял всю свою жизнь?

Фильм не плох, хорошо подобранны, актеры, декорации… Но это кино не о Юкио Мисиме, а лишь о последней и возможно самой убедительной из множества его масок.

Не знаю, пропустят ли модераторы этот отзыв, всё таки про сам фильм я написала очень мало, только про главного героя. Но мне бы не хотелось, чтобы зритель ничего не знающий об этом чудесном писателе, судил о нем только на основании этого фильма.

«Мисима. Жизнь в четырёх главах» намного лучше, на мой взгляд.

5 из 10