Письма мертвого человека

Снятые в СССР 1986-го года «Письма мёртвого человека» завораживают. Начать с монохромного нечёткого изображения — это и эмоциональное воздействие на зрителя, и моделирование реального освещения сцен в подвалах, бункерах и на поверхности после ядерного удара и пожаров. Постоянные фоновые шумы, сопутствующие запустению: ветер в развалинах, шорохи пепелища и треск проседающих завалов, подвальные капель и эхо. Масштабные сюрреалистические декорации — к примеру, руины библиотеки. Подача сюжетной информации посредством внутренних монологов интеллигентного, гениального, но слегка тронувшегося человека. Очень низкий темп повествования, лишь чуть ускоряющийся к концу. Поначалу даже не понимаешь, что именно тебе показывают. До определённого (и чрезвычайно жёсткого) момента приходится собирать информацию о мире произведения из фрагментов, каждый из которых — лишь искажённое отражение реальности, поток сознания очередного психически травмированного персонажа.

Ясно одно: нам демонстрируют крупный город, разрушенный ядерным оружием и радиоактивно заражённый. Разрозненные группы людей, скрывающиеся в подвалах, информированы о существовании некоего центрального убежища, в которое берут лишь здоровых и социально полезных граждан. Молодые женщины нужны, больные дети нет. Неизвестно, кто инициатор — правительство или новоявленные активисты, но исполнители отбора производят впечатление части действительно существующей и упорядоченной организации. В сравнении с современными произведениями постапокалипсиса всё происходящее кажется чересчур мягким и человечным. Нет ни голода, ни зверств, ни дележа оставшихся ценностей. Всё чинно, смирно, благородно и организованно. Анархия, но железно регулируемая моральными принципами каждого индивидуума. Люди идеализированно-советские, несмотря на иностранные имена и общую неопределённость места действия.

Над сценарием поработал квартет знаковых авторов: Алексей Герман, Константин Лопушанский, Борис Стругацкий и Вячеслав Рыбаков. Предположу, что первый дал ощущение документального кино, второй (и это факт) был учеником Андрея Тарковского, третий связал всё воедино, а текст четвёртого стал душой сюжета. Как мне кажется, именно рассказ «Зима» Вячеслава Рыбакова, написанный в 1984-м году, послужил основой для этого фильма. В нём человек, переживший такую же техногенную катастрофу, до последнего поддерживает жизнь ребёнка, всё ещё любит жену, страдает от потери достижений культуры и, предположительно сойдя с ума, ведёт личный разговор с Богом. В фильме акценты расставлены иначе, и вместо безнадёги тотального уничтожения дана религиозная, действительно новозаветная притча, своего рода «привет из будущего». Тем не менее, хеппи-эндом это не выглядит даже без аварии на Чернобыльской АЭС того же 1986-го года.

Лично для меня непонятыми остались два момента. Во-первых, обнажённая женская натура во времена, когда потягушки у окна из «Зимней вишни» были эротической сценой. Могу предположить здесь стёб над некими модными тогда веяниями общественной жизни. Остаётся лишь выразить уважение решившейся на это в достаточно зрелом возрасте актрисе. Во-вторых, абсолютная пассивность молодого и сильного мужчины, сподобившегося только на монолог об «антизаповедях» гипотетической подземной цивилизации. Что у Рыбакова, что у Стругацких мужики тащат на себе всё и вся, как паровозы, пока не сдохнут. Здесь я до последнего ждал хотя бы агрессивную и разрушительную для окружающих «мужскую истерику» от затаившегося персонажа, а увидел «пшик» и жалко перекошенную физиономию. Отказ от действия дееспособных граждан? В этом следует понимать предназначение персонажа и ужас ситуации?

Картина поднимает множество тем и задаёт вопросы, отвечать на которые зрителю придётся самостоятельно. Это истинно артхаусное произведение, плод совместного труда двух фантастов и двух фестивальных режиссёров. Его кажущаяся неестественной в изображённой ситуации гуманистичность лишь позволяет ударить больнее, чтобы попытаться разбудить успокоенное сознание и очерствевшее сердце. Отдохнуть во время просмотра не получится ни у кого.

Дебютная работа Лопушанского, для периода среднего возраста является высказыванием достаточно мощным, но в своих образных позициях несколько наивной.

Вообще то, что в середине-конце XX века было принято считать «грязным реализмом», Константин Сергеевич раскрывает в своей постапокалиптический ленте с лихвой (на сколько это возможно, разумеется), не оставляя ни какой надежды ни зрителю, ни героям. И если с первыми всё понятно (любая война — это безоговорочное дерьмо), то герои его — интеллигенция, попавшая в ситуацию, когда выживает сильнейший в прямом смысле этого слова, не перестают на фоне тотальной разрухи искать потаённые смыслы и ответы. Но, слава богу, находится полу-сумасшедший персонаж, который диктует свои мысли под фоном вращательного движения указательного пальца у виска: «ненавидь ближнего своего, ненавидь дальнего, ненавидь самого себя».

Эти новые заповеди ни как не резонируют с общей обстановкой, где, как выразился тот же свихнувшийся, «последнее поколение гуманистов» противятся уже совершенной ими же ошибке, дети всё так же молчат, а снаружи ничего не меняется. Одни сумерки.

Впечатление на отечественного кино-наблюдателя произвёл ещё и тот факт, что за полгода до выхода картины мир уже стал близок к отображенному Лопушанским сценарию. Но ситуацию это, конечно, поменяло бы не сильно — «Письма мертвого человека» кино устрашающее, но кроме сцены, когда персонаж Ролана Быкова рвётся в детскую палату найти своего сына, режиссёр не открыл ничего нового, увековечив ленту уже в 86-ом заглянцованной цитатой о сохранении мира.

7 из 10

Мрачная эстетика Лопушанского 80-х явление прекрасное и незабываемое. Она созвучна времени, но и делает его стиль очень личным и узнаваемым. Мир после ядерного взрыва тема не новая, но в тот год попала в самое сердце напряженного коллективного разума. Главная заслуга фильма — это настоящее, без прикрас, изображение постапокалиптичного мира, где нет ничего нормального, нет ненужной романтизации, как часто бывает в мейнстримовых западных фильмах на эту тему. Это оголенный ужас и боль, это звенящий, пронзающий твоё зараженное сердце крик наполовину сгоревших детей. Вообще сцена, где герой Ролана Быкова ищет своего сына в детском отделении больницы — может претендовать на одну из самых мощных в кино. Молодой режиссер бескомпромиссен, он не щадит зрителя и в этом его сила.

На протяжении всей картины режиссер не оставляет места для надежды. И вся визуализация фильма направлена на это: локации, реквизит, костюмы, фактура актеров. Авторы фильма погружают тебя в физический ад, в мир, где кроме сепии не осталось других красок. Выбранная цветовая гамма соответствует ощущению постепенного затухания человечества, захлебывающегося в радиоактивной желчи собственных кошмаров.

«Ненавидь ближнего своего, ненавидь дальнего, ненавидь самого себя» — говорит один из героев, создавая новые заповеди. Каждый из них пытается защитить сходящее с ума сознание по-своему: ищет позитивную теорию и уходит в отрицание, создает гуманистический манифест человечеству, уходит на долгие годы в бункер.

Как воспринимает этот фильм нынешнее поколение, можно лишь гадать.

Мы его смотрели весной 1986-го.

В тот год, когда школьники ещё заучивали наизусть поражающие факторы ядерного оружия и надевали по секундомеру противогазы. А атомной войны так и не произошло; но зато вместо неё рванул Чернобыль.

Естественно, в те дни «Письма мёртвого человека оставили» врезали по мозгам зрителям самым чудовищным образом.

Если вы ищите каскада спецэффектов а ля «Терминатор» с гигантской работой каскадёров и пиротехникой — не ждите их здесь…

«Письма» сделаны принципиально в другой манере — очень много работы с мимикой людей. Очень много передаётся через редкие скупые слова, через полунамёки взгляда.

Фильм снят в манере, где есть что-то от старины Альфреда Хичкока: не надо показывать кучу окровавленных трупов, лучше покажи крупным планом остекленевшее от ужаса лицо героя, рассматривающего эту кучу.

Вкупе с чёрно-белой (точнее, с мёртвой чёрно-серой) картинкой на экране всё это создаёт самое жуткое настроение.

И поэтому полная пришибленность обезумевших персонажей воспринимается как нечто само собой разумеющееся. И те единицы, кто в этом кошмаре ухитрился сохранить голову на плечах, а уж нем более — человечность… эти люди вызывают сильнейшее сопереживание.

Вы готовы смотреть подобное кино?